Когда я приехал в штаб после 17 суток под ДАПом, офицеры смотрели на меня так, будто я из ада вернулся, — заместитель руководителя САП, доброволец Максим Грищук

В 2014 году прокурор львовской прокуратуры Максим Грищук добровольно ушел на фронт . Зимой 15 года около трех недель воевал на метеостанции под ДАПом. За службу на востоке Максима награжден орденом «За мужество» III степени.

Сегодня бывший атовець занимает должность первого заместителя руководителя САП. «Цензору» Максим рассказал о периоде службы в зоне боевых действий. Сама же рассказ напоминает одну из страниц его дневника, который он вел весь период службы в зоне АТО и с которого впоследствии планирует сделать книгу.

РЕБЯТА УДИВЛЯЛИСЬ, ЧТО Я ДОБРОВОЛЬНО ПРИШЕЛ НА ФРОНТ. ПРОЗВУЧАЛА ДАЖЕ ТАКАЯ ФРАЗА: «ТЫ ЧТО, МОЖЕТ, ОТ ЛЮСТРАЦИИ КОСИШЬ?»

Родом я из Тернополя. Когда выбирал, где учиться, подал документы на исторический факультет и на юрфак. Поступил и туда, и туда, но учитывая, что бюджетное обучение возможно только на одном направлении, выбрал юриспруденцию. Это был Тернопольский экономический университет. После третьего и четвертого курсов пошел на практику в прокуратуру — мне понравилось. А после пятого помогал подшивать дела следователем прокуратуры и параллельно смотрел, как они работают.

Но когда в 2006 году я хотел устроиться на работу, несмотря на красный диплом, мне сказали, что с моего вуза в прокуратуру практически не попадают. К сожалению, тогда была такая система, что брали только с определенных 4 заведений на всю страну. И я поступил на магистратуру в Киев, в Национальную академию прокуратуры. После окончания получилось так, что попал в Червоноград (Львовская область) — и там получил очень хороший опыт. Впоследствии перевелся во Львов, работал там, а в 14 году, в связи с событиями, я сделал небольшой перерыв в работе.

Когда в Крыму начали появляться «зеленые человечки», это меня возмутило и я 1 марта 14 года пошел в военкомат. Пришел туда после работы, захожу – темно, никого нет, сидит дежурный. Говорю, что хочу записаться в добровольцы. У него на это сделались круглые глаза, то есть добровольцы? А я ему, что вы видели, какие события, наверняка будет мобилизация. В результате попросил записать мои данные, чтобы меня набрали в случае необходимости.

Вообще, армия меня не пугала, мой дед был кадровый военный, кроме него другие родственники тоже, – и военная тема меня увлекала с детства, я перечитал кучу книг, связанных с этим. Спортивным ориентированием занимался по военным картам. Был момент, что хотел поступать в военное училище, но сломал две руки – и не получилось.

Когда прошел март, апрель, май – и уже события в стране развернулись на полную, мне до сих пор никто не звонил. Я снова пришел в военкомат в июне — и меня записали еще раз. Повестка пришла в начале августа 14 года. Я был в отпуске – и написал рапорт, чтобы меня отозвали из нее. Из прокуратуры тогда мало кого мобилизовали, поэтому на меня все смотрели весьма удивленно. Даже прокурор города переспрашивал: «Ты что, действительно добровольно?» Но хочу поблагодарить коллег – они собрали мне деньги на экипировку.

15 августа 14 года нас мобилизовали. Причем вариант был или 24ка, или 80ка. В армии я не служил, военная специальность у меня была «Делопроизводитель делопроизводства». Но, я сказал, что дважды прыгал с парашютом и имею разряд по спортивному ориентированию — меня записали в десантники. То есть из 25 человек я один поехал в 80ку, другие – в 24 бригаду. А когда нас распределяли, комиссия тоже широко открыла глаза на то, что я из прокуратуры. Да и ребята удивились. Прозвучала даже такая фраза: «ты что, может, от люстрации косишь?»

Фото: Петр Задорожный

На полигоне у нас были все мобилизованы. Мне дали должность — номер расчета АГС в восьмой штурмовой роте, третьего бату. Офицеров в батальоне было очень мало, у меня во взводе командовал сержант. Первый месяц мы вставали по-боевому, делали марш-броски – и у меня был большой энтузиазм, но затем оно постепенно так все сошло на нет (Свестись в ничто, — ред.): кто-то во время утренней пробежки уже прятался по кустам, потом постепенно смещался время подъема с 05.00 до 07.00, а однажды мы пришли в столовую завтракать, а она закрыта. Я тогда думал, ну как такое может быть? В книжках про такое не писали. Но чем десантная рота отличалась от других, тем, что мы в полной экипировке ходили пешком на полигон. Я похудел в ремни на две защелки, однако, как тренировки – это было весьма полезно. За месяц я освоил практически все, чего до сих пор не знал, а дальше программа начала повторяться. И как-то на одном из строений я сказал, что знаю карты. Эта информация дошла до командира батальона и бригады прислали начальника картографической службы — товарища майора Таню. Когда она со мной пообщалась, оказалось, что я немало знаю, кроме прямоугольной сетки координат для артиллерии. Буквально за полтора часа она рассказала мне, как искать координаты – и где-то через час приезжает за мной «Бобик» командира бату. И командир говорит: «Блин, и чего же ты молчал про карты? Тебя так Таня хвалила, что ты молодец и все знаешь — теперь будешь инструктором батальона!». Еще месяц я учил людей, параллельно учился сам. И в дальнейшем всеми картами я занимался, мне это нравилось.

Через два месяца учений нас уже начало «крыть» – все громко заявляли, что мы пришли не для того, чтобы на полигоне загорать, а идти воевать. И в ноябре мы поехали в Константиновку. Интересно, что пока вибирался из Львова, адреналин зашкаливал: вот наконец мы выехали на восток, уже слышим этот запах войны. Романтика. А когда выехали из Изюма, и всем раздали патроны, за нами приехал «Пазик»(Автобус ПАЗ) с блатным водилой, у которого был автомат с боевыми патронами, а еще пол цинка спрятан под сидушкой. Он два раза ездил там, где стреляют – и в наших глазах был очень крутым воином, который рассказывал разные ужастики, как над ним взрывались гранаты. Это сейчас смотришь по-другому, но тогда нам казалось это чем-то невероятно героическим. И вот ночь, темно, мы выехали, он летит тем несчастным «Пазиком» 120 км в час. Я еще спрашивал, какого хрена так ехать — сейчас тот автобус рассыплется вместе с нами. А он нам, что стреляют, надо быстрее пролетать эти зоны. И в конце машина сломалась. Все перепуганы. Наш офицер из первого взвода Андрюха скомандовал занять круговую оборону вокруг автобуса, хотя это было всего где-то км 20 от Изюма. По обе стороны от дороги – зеленка и сплошная темнота и наш героический неисправный «Пазик» посреди дороги. Я понимал, что сейчас кто-пукне – и мы друг друга постріляємо. А водила ходит возле машины и не знает, что делать. Поскольку у меня была подобная ситуация с моей машиной где-то полгода назад, подошел посмотрел, оказалось — вырвало патрубок. Мы все подкрутили и дальше ехали вежливо: 60-70 км. А наша техника приехала позже. Она была в таком состоянии, что часть не доехала до Констахи, и последующие 3 суток ее взимали в пункт постоянной дислокации .

17 декабря наша рота уехала в аэропорт, а я как картограф — в штаб, в Водяное. Однако там понял, что каждому нарезать какую-то конкретную задачу – нереально. Плюс там было много офицеров, которые сами занимались корректировкой и меня не допускали – я в основном дежурил на рации ночью. В 20 числах декабря меня отправили в Авдеевку. Там я многому научился у ребят из 90 отдельного бату, смотрел, как они вычисляют сєпарську арта. Фактически, это был контрартилерійський подразделение. И как-то они сожгли вражеский «град», а я вычислил миномет и передал его координаты нашей арте. В Авдеевке мы встретили Новый год. А на Рождество меня вызвали обратно в штаб. Там сказали, что ты, Прокурор, у нас теперь опытный корректировщик огня – поедешь в аэропорт, на метеостанцию. Вопросов нет – поеду. В напарники мне дали парня из взвода разведки, и вручили буссоль, которую я неделю назад только освоил. Еще выдали спальник и охапку дров, чтобы было, чем греться.

Фото: Петр Задорожный

НА ДЕСЯТЫЙ ДЕНЬ НА МЕТЕОСТАНЦИИ МНЕ СКАЗАЛИ, ЧТО ПРОКУРОР, ТЫ ЗДЕСЬ САМЫЙ СТАРШИЙ – КОМАНДУЙ. В ЦЕЛОМ Я ПРОВЕЛ ТАМ 17 СУТОК

На метео сначала еще не было такой задницы, как стало позже. Из подразделений там был добровольческий батальон «ОУН», «ПС», ребята из третьего полка спецназа, был Саша Мамалуй из 93 бригады со своими пацанами. Меня поселили в кубрик и показали место — полтора на метр, сказали вот здесь можно переночевать — и пошла служба. На следующий день где-то в 7,30 разбудил Седой, командир ОУНа, и говорит: «Прокурор, чего это ты спишь? Бери свою буссоль и иди корректируй!». Довел меня до невысокого насыпи, где стоял кусок автобуса, эта позиция называлась «Кабинка». Там была пулеметная точка, рядом стоял замаскированный ПТУР. Еще была яма с плитами: метр глубины на три ширины – наше бомбоубежище. Когда я пытался выставить буссоль, все ходили мимо меня и постоянно ее толкали — все сбивалось. И когда наконец все свалили, и я только выставил прибор, сверху прилетел ВОГ. Я с перепугу прыгнул в яму. Это шло враждебно ДРГ, и они увидели, что я стою на позиции. До сих пор у меня не было опыта такого близкого контакта, когда пули свистят над головой. Страшно, ноги трясутся. Плюс я остался сам, потому что как раз была моя очередь по наряду и я сказал, что постою сам, чтобы никто не мешал и не копал буссоль. По рации передаю, что по мне стреляют, а мои новые товарищи отвечают: «Ну стреляют, что тут такого? Відстрілюйся». А мне настолько было страшно, что трудно было вдохнуть на полную грудь – хватал воздух, как рыба. Однако немного попанікувавши, понял, что нельзя так сидеть, потому сєпари пронюхает, что никого нет — и придут сюда. Перед глазами пролетели семья, дети, вспомнилось, как ВДВшник должен взорвать гранату. То есть начались сопли, слезы, но вдруг в голове щелкнул некий условный тумблер, когда опускаешься до уровня своей подготовки. Я взял автомат, вытащил его над головой — и начал стрелять. Увидев ответ, сєпари выпускали чуть меньше пуль — им тоже стало страшно. Потом прибежал Абхаз с 3 полка — и мне стало легче, что нас двое. Когда мы відстрілялись, ребята рассказали, что это рядовая ситуация: сєпари часто ходят под забором и стреляют, чтобы им не мешали там лазить. Вечером, когда они снова начали, я уже нормально отстреливался. А потом нас накрыли минами. И это тоже было страшно – ты не понимаешь, что это свистит, как оно взрывается. Вообще не понимаешь траекторию полета той мины. Это уже потом приходит опыт — и ты различаешь звуки свиста снаряда от «хурчання» мины, и как близко оно ложится. В итоге под конец дня я был эмоционально выжатый, как лимон. Собственные нервы «послали меня подальше» – и я завалился поспать. Проснулся — попустило, и следующие несколько дней я постепенно привыкал к обстоятельствам: сначала нас с зенитки обстреляли, потом еще с минометов, потом гаубицы, потом танк и за ним прилетели «грады». А через дня четыре, когда эта ДРГшка пошла по той же схеме и бросила нам ВОГ над головой, – я отнесся к этому довольно спокойно и с пониманием ситуации.

На метео происходили ротации, и меня тоже обещали поменять в течение 10 дней, но никто меня не заменил — сказали, что некем. В целом я провел там 17 дней, тогда как все остальные заезжали на 4-5. Был момент, когда нашу с напарником комнату обстрелял танчик попал в угол окна, и всю хату завалило мусором из досок и битого кирпича. Еще там была канистра с солярой – она разлилась, все вещи провонялися. Напарника контузило, его забрали — и я остался сам. А на десятый день мне сказали, что, Прокурор, ты здесь самый старший – командуй. На тот момент я хорошо знал территорию, откуда что прилетает и рассказывал другим. За две недели я приобрел очень жестякового опыта. Сєпари часто крыли, было такое, когда они выпустили, пожалуй, мин 30 подряд по одной точке, пытаясь попасть. Иногда прилетало очень близко – почти метко.

Задница началась, когда упала диспетчерская вышка. В подвалах аэропорта появились сєпари. Ротационные группы уже не очень горели желанием ехать на метео. А людей было все меньше и меньше: когда приехал – 20, потом 18, 10 – а это минимально, чтобы обеспечить там службу.

Но 17 января наши войска планировали деблокировки аэропорта: идти на Спартак, монастырь, отбивать позиции. И это было так круто — мы подумали, что сейчас отразится’ем, как не пол-Донецка, то взльотку и окружающие территории точно. Потому что приехало много людей, куча техники, танки, Бтры — и они все шли вперед мимо мою позицию. Я корректировал свой огонь, а наши войска, кроме всего, еще пытались забирать раненых. Нам тогда привезли «трьохсотих» из-под вышки, там, где мина попала – им поперебивало ноги. У нас был медик с ПС, но я в пределах того, что мог, тоже оказывал помощь. Хотя у меня были свои задачи, поскольку я был типа старший, все кто прибывали, задавали мне кучу вопросов: как, где, куда ставить технику и так далее. Плюс раздражала рация, которая работала через раз. Потом 93 забрала своих раненых бойцов. Их грузили под минометным огнем, наши помогали – и кое-кто тоже нахватался осколков.

А 18 – 19 числа сєпари оклигалась и попідтягували резервы. И хоть 17 мы им немного дали, но наши не смогли закрепить те позиции. Тяжелее всего психологически было 20 января. Тогда был сильный туман, и наши войска снова пытались прорваться в аэропорт, но, я так понимаю, сєпари уже были к тому готовы – и это все захлебнулось. А ты сидишь и понимаешь, что через туман ни хрена не видишь и помочь корректировкой не можешь. Бежать по взльотці — это до первой мины, или первой пули. То есть просто ожидаешь. Правда, мы пробовали АГСом крыть. От меня до вышки было 950 метров, а до угла терминала 1 км 400 – доставали. Однако понимание, что все пошло не так, угнетало: утром поехали ребята — неудачно, потом второй штурм — тоже, дальше зашел комбат 90 бату Олег Кузьминых. И сначала он по рации кричал, что дайте подмогу, а потом в эфире уже была тишина. А через некоторое время сепар на имя Макс взял рацию 99-го (Позывной Кузьминых) — и говорит, что ваши пацаны у нас. И вот это очень нагрузило, потому что ты понимаешь, что многих ребят, которые шли мимо тебя, уже нет в живых, а еще часть в плену.

В тот день перед нами взорвалась наша МТЛбха. И я видел, как это произошло из – за каких-то 200 метров. Наши ребята бросились к ней, однако жар был такой, что даже на 10 метров не возможно подойти, да и боекомплект разрывался внутри.

Рацией пользоваться тоже ясно, что невозможно было. И чувствовался какой-то ступор, что дальше? Однако ночью с 20 на 21 января к меня выскочил Окунь, старший разведки 81 бригады, и выдал новую перепрошиту правы. Меня немного попустило, потому что я хотя бы понимал, что происходит.

Утром, 21 января за добровольцами приехали машины. Они предлагали ехать с ними, но я отказался, потому что у меня из аэропорта еще пацаны не вышли. То есть я должен был остаться вообще один, но договорился, что двое из Оуновцев останется со мной, пока не приедет замена.

Тогда же утром я ходил в разведку к той МТЛБшки. Снова был туман. Вокруг сгоревшей машины было куча разбросанного взрывом нездетонованого БК и 4 обгоревших трупа. Я все сфотографировал, но сєпари меня как-то вычислили, выехала их БМП-1 и давай в мою сторону стрелять. После первого взрыва у меня я решил, что это случайно, но потом еще один – «бабах». И я давай, как заяц, бежать от той МТЛБ, плигаючи «щучкою» из воронки в воронку.

Потом где-то в обед приехала 79ка на БТРах. Вообще, ребята думали, что на метео уже никого нет и обрадовались, что есть кому рассказать, что и как. Сначала я провел «экскурсию» по одному офицеру — полдня с ним «играл», а потом вечером он пошел на пост, достал осколки в локоть от близкого разрыва ВОГа и «успешно» пополнил отряд 300. Я подумал, что вот блин, давайте второго офицера — и еще половину вечера ему рассказывал опять то же самое. А утром 23 числа за ними приехала техника, и я выехал с метеостанции вместе с ними.

Во время моего рассказа в академии о том, что делалось под ДАПом, стояла тишина, а потом, когда весь зал начал аплодировать, стало неловко.

Приехал в Водяное в штаб. Такой грязный, что не передать — 17 дней не брился, не мылся. Сам чувствовал, что от меня уже воняет. А там была куча офицеров: заместитель командующего ВДВ, мой командир, офицеры с 90-ки, Призер — командир 81ої, я им говорю: «Желаю здоровья!», — а они, не узнав меня, спрашивают: «Ты кто такой?». Однако когда услышали, что это Прокурор, было такое впечатление, что я, как из ада вернулся, и они не ожидали меня здесь увидеть. Обрадовались, начали обнимать, а потом открыли карту, чтобы я рассказывал все, что знаю по метеостанции. Я им показал и МТЛБшку, и Зенитку, которую 20 января везли на штурм и думали, что потеряли, а она просто отскочила и стояла недалеко от нас. Мы с ребятами еще хотели ее вытащить но понимали, что 950 кг не потянули бы. И они решили, что надо эвакуировать двохсотих со сгоревшей машины. Попросили меня помочь – я согласился. Дали пацанов для эвакуационной группы. И мы на 130му Зилу достались метеостанции, однако машина застряла в болоте. Мы пробовали его выпихнуть, но это не имело смысла. В результате той поездки мы пытались вытащить застрявший там 80 БТР 79 бригады, в тот момент ребята из 81 забрали двохсотих, которых оказалось не 4, а 5. Еще они как-то нашли таки нашего Зила, в потом и Зенитку. По дороге назад мы увидели еще один БТР без колеса, вышли, чтобы посмотреть, можно ли его вытащить, но сєпари нас услышали и начали обстреливать минами. Я понимал, что не прицельно, однако ребята в машине начали переживать, что нас поубивают – и тот БТР наши забрали уже потом.

Когда мы вернулись в Константиновку, информации по ДАПу было очень мало. Каждому из нас хотелось помыться, отдохнуть, потому что морально было очень сложно. Но уже потом понемногу начала доходить информация, что погибло немало, и есть те, кто попал в плен. Это еще больше удручало, тем более, когда многих знаешь лично, например, я знал нашего медика Игоря Зінича, командира взвода в 9 роте Бориса Байненкова, Андрея Грицана, Любчика Подфедька единственного погибшего из нашей роты, да и многих других.

К тому же, наш батальон немного потерял боеспособность: у кого-то «ехала крыша», кто-то бухал, чтобы успокоить нервы, все ожидали на отпуск. Я болел, но исполнял обязанности командира взвода, и несмотря на кучу погибших и раненых, надо было закрывать эти дыры. Кроме того я остался на определенный период еще вместо заместителя начальника штаба, потому что он поехал выбивать какие-то документы в Львов. И все сверки, проверки БЧС (Боевой и численный состав батальона) и так далее пришлось тоже мне.

Когда наконец дали отпуск, каким-то образом с академии, где я учился, узнали, что я был в аэропорту. Меня нашли через военную прокуратуру и написали письмо, чтобы я выступил перед студентами. А мне очень хотелось домой – моя жена была беременна вторым ребенком на тот момент. Однако для того, чтобы я съездил в Киев, мне накинули еще 3 дня отпуска. Во время моего рассказа в академии о том, что делалось под ДАПом, стояла тишина, а потом, когда весь зал начал аплодировать, стало неловко. Звучали слова, что вот «Киборг» приехал. Но я постоянно всем говорю, что я не «Киборг», они остались в аэропорту.

После отпуска, батальон начали возвращать до рабочего состояния. А дальше снова была Авдеевка. Мы меняли другую бригаду, еще тогда промзона была серой зоной. И свои позиции мы выставляли перед ней. Зашли в марте, а вышли в мае. Я, имея опыт, уже понимал, что и как, и мог организовать оборону. И историй там в Авдеевке тоже было разным: и трагических, и комических. Первого апреля наш бат перешел официально в 122 отдельный батальон. Я получил младшего сержанта, должность — командир пулеметного отделения. Авдеевка была последним серьезным боевым местом для нашего подразделения. Когда вышли оттуда, целое лето «кошмарили» сєпарів. То есть из Константиновки выезжали по тревоге на задание – тренировались быстро выдвигаться в нанесенные районы. А между этим, когда у нас было немало свободного времени, я занимался картографией. Брал группу ребят из разных подразделений нашего батальона — и мы ходили вокруг города по карте, делали ориентирование на местности, бойцы учились определять координаты. В результате практически весь батальон прошел этот курс.

Нас демобилизовали в 4 этапа в сентябре 15-го. На тот момент желание остаться в армии у меня не было, но теперь периодически тянет назад, пожалуй, как и других моих собратьев по оружию. И если будет острая необходимость, то идти опять воевать не будет проблемой . Но пока я понимаю, что на этой должности, которую занимаю сейчас, я сделаю больше, чем на фронте.

Вика Ясинская, «Цензор.НЕТ»

Источник: https://censor.net.ua/r3125128 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ