Общественно-политический деятель, 11 лет вынужденный жить в Лондоне из-за преследований на родине, в Украине сыграл в спектакле «Какого черта» вместе с Народной артисткой Украины, Героем Украины Адой Роговцевой и известным российским публицистом Виктором Шендеровичем. Постановка прошла с аншлагами. В марте пьесу покажут в Киеве еще раз.
Многие знакомые Андрея, которые так же прямо и жестко, как и он, высказывались о том, что происходит в России, были убиты. Борис Березовский, Александр Литвиненко, Борис Немцов – это все люди из круга общения моего собеседника… Ых всех Андрей хорошо знал. Сам он в Лондоне занимается общественно-политической деятельностью. Одна из последних акций, которую он организовал, состоялась после инцидента в Керченском проливе, когда российские суда по-пиратски захватили украинские, которые совершенно законно следовали в порт Мариуполя. Андрей устроил протест возле российского посольства в Лондоне в поддержку арестованных украинских моряков, возмущаясь наглым захватническим поведением российских властей, вернее, путинского режима. Именно так он говорит о том, что происходит в его стране.
Парадоксальность судьбы Андрея в том, что он – сын известного в советские времена хоккеиста, который в составе сборной Союза становился и олимпийским чемпионом, и чемпионом мира, и Европы. Зная, как в восьмидесятые года возносили хоккей, можно было бы предположить, что Андрей рос мажором и должен быть вполне доволен своей жизнью и мало интересоваться политикой. Но нет. Во время нашего интервью выяснилось, что как раз в декабрьские дни исполнилось 11 лет, как Андрея не выпустили из страны, когда он собирался улететь за границу по делам. И предупредили: тебя нужно срочно уезжать из страны, оставаться здесь для тебя небезопасно. Это было 13 декабря. На следующий день он приехал в Киев, откуда затем улетел в Лондон, где прямо в аэропорту попросил политического убежища. Сын советского спортсмена стал политическим беженцем, которому в родной стране лучше не появятся…
Десять дней в декабре Андрей Сидельников провел в Украине – после майской премьеры в Великобритании спектакль «Какого черта», где наравне с известными актрисами, задействован и он, с успехом приняли в Одессе, Харькове, Днепре и Киеве. В столице даже пришлось назначить еще одно выступление – билеты в двухтысячный зал Октябрьского дворца были раскуплены задолго до назначенной даты.
Все спектакли в Украине прошли с аншлагом – билеты на него были раскуплены задолго до назначенных дат
«Вся моя деятельность на политическом поприще говорит о том, что я являюсь одним из друзей Украины»
— Чем вам интересен этот проект? Когда вам пришло время ехать в Украину с гастролями, здесь ввели военное положение. В связи с этим не возникали опасения ехать или нет?
— В этом году в моей жизни начались новые для меня театральные проекты. Спектакль «Какого черта» — это уже второй мой сценический опыт, за спиной две премьеры. До этого все мое время занимавшего политическая и общественная жизнь. После спектакля «Огненный танец» по пьесе современного драматурга, который в Лондоне поставила Ирина Иоаннесян, она предложила войти и в этот проект. Военное положение нас никоим образом не коснулось. И, собственно говоря, когда планировались гастроли, ни о каком положении речь не шла. Зрители купили билеты, ждали нас, а мы взяли бы и не приехали? Это невозможно.
— Вы — человек с русским паспортом, несмотря на то, что уже 11 лет живете в Лондоне…
— Да, у меня русское гражданство. 11 лет назад я получил политическое убежище в Великобритании, согласно чему оформил тревел документс. Чтобы приехать в Украину, я получал визу. И никаких вопросов ко мне при пересечении границы не возникло.
— Но у нас же «распинают» за русский язык…
— У меня достаточно друзей живет в Украине и не только в Киеве, поэтому я владею информацией, что у вас здесь происходит. И как не происходило подобных случаев, которые вы описываете, раньше, так и не происходит теперь. Вся моя деятельность на политическом поприще говорит о том, что я являюсь одним из друзей Украины.
— Когда происшедшего известные события в Керченском проливе, вы очень быстро мобилизовались и собрали пикет под российским посольством. Для вас сразу было понятно, что это война, а не провокация со стороны Украины, как пытались убедить всех российские пропагандисты? У вас не возникло сомнений, что нужно разобраться в ситуации?
— За многие годы мы провели огромное количество акций и мероприятий в поддержку Украины, как русским сообществом, которое там проживает, так и совместно с украинской диаспорой. В такой ситуации, которая произошла в Керченском проливе, я просто не мог остаться безучастным, поэтому подключился к организации митинга. Для меня совершенно очевидно: это продолжение агрессивной политики, которую проводит преступный путинский режим. Я знаю, как себя ведет российская власть. Поэтому для меня подобные новости однозначны. Тем более практически сразу в интернете появились и видеоподтверждения захвата. Я считаю, важно не прятать голову в песок, а открыто говорит то, что считаю правильным и нужным, и своим примером показывать отношениям к событиям другим людям. Российская пропаганда делает львиную долю то работы, которую нам затем приходится разгребать. Безусловно, противостоять пропаганде очень сложно. И очень важно, чтобы люди видели: есть альтернативная точка зрения и, как правило, получается, что эта точка зрения как раз более правильная с гуманитарных, общечеловеческих позиций, с позиций прав, свобод граждан.
— Вы не считаете, что подобные акции происходят в замкнутом пространстве, среди своих. А для нас очень важно доносит все это до англоязычных людей. У них в новостях Украины практически нет. Вы работаете в этом направлении?
— Внешние вопросы, на мой взгляд, мало интересны в принципе. У каждой страны свои проблемы. Естественно, они первоочередные. Если говорить о обычных жителей стран мира, то их не волнуют ни российские, ни украинские проблемы. Другое дело, что необходимо лоббировать интересы социальных и национальных групп в правительствах. Последний год я достаточно много и серьезно начал заниматься лоббированием разного рода санкций. И я вижу, что действительно информации достаточно мало, и чем больше людей будет заниматься этими вопросами, чем активнее проводит круглые столы, писать письма, устраивать акции прямого действия, тем быстрее мы получим результат. Во многих странах перед российскими посольствами ежедневно люди выходят и заявляют о своей позиции. Да, это не имеет мгновенного эффекта, но если это делать постоянно, то такие пикты не остаются незамеченными. Одна акция ничего не даст, а десять привлекут внимание. Я знаю, что после инцидента в Керченском проливе перед домом премьер-министра Англии на Даунинг стрит, 10, проходит ежедневный пикет украинской организации «Евромайдан». Проблемы не решаются сиюминутно, в Европе большая бюрократия.
Сейчас у них главная проблема с брекзитом, и все остальное уходит на второй план. Но так или иначе, наши действия уже имеют эффект. При встречах с представителями политических кругов Великобритании и Штатов я вижу, как, получая конкретику, они уже воспринимающие ее серьезно. Недавно мы с коллегами по форуму «Свободная Россия» ездили в Вашингтон, встречались с парламентариями, которые занимаются санкционными вопросами, пишут законы. В сенате и в палате представителей проходили встречи. Мы представляли санкционный список. И, надо сказать, для многих это было в новинку, но мы привезли им конкретный продукт, конкретные имена. После этого началась работа. Они начали запрашивать детали по конкретным фамилиям. Чтобы внести фамилию в санкционные списки, должны быть серьезные обоснования, необходимо предоставить максимум информации, чтобы парламентарии США или Великобритании приняли решение и проголосовали: включат ту или иную фигуру в списки или не включат. Работа очень сложная, требующая огромного количества времени и средств. Нужно встречаться с людьми, доказывать, предъявлять факты. И чем больше людей будут этим заниматься, тем больше будет успеха.
Что касается, например, вопроса войны между Россией и Украиной, аннексией Крыма Россией, то в сенате и палате представителей США плохо представляют, кто плохой, а кто хороший. Поэтому я надеюсь, в ближайшие месяцы, когда произойдет рассмотрение санкционных законов, то люди, которые виновны в аннексии Крыма, и в нападении на восток Украины будут более широко включены в санкционные листы. Это должны понимать и те люди, которые уже совершившего преступления, и те, кто намеревается их совершить. Рано или поздно, но в числе дойдет и до них.
Мы наблюдаем, как идет гибридная война. Видим вмешательство в выборы в Соединенных Штатах, вопросы, связанные с брекзитом, на видео волнений в Париже люди разговаривают по-русски с флагами террористических организаций. Конечно, щупальца распущены по всему миру. Пока западные государства до конца не поймут, что они имеют дело с уголовником из подворотни, а нужно называть вещи своими именами, и Путин, собственно говоря, никакой ни лидер, а просто человек, который жаждет власти, который переступит через любой закон, любые договоренности, совершенно не умеющий держать ни свои слова, ни отвечать за свои уступки, пока мировые лидеры будут с ним встречаться, что-то обсуждать и думать, что они могут с ним договорится, ничего не измениться. Как я вижу, уже приходит небольшое понимание, что доверять ни слову, ни делу Путина и его окружению нельзя. Его постоянно ловят на вранье, как и министра иностранных дел Лаврова.
— Некоторые наши политики призывают сесть за стол переговоров с Путиным и решить конфликт. Вы считаете, это не путь для нас?
— Думаю, это пиаровские акции предвыборных кампаний. Мирное урегулирование конфликта невозможно, пока в России у власти находится Владимир Путин и его окружение. Может быть затишье, безусловно, под прессингом санкций. Но пока этот человек находится у власти, это невозможно.
— Победа Украины в войне – для вас самого это путь возвратятся в свою страну? Насколько для вас самого важна наша победа?
— Важна, конечно. Это даст возможность показать россиянам, у подавляющего большинства которых сейчас стокгольмский синдром, что есть возможность и побежать, и добиваться своих целей, и построить на руинах советского беззакония современное сильное государство, которое будет ориентировано на граждан, а не на властьпридержащих. Поэтому, конечно, с этой точки зрения украинские процессы очень важны. Другое дело, и это не секрет, и украинская власть, в меньшей степени, чем российская, но погрязла и в коррупции, и в несоблюдении прав и свобод граждан. Но я вижу и надеюсь, что есть возможность выйти из этой ситуации и построить действительно сильное гражданское общество, благодаря чему пойдут и экономические процессы, и все остальное. Важно показать, что при тех условиях, которые существуют, можно добиться благ для людей. И показать это на противопоставлении с российским режимом. Сделать это вопреки. Удастся ли – не знаю. Это должны решать граждане Украины. И в первую очередь — проведением выборов в президенты страны. Показать, что можно сделать это свободно, не фальсифицировать, без мухлевания с результатами.
Рано или поздно ваша победа должна случится. С одной стороны находятся бандиты, а с другой – добропорядочные граждане, защищающее свои идеалы, свои земли. Не может вечно власть, земли, умы людей находится под влиянием бандитов.
«В 1991 году мама категорически меня не пустила к Белому дому. А прямо возле нашего дома тогда танки стояли»
— Андрей, ваш отец известный в стране хоккеист, а вы оказались в оппозиции к своей стране…
— Я в оппозиции не к своей стране, а к режиму, который сложился за десятки лет. Я не рос мальчиком мажором. Мой отец действительно играл за сборную советского союза, был олимпийским чемпионом, чемпионом мира, Европы. Да, я родился в Москве. Мы жили может быть чуть лучше, чем средние обыватели. Но трудные времена были и у нас. Помню, как папа привозил из-за границы видеомагнитофоны, и мы их продавали только потому, что не было денег покупать продукты. Это были 80-е годы. Я учился в школе. У кого-то из одноклассников уже были видеомагнитофоны дома. Мой папа привозил из-за границы такие, только модная техника всегда шла на продажи. Я даже, помню, плакал, просил оставить. Вот же он, есть, но его как бы и нет. Не понимал, почему его надо продать. Не только мой отец, вся команда экономила на суточных, на питании и на эти деньги покупались какие-то вещи, которые потом продавались… Семьи нужно было прокормит. Излишеств дома у нас никогда не было. Да, я учился в английской спецшколе, у нас были дети дипломатов, работников различных министерств, но я не был мажором, и не выделялся, и аутсайдером в этом кругу не был. Да и в политику из своей семьи пошел я один.
— Когда пришло понимание о том, что система, в которой вы живете, неправильная?
— Я совершенно четко разделяю советский режим. Затем было русское время с 1991 года по 1999. Время свободы и непонимания, что такое демократия, когда шаг за шагом российской общество шло к демократии. Были открыты возможности, и мы видели свет в конце тоннеля. Понимали, что к нему идти очень долго, не знали, как туда дойдем. А когда пришел Путин, этот свет либо замазали, либо там поставили стену, либо свернули так, что его теперь не видно. В семье политические темы никогда не поднимались и не обсуждались. Каким образом во мне появился интерес – не знаю. Но я считал, что Россия должна жить отдельно от Советского Союза. В тот период меня не волновали никакие другие бывшие советские республики.
— Отец никогда не рассказывал о своих поездках, о том, что видел за границей?
— Нет, это просто не обсуждалось. Да и я считаю: чтобы понять, как там все устроено, нужно посмотреть самому. Первый раз за границу я выехал только в 1995 году. Но, правда, стразу в Соединенные Штаты. К тому времени в России уже и иностранные машины были, и продукты, и телевизор стал свободный, фильмы показывали разные. Приехав в США я увидел не совсем то, что ожидал, но это было похоже на то фильмы, которые вся страна смотрела.
Откуда же во мне появился интерес к политике? Даже в школе я выступал за справедливость. Вот это правильно, а вот это не правильно. И если не правильно, я не могу молчать. К политике тогда это не имело никакого отношения. Но, видимо, именно это и переросло в мою политическую активность. В 1991 году мама категорически меня не пустила к Белому дому. Возле нашего дома тогда танки стояли.
— И как они воспринимались? Не верилось, что могут выстрелить?
— Совершенно не верилось. Они не двигались. Стояли и все. Но я обратил внимание, что дула пушек были направленных на дома. И вот это было мне непонятно в мои 15 лет. Хотя как угроза все равно не воспринималось. Уже в 1993 году я, не сказал ничего родителям, пошел по призыву Егора Гайдара на защиту Моссовета. Организовал в МГУ колонну студентов, и мы пошли защищать демократию. Это было желание идти к свету в конце тоннеля.
— Ваши мама и брат остаются в Москве. Они испытывают давление в связи с вашим политическим положением?
— Сейчас его как бы нет, но оно постоянно имеется в виду. Сразу после моего отъезда за моей мамой час следили. Думаю, телефоны прослушиваются и сейчас, но это обычное дело при моей деятельности, это никогда особо не беспокоило. Пока родных не трогают, но… Брат мой юрист. К политике он не имеет отношения.
— У них нет возможности уехать?
— У меня нет таких финансовых возможностей, чтобы их вывезти. При первой же возможности я бы перевоз свою семью. Оставаться жить в том мордоре, которым называют Россию, а это так и есть, общество действительно зомбировано, морально очень тяжело. Зная, что это происходит с моими родными людьми, мне тяжело вдвойне. Я-то живу на Западе, защищен, а они нет. В любой момент могут прийти, арестовать, как это было в тридцатые годы.
— Мама возмущалась вашей активностью?
— Поначалу, когда я жил в Москве и ездил по России, занимаясь общественно-политической деятельностью, у меня было много заключен мама пыталась меня остановить. Но я самостоятелен в принятии своих решений, поэтому делал то, что считал нужным. Мама хорошо ориентируется в пространстве, понимает ситуацию.
— Она наверняка боится за вас.
— Безусловно, как любая мама. Тем более многие мои друзья, коллеги, знакомые были убиты этим режимом. И продолжают погибать. Конечно, ей страшно. Но что делать? Молчать? Невозможно. Для меня это не выход, не метод. Я просто сам себя уважать перестану, если стану замалчивать то или иные вопросы.
— Была ситуация в вашей деятельности, когда вам самому стало жутковато, и вы не верили, что все закончится хорошо?
— Это был 2006 год. Меня и моих приятелей, коллег, с которыми мы устраивали акцию против призыва в армию, задержали в Котлы. Мы выступали за контрактную армию. Я был тогда лидером молодежного движения «Пора», которая была создана после первой украинской оранжевой революции. Я приезжал в Киев тогда, встречался с организаторами вашей «Поры». Мы договорились, что возьмем себя такое же название, но лейбл будет вторым. До 2007 года я руководил этим движением. Мы проводили много акций не только в Москве, но и в регионах. И каждый раз, когда мы выезжали в регионы, меня задерживали. В Котлы был показательный случай. Задерживали без оснований, потому что мы ничего не нарушали. Я всегда стараюсь действовать на законных основаниях. В отделение полиции, куда нас доставили, приехал лично замминистра МВД Татарстана. Еще в коридоре он начал орать на подчиненных матом: что это такое, что за оранжевая революция у нас, почему допустили. Ввалился в кабинет, где я сидел. Избиения не было, но пару раз он меня ударил. Угрожал, что я оттуда в лучшем случае уползу, харкая кровью. Мне страшно было за моих коллег, не за меня, они же по моей вине, получается, были задержаны. Но тогда определенный испуг был. Но нужно понимать, что середина двухтысячных годов и сегодня — это разное время и разные уступки властей. Тогда тоже задерживали незаконно, но через три-четыре часа отпускали. Это время я, как правило, проводил в кабинетах начальников милиции в регионах. В Москве меня почти не трогали, надо сказать. Мое задержание, как правило, освещалось журналистами, ведь я был лидером пусть небольшого, но движения. Поэтому никаких страшных вещей со мной не случалось. А из регионов сложнее дозвониться, сообщить…
— И есть время, чтобы попугать…
— Заключен и было много, но все они были такие лайт. Совершенно несопоставимые с тем, что происходит в России теперь. Сегодня за перепосты в социальной сети сажают на 5, 10, 20, 30 суток. На людей уголовные дела открывают.
— А задержания детей на митингах?
— Власть потеряла совесть, стыд и стала действовать вне законов. И это все оправдывается на всех уровнях власти. Поэтому, когда я и мои коллеги заявляем, что сложился преступный режим Путина, это факт, который мы оглашаем. Мы ничего не придумываем. Всему этому есть доказательства.
— С недавнего времени в Европе и Америке человек, говорящий по-русски, воспринимается не очень хорошо. Ему могут отказать в обслуживании в ресторанах, магазинах. Вы с таким сталкивались? И есть ли ощущение, что стыдно быть русским?
— Я лично не сталкивался с отказом в обслуживании. Но первое чувство у меня возникло во время конфликта, связанного с Косово. После того, как объявили независимость Косово, в Лондоне начались народные гуляния людей, которые были, видимо, из тех регионов. Вот тогда на русскую речь реагировали очень плохо. Россия же не одобрила независимость Косово. Прямых упреков не было, но это витало в воздухе. Тогда мне и стало стыдно. Сейчас, когда столько всего произошло, когда моя страна является международным агрессором, это не только печально, но и стыдно. Но так как в меру своих маленьких сил я пытаюсь противостоять этому режиму, тем самым как-то снимаю это чувство стыда. Моя дурацкая вера в справедливость и попытки ее восстановить меня и поддерживают. Это позволяет не быть как все, не быть в общей массе. Не секрет же, что здравомыслящих людей в России осталась статистическая укр. оригинале, общество оболванено полностью и не принимали и не понимает ту деятельность, которую веду я и многие мои коллеги.
— Насколько вас самого пугают смерти русских, которые происходят в Лондоне?
— Пугают! Отравление Саши Литвиненко было первым. Он был моим другом…
— Вы встречались накануне его отравления.
— За два дня до этого.
— А какой был повод?
— Никакого. Я всегда с ним встречался, бывая в Лондоне.
— Его смерть стала для вас потрясением? Или каждая поражает?
— Каждая! И все методы были разными. Литвиненко, наверное, это было… Задумывается. Нет. Это не было первым потрясением. Я работал в государственной думе, был помощником депутата Владимира Головлева. Когда его убили, вот это для меня было полнейшим шоком. Эту смерть никто не расследовал и не собирался, потому что его убили российские спецслужбы, ФСБ. Они пытались выбить из меня показания, что убийство организовал Борис Березовский. Давление было не физическим, а скорее моральным. Мне позвонили в день убийства, это было 21 августа 2002 года, и я сразу поехал к Головлеву домой в Митино, в конце города. Оттуда меня пригласили в отделение милиции. Я приехал. Там человек 15 в штатском и всего двое были в форме. С порога все начали говорит, чтоб я дал показания на Березовского, на что, собственно, я ответил: если будете продолжать в таком же тоне, я разворачиваюсь и ухожу, и будете вызывать меня по повестке. У меня все же юридическо образование, которое в то время еще немного защищало и помогало. Это была моя последняя встреча с правоохранительными органами по вопросу убийства Головлева. Они сразу поняли, что ничего с меня не взять, нужных им показан я не дам. И дело забросили.
Через час убили второго лидера партии Либеральная Россия, в которой я был председателем исполкома, — Сергея Юшенкова. С того момента это не то что вошло в привычку, но такое стало происходить. А когда убили Литвиненко, тогда, конечно, я сам испугался. Сначала никто не знал, что его отравили полонием. Затем русское правительство и российские средства массовой информации продвигали идею, что Литвиненко отравился в октябре. А я с ним встречался как раз в этот период, думал, что заражен, проводил проверки. У меня были отрицательные анализы. Это дало мне возможность прийти на пресс-конференцию Андрея Лугового. Он как раз говорил, что Литвиненко пытался его заразит в октябре. А я сказал: «Вы все врете. Я встречался тогда-то, прошел тест – никакого полония нет, а это означает, что ваша версия летит по швам. Он был отравлен точно после того, как мы с ним пересеклись». Тут же пресс-конференцию свернули. Все камеры повернулись ко мне… Потом убили Аню Политковскую. Мы с ней не дружили, но знакомы были хорошо. И одной из последних трагедий лично для меня стало убийство Бориса Немцова. Мы были знакомы 17 лет. Вместе были в разных организациях, поддерживали отношения…
— Каждый раз не возникает мысль…
— Да есть она, конечно…
— … может, меньше говорит, подбирать выражения?
— Нет. Такого нет. Но испуг каждый раз присутствует, хотя через какое-то время проходит. К этому сложно привыкнуть, но привыкаешь. Жизнь-то идет своим чередом. После смерти Немцова я неделю ходил оглядывался… Огромное потрясение!
«В России патриотами считают себя подонки и негодяи. Они и девальвировали это слово»
— Занятия общественно-политической деятельностью отнимает все ваше время. А театральный проект – это отдушина, глоток воздуха? Но гастроли, наверное, отвлекают от всего остального?
— Всегда интересно попробовать что-то новое. Когда Ирина Иоаннесян предложила мне, а она знала, что я не профессиональный актер, не имею к этому никакого отношения, я сразу оговорил: если вдруг у меня не будет получаться, то готов буду сразу уйти. Я не могу подвести людей. И не должен дать повод моим врагам использовать мой провал в актерской деятельности. Но вроде бы все получается. Не могу сказать и то, что из-за моей занятости страдает политическая деятельность. Пока удается совмещать.
— Это отдых для вас?
— Нет, тяжелая работа. Она не легче того, чем я занимаюсь. Любая сложная деятельность, если ей заниматься профессионально. И это же все-таки оплачиваемая работа, небольшая подпорка к тому, чтобы платит по счетам. На политической деятельности я денег не зарабатываю. А проект в театре — это не бесплатно, да еще и нравится. Немаловажный фактор.
— Общение с актерами как воспринимаете?
— Впитываю все, что могу. Великолепная Ада Николаевна Роговцева. Я благодарен судьбе и Ирине Иоаннесян, которая воплощает проект в жизнь, за возможность познакомиться и работать с таким человеком. Это больше счастье. Она настолько органична в жизни и на сцене. Помогает мне, как учитель. Я вижу, как она работает, как у нее это все идет от души. Любая минута общения с ней — это огромный мешок подарков, если можно так сказать. Мне просто повезло.
— Можете сформулировать, что для вас значит слово «патриот.» Кто это? Вы же патриот?
— Совершенно однозначно я патриот, но, к сожалению, это слово у нас девальвировало. В России патриотами считают себя подонки и негодяи. Они и девальвировали это слово. Я не хочу называть себя патриотом только потому, что эти люди испоганили флаг моей страны, приняли кровавый гимн Сталина, а не гимн на музыку Глинки, который был в русское время. Все, к чему они прикасаются, становится токсичным. И поэтому я не люблю это слово. Раньше оно не было хайповым, как сейчас говорят. Те, кто себя называет патриотом, им не является, а бороться за эти слова – нет смысла, я считаю. Бороться за сталинский гимн? Да я и не вставал под него никогда. И считаю ниже своего достоинства вставать под него. Эти люди крадут веру в то, что справедливость, честь, достоинство когда-либо будут востребованы. Большинство людей с этим смирились, а я не могу. Поэтому и продолжаю свою деятельность. И, конечно, ежедневно подстегивают мою деятельность новостные сайты. Вот открываешь новости с утра – ни одной хорошей. Я про федеральные вещи говорю. Локальные, конечно, частные вещи есть. Но за последние годы я не могу сказать, что была хоть одна хорошая новость вот страны. Вот страны исходит только война.
Виолетта Киртока, «Цензор.НЕТ»
Источник: https://censor.net.ua/r3104637 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ