16 августа 2016 года от смертельного ранения в районе села Елизаветовка (Донецкая область) погиб майор Денис Лесняк. О муже и настоящем офицере, который в феврале 2015 года сумел без потерь вывести свое подразделение из Дебальцево, вспоминает его жена Татьяна.
У нее сохранились некоторые фронтовые вещи Дениса, их она бережно показывает во время интервью, но самое главное наследие – маленькая дочь Лада, которую теперь Таня воспитывает одна.
Фото: Вика Ясинская
Мы с Денисом учились в одном классе, но в школе с ним не встречались, хотя он делал попытки за мной ухаживать. На выпускном мы танцевали с ним в паре. После школы Денис готовился к поступлению в Харьковский военный институт, хотя в детстве хотел быть музыкантом – сам попросил маму отвести его на класс скрипки.
Но через несколько лет поломал руку — и карьера скрипача на этом закончилась. Потом он очень хотел быть фармацевтом и параллельно военным, у него дед, дядя, брат – военные, и влияние этих людей было очень большим.
Когда поступил, написал мне письмо с признанием в любви, прислал фотографию, но я не ответила ему взаимностью. А через 13 лет после школы, мы случайно встретились. Это было в 2010 году, в Мукачево. Я приехала туда отдохнуть, а Денис служил там в 128 бригаде (128 отдельная горно-штурмовая бригада), он был зенитчиком. У него тогда уже было двое детей от первого брака – сын Андрей и дочь Алена. Мы начали общаться, гулять по городу. И на третий день общения он мне предложил выйти замуж. Мне это показалось очень смешным, что он вот так скоро делает предложение, но Денис почему-то услышал мое «да», хотя я еще ничего не сказала.
Потом я уехала обратно в Полтаву, мы переписывались. Денис очень талантливо писал письма…
Моя любимая Танечка!
У авиаторов есть много интересных терминов, которые легко переносятся на
нашу повседневную жизнь. Например, скорость принятия решения — это
далеко не скорость , в том понятии, к которому мы привыкли. Это
совокупность пройденного времени и оставшегося расстояния до того
момента, когда остановиться будет нельзя или бесполезно, и надо взлетать
— вариантов нет. Вот и мы с тобой почти сразу прошли эту скорость и
взлетели вместе. Взлетели на крыльях любви в небо. И летим до сих пор.
Другой термин — точка невозвращения — расстояние, пройдя, которое
самолет не сможет вернуться на свой аэродром. Точно так и мы прошли эту
точку и к тому, что было до этого, мы уже не вернемся. НИКОГДА! Мы уже
просто не сможем забыть или не обращать внимания на то, что произошло
между нами. В наших судьбах произошел перелом. Солнышко мое!!! Теперь, я
так думаю, остается принять решение на каком аэродроме сделать посадку.
Да, можно сесть на разных, но взлетали-то мы вместе, парой! Значит и
приземлятся надо вместе!! Слышишь, ВМЕСТЕ!!! Иначе мы рискуем разбиться,
да так, что потом и осколков наших сердец будет не сыскать.
Так уж получилось, что мы поставили жырную точку на прошлой жизни. Я
очень хочу, чтобы эта точка стала точкой нового отсчета, отсчета нашей
совместной жизни!!!!!!!!!!
Я люблю тебя! ( 3.08.2010)
Их было много, как и звонков. И, судя по ним, он как-то сразу стал готовится к свадьбе. Сказал, что мы созданы друг для друга, и что иначе быть не может. Денис сам купил обручальные кольца, настоял на том, чтоб я купила платье, хотя мне это было не столь важно – и в декабре 2010 мы подали заявленіе, а 28 апреля 2011 года расписались.
Я переехала в Мукачево, мы жили в общежитии, в малюсенькой комнате. 3 марта 2013 года у нас родилась Лада. Интересный момент — еще когда мы встретились в Мукачево, ему приснился сон, где была я, коляска и девочка; и когда я забеременела, он с первого дня был уверен, что будет дочь. Имя выбрал Денис. Он был со мной на родах – и я очень благодарна ему за поддержку. К рождению Лады Денис сделал шкаф своими руками, который занимал где-то полкомнаты. И вообще, пока мы были в роддоме, он привел в порядок наше жилье, собрал кроватку, купил коляску. Но жить там все равно было крайне тесно — и через какое-то время мы стали снимать квартиру, часто переезжали. Денис ездил на полигоны, я давала уроки английского языка на дому. Но когда муж бывал дома – всегда помогал с Ладой: и суп варил, и котлетки делал, и укачивал ее.
У Дениса была очень хорошая память, феноменальная, как мне кажется. Мне казалось, что у него в голове вшит какой-то чип – если он что-то рассказывал, создавалось впечатление, будто он читает из энциклопедии. Он интересовался историей и был хорошим аналитика. И еще, наверное, где-то в 11 году рассказывал мне свою гипотезу, что Крым отойдет России и что на территории Луганской и Донецкой областей будет война. Мне тогда было странно все это слышать, и представят, что такое может случится в Украине. И я очень жалею, что не очень внимательно слушала его.
Вначале весны 14 года, однажды утром Денис приехал из долгосрочной командировки и сказал, что все, Таня, до декабря я больше никуда не поеду, а вечером того же дня по телевизору объявили о том, что, возможно, введут военное положение. Сразу после этого, я посмотрела на него — и поняла, что он уже начал собираться. Сказала, что погоды, команды еще не было, ты только приехал. Правда, тогда многие их ребята ушли сразу, а мужа несколько раз оставляли в части – он был из тех, кто мог обучать и готовит. На подготовку ушло все лето. Тогда Денис был в звании капитана.
Когда-то он мне сразу сказал, что ты вышла замуж за офицера – будь ко всему готова. И я принимала его выбор, как должное. Но тихонечко молилась, чтоб момент отправки на фронт все время отодвигался. И в конце августа 14 года они уехали сначала на полигон, а потом под Дебальцево.
Денис тогда был командиром батареи и заместителем командира артиллерийского ракетно-зенитного дивизиона. Рассказывал, что ему очень повезло с бойцами, которые пришли — он очень тепло о них отзывался, хотя большинство – взрослые мужчины, были люди и старше эго. Они все очень сдружились. Я не очень помню день похорон, но на первую и вторую годовщину смерти Дениса приезжавшему эго бойцы – и для меня это круче, чем если бы приехали офицеры. Офицер об офицере не скажет плохо, а вот когда приезжают обыкновенные солдаты – это высшая похвала.
Когда подразделение Дениса приехало на фронт, не у всех бойцов были бронежилеты – и он отдал свой броник какому-то бойцу. Я знаю, что муж бы не смог иначе – носит защиту, когда в твоих же ребят ее нет. Но его бойцы собрались, не знаю, что они там рассказывали том, кто не выдал на них бронежилеты, но возвратились с броником для каждого и отдали командиру тоже.
Под Дебальцево они пробыли до 18 февраля. За этот период Денис приезжал один раз, как раз под свой день рождения, он у него 18 декабря. А второго января уехал обратно. О службе он ничего не рассказывал, и поначалу я не осознавала насколько там все серьезно. Дома Денис себя вел очень спокойно, и когда звонил, всегда говорил что все хорошо, тихо и спокойно, хотя на самом деле это было не так.
Интересно, что после первого приезда, обратно в зону боевых действий из руководящего состава возвратились не все. То есть они видели, что там происходит – и нашли причины остаться дома. Если бы Денис захотел, смог бы поступит так же, но он даже не думал о таком. Демобилизованные бойцы рассказывали, что он и еще один офицер возили ребят на блокпосты, хотя обычно они сами ездят меняться. И что он жил вместе со всеми, да и были они как одна семья.
Еще Денис очень строго относился к употреблению спиртных напитков – и пресекал это в подразделении, как мог. Естественно, что были те, кто пили и все равно умудрялись найти алкоголь. Был случай, как какой-то из бойцов принес ящик водки, как я понимаю из рассказа, «паленой». Благо, Денис заметил — и расстрелял этот ящик. Не ясно, где тот боец эго взял, скорее всего, где-то на той стороне. Возможно, рассчитывалось, что все упьются, потому что вечером было нападение на их участок. Еще ребята вспоминали, что если начинался обстрел, он всегда последним забегал в блиндаж, после всех.
Денис звонил нам с дочкой, часто пэл Ладе колыбельные. Как потом мне рассказали, в такие моменты, бойцы все дружно сами выходили из блиндажа — и давали ему возможность со мной пообщаться. Поэтому в трубке всегда было очень тихо и мне казалось, что рядом с ним никого нет.
Второй раз он приехал уже после выхода из Дебальцево. Как они выходили оттуда мне тоже рассказали эго ребята. Вывод войск с участка, где они стояли, на тот момент должен был осуществлять действующий начальник ПВО, которому, наверное, тоже было страшно — и он напился транквилизаторов, ему стало очень плохо. А второго командира ранило, и Денис, как заместитель, взял вывод батареи на себя. Это было с 17 на 18 февраля 2015 года. Выходили они с выключенными фарами, по звездам, Денис хорошо по ним ориентировался — он увлекался астрономией. И когда они вышли без потерь, он сказал своим бойцам, что вот знания наконец-то пригодились. Правда, наградили за это не моего мужа. Но пусть это будет на совести тех, кто получил награду.
Листая ленту Дэн Лесняк наткнулась на его пост от 14 марта 2015 года. Захотелось поделиться.
«Почитал ……. прочитал …………., опровержения и сначала подумалось: да, повзрослели, возмужали, перестали боятся, да сколько можно терпеть…
Потом вспомнил крайние недели на «поляне», конвои, блокпосты и опорники, артобстрелы, танк у гаражей, вспомнил, как в крайний вечер ранило командира кассетой «урагана», как принял дивизион, постановку задач на выход на КП, глаза комбрига…Как выходил по звездам, в прямом смысле этого слова, мыкаясь от оврага до засады, вот миномета до засады и таща за собой колонну «колес» тыловиков, идущих как «отара овец за овчаркой» по Полярной звезде… Десант с разбитой машины, который «поднял» на борт своей «Ласточки», и Урал разбитый, но с еще работающим дизелем, и… Погрустнел… Потом хуже… Вспомнил Леху Оптовая, к которому пришел еще курсантом на стаже, и Ромку Чернобая, который прошел две войны, и, которые поторопились или не успели только на 20 минут до «закрытия» Логвинова и попали в засаду… Вспомнил Олежку Кузнеца который не дотянул 3 метра до блиндажа и одного дня до выхода, и который второй раз погиб в конвое с 200-ми в ночь с 17 на 18-е, и его лицо, когда загружал его еще теплого в «маталыгу» под обстрелом…Помню ту грусть, злость, радость и смертельно уставшие глаза своих бойцов уже в Артемовске: вышли все, кто выходил — вышли, без единой царапины — спасибо им за это и за многое другое!!!… Но не об этом, о другом хочу сказать… Вот он я, реальный офицер 128 -й, кто не верит, приезжайте в ППД, там меня легко найти. Так вот: никто, ничего не писал, ни где не собирался ни на какие-то сборы, и если свои мысли и говорил, то говорил прямо и без обиняков, в глаза начальству. Я не буду подтверждать или опровергать факты и «фактики», про которые повествует «аффтор» и добросовестно перепечатывает и постит ……………… Мало того, я больше, чем уверен, что этот организм не причастен к управлению бригады, но ознакомлен со сложившейся, на то время, обстановкой, однако… не владеет до конца всей информацией и производит свои домыслы, как утвердившийся факт (Киселев доморощенный). Я НЕ владел всей «картинкой», да и никто из комсостава моего и ниже уровня, не владел. Каждый знал, только то за что отвечал и +/- дела у соседей. Только 6-8 человек знали полностью,что и как. Но они вряд ли бы выдали бы этот «шедевр» на-гора. Более того, я лично считаю этого человека либо паникером, либо профессиональным провокатором либо просто сукой… Если он не согласен со мной, пусть найдет меня, поговорим, объяснимся… Для остальных поясню: сейчас нельзя делать НИКАКИХ выводов и анализов, точнее их делать нужно, но КАТЕГОРИЧЕСКИ нельзя выдавать их на суд общественности. Если вы думаете, что вас не слышат, то спешу огорчить, вас слушают и слышат очень, хорошо. И если вы имеете доступ к информации «не для лишних ушей», то даже выкладывая фейковые материалы, вы все равно компроментируете ее (информацию): один что-то написал, другой что-то брякнул, третий… Вот пазл и сложился. Даже если материалы о прошедшие события. Анализ противником действий наших частей выудит все наши ошибки и преимущества и приведет в дальнейшем, к тому, что наши «плюсы» (а они есть!) будут умножены на минус или в лучшем случае на ноль, а под наши «минусы» подкопают еще и яму (Вот факт: французское ТВ на Ростовской трассе показали наш конвой в прямом эфире, ну типа репортаж с передка, через 20 минут этот конвой уже попал в засаду, где ее не могло практически быть, двое моих — 200-е) . Это так, грубо, для «широких масс», не вдаваясь в высокие материи.
И пусть думают, что я заигрался в «войнушку». Мне начальник уже говорил, что я — военный романтик, но добавил, «…ваш военный романтизм может когда-нибудь спасет наши жизни», так что я на него не в обиде. Но я уже давно не тот беззаботный пацан.
Мне самому очень хочется задать очень и очень много вопросов многим вышестоящим, и я твердо решил это сделать и сделаю. Нет, не так. Решил не столько задать вопросы, сколько занятий их место и сделать так, чтобы другим не хотелось задавать мне эти вопросы. И пусть каждый для себя сделает свои анализы и выводы, и начнет САМ — первый — что-то делать и делать это хорошо, а не «трындеть» впустую. Как-то так…»
Уже хорошо понимая, где он находится и что там происходит, мне просто приходилось держаться и ждать, надеясь на то, что он выйдет живой, ведь его здесь ждут и любят. И с тех пор я считаю, что два самых счастливых дня в моей жизни – это день, когда у меня родилась Лада, и когда они вышли из Дебальцево. Помню, когда 18 утром он позвонил и сказал: «Таня, мы в Артемовске!» — я была чем-то занята и спокойно ему ответила: «Да, хорошо, сейчас я тебе перезвоню». Кладу трубку — и тут до меня доходит, мол, где-где? Я перенабираю эго, и понимая, что они в безопасности, испытываю какое-то абсолютное счастье. Начинаю звонить родным, близким, друзьям и орать в трубку: «Они вышли!» Тогда мне казалось, что самое страшное позади, что ничего плохого с нами уже никогда не произойдет.
В Мукачево 128-ая вернулась дней через 10. И, конечно, при встрече эмоции зашкаливали. У Лады так засветились глазки, когда она увидела отца, что как только он снял обувь, она взяла его за руку, завела в комнату, закрыла за собой дверь – и все – папа мой!
Денису еще раньше дали майора, а в 15-ом году предложили перейти на формирование 10 бригады, начальника ПВО. И, казалось бы, я должна радоваться, что мужу дали повышение, но меня не радовал эго переход в 10 бригаду, может, потому, что 128 была уже, как родная. Формировали новое подразделение они долгое время, и в апреле или мае 16 года, во время поездки в зону АТО, на военной машино попали в аварию. У Дениса был двойной перелом руки со смещением, его отправили в Одессу, сделали операцию, поставили две пластины, и отпустили домой на месяц на реабилитацию. Несмотря на травму, и на то, что он был в лангете, мы съездили на море в Горловка. Но его рука где-то от локтя до запястья осталась нечувствительная.
Когда вернулись с моря, опять-таки, Денис мог остаться дома, он еще прихрамывал из-за старой травмы ноги — я просила его тогда, что давай еще полежишь в госпитале, но он сказал, что надо ехать, ведь там ребята, много новеньких. Добавил, что вот уже в ноябре вся бригада выходит – то есть скоро вернется домой.
В связи с его новой должностью, вот и бдительность, которая была у меня, когда он был в Дебальцево, и то, что я молилась и очень переживала – все это притупилось. Мне казалось, что раз он теперь начальник и у него штабная работа – опасности нет. Но Денис был человеком, который не сидел на месте и не занимался только своим делом. Он принимал активное участие в жизни бригады. Его сослуживец Роман Ткачук говорил о том, что мой муж участвовал с ним в боях, в которых, учитывая должность, не должен был. В июле 16 года они стояли в Марьинском районе, около села Елизаветовка. Насколько я понимаю, он был не только начальником ПВО, но и старшим по лагерю. А в ту ночь, когда погиб, — начальником караула. Из того, что я читала в акте служебного расследования — это было столкновение с вражеской ДРГ. Денис получил два ранения в руку и в шею – смертельное. Он сам пришел в лагерь, успел сказать, что ранен — и упал. Есть ли свидетели того, как его ранили – я не знаю, возможно, он был один.
Когда это случилось, мы с Ладой были в Киеве, у друзей. И, наверное, дети что-то чувствуют – мы должны были идти в дельфинарий, но дочь не хотела, говорила, что давай позвоним папе, а вдруг папа придет, а нас нет? И все представление она пролежала у меня на коленях. А когда мы возвращались оттуда, мне позвонили из военкомата, даже не поинтересовались где я, есть ли кто-то рядом — и сказали, что Денис погиб. Это настолько ужасно и не продумано – сообщать такую новость в лоб по телефону. И с того момента я плохо помню, что было дальше: как я дошла до дома друзей, как попала в Полтаву. Помню лишь, что все время крепко сжимала руку дочери с единственной мыслью Не потерять ее». Я понимала, что надо блюсти ребенка и одновременно было очень сильное ощущение внутреннего крика. Помню, что звонила Денису на телефон, в какой-то такой надежде, что он жил, и телефон не был отключен, шел вызов, просто трубку никто не брал.
17 июля вечером тело Дениса должны были привезти в Полтаву, в Успенский собор, но задержались – и он приехал домой глубокой ночью. Наш владыка, архиепископ Федор, спросил можно ли открывать гроб, и я ощутила такой ужас тогда: что если не откроют — я не увижу, не увижу – не поверю. Но гроб можно было открывать. Отпевали Дениса на следующий день, помню, что было очень много людей. Похоронили мужа на Аллее Славы.
После его гибели я переехала жить в Полтаву. И долгое время у меня было ощущение, что стрелки часов замерли – настолько долго тянулось время. Однажды меня на беседу пригласил архиепископ Федор – и разговор с ним помог мне немного прийти в себя. Еще очень помогла поездка в Болгарию с волонтерами «Народного тыла», это было через год после смерти мужа. Именно там я поняла, что такие вещи, как терапия морем или путешествия – очень необходимы. Плюс куратор Светлана Бахвалова не давала нам возможности плакать, чтоб нас жалели — и это тоже важно. Ведь проходит какой-то период времени и нужно подыматься, или ты просто себя изведешь. Именно во то время поездки впервые за час в открывшемся меня глаза на окружающий мир. Но самое главное — это Лада, если бы ее не было, я бы, наверное, умерла. Это единственный человечек, который меня заставлял вставать каждый день.
На похороны Строя я не брала, пока не вожу и на кладбище, стараюсь уберечь от эмоций — после открытия мемориальной доски в школе она потеряла сознание. Но дочь знает все про папу: и что он воевал, и что теперь ангел. И если она что-то просит для себя или близких, например здоровья бабушкам, то обращается к Денису. Но она все равно его ждет… Мы живем возле военного городка, там часто встречаются военные – и первое время было очень тяжело: дочь подбегала чуть ли не к каждому, кто в форме, смотрела в глаза и кричала: «Мама, это не папа!»
Сейчас мой досуг — это работа, Лада, ее кружки, мамы: моя и Дениса (Мама Дениса тяжело больна). Им нужно помогать. Мой отец умер давно, папа Дениса — в прошлом году. А относительно себя… я читаю много литературы по психологии, пытаюсь осваивать какие-то методики, как вытянуть себя из этого состояния. Правда, мне кажется, что я еще не очень хорошо с этим справляюсь. Но у меня есть цель — хочу получить второе высшее образование психолога.
Есть теория, что траур длится три года, может, в этом что-то есть, но у меня еще три года не прошло. А вообще, может быть, так сложно еще оттого, что мне совершенно нечего вспомнить плохого о Денисе, ведь мы ни разу не ссорились. Сейчас я могу сказать, что так же больно, просто через какое-то время ты учишься с этим жить. Но при этом понимаешь, что никто никогда не станет Ладе родным отцом. Я помню взгляд Дениса на дочь, в нем читалось столько любви, что, наверное, если бы я его не любила, то полюбила бы только за то, как он смотрит на нашего ребенка.
Вика Ясинская, «Цензор.НЕТ»
Источник: https://censor.net.ua/r3109878 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ