16 августа 2016 года от смертельного ранения в районе села Елизаветовка (Донецкая область) погиб майор Денис Лесняк. О муже и настоящем офицере, который в феврале 2015 года сумел без потерь вывести свое подразделение из Дебальцево, вспоминает его жена Татьяна.
У нее сохранились некоторые фронтовые вещи Дениса, их она бережно показывает во время интервью, но самое главное наследие – маленькая дочь Лада, которую теперь Таня воспитывает одна.
Фото: Вика Ясинская
Мы с Денисом учились в одном классе, но в школе с ним не встречались, хотя он делал попытки за мной ухаживать. На выпускном мы танцевали с ним в паре. После школы Денис готовился к поступлению в Харьковский военный институт, хотя в детстве хотел быть музыкантом – сам попросил маму отвести его на класс скрипки.
Но через несколько лет поломал руку — и карьера скрипача на этом закончилась. Потом он очень хотел быть фармацевтом и параллельно военным, у него дед, дядя, брат – военные, и влияние этих людей было очень большим.
Когда поступил, написал мне письмо с признанием в любви, прислал фотографию, но я не ответила ему взаимностью. А через 13 лет после школы, мы случайно встретились. Это было в 2010 году, в Мукачево. Я приехала туда отдохнуть, а Денис служил там в 128 бригаде (128 отдельная горно-штурмовая бригада), он был зенитчиком. У него тогда уже было двое детей от первого брака – сын Андрей и дочь Алена. Мы начали общаться, гулять по городу. И на третий день общения он мне предложил выйти замуж. Мне это показалось очень смешным, что он вот так скоро делает предложение, но Денис почему-то услышал мое «да», хотя я еще ничего не сказала.
Потом я уехала обратно в Полтаву, мы переписывались. Денис очень талантливо писал письма…
Моя любимая Танечка!
У авиаторов есть много интересных терминов, которые легко переносятся на
нашу повседневную жизнь. Например, скорость принятия решения — это
далеко не скорость , в том понятии, к которому мы привыкли. Это
совокупность пройденного времени и оставшегося расстояния до того
момента, когда остановиться будет нельзя или бесполезно, и надо взлетать
— вариантов нет. Вот и мы с тобой почти сразу прошли эту скорость и
взлетели вместе. Взлетели на крыльях любви в небо. И летим до сих пор.
Другой термин — точка невозвращения — расстояние, пройдя, которое
самолет не сможет вернуться на свой аэродром. Точно так и мы прошли эту
точку и к тому, что было до этого, мы уже не вернемся. НИКОГДА! Мы уже
просто не сможем забыть или не обращать внимания на то, что произошло
между нами. В наших судьбах произошел перелом. Солнышко мое!!! Теперь, я
так думаю, остается принять решение на каком аэродроме сделать посадку.
Да, можно сесть на разных, но взлетали-то мы вместе, парой! Значит и
приземлятся надо вместе!! Слышишь, ВМЕСТЕ!!! Иначе мы рискуем разбиться,
да так, что потом и осколков наших сердец будет не сыскать.
Так уж получилось, что мы поставили жырную точку на прошлой жизни. Я
очень хочу, чтобы эта точка стала точкой нового отсчета, отсчета нашей
совместной жизни!!!!!!!!!!
Я люблю тебя! ( 3.08.2010)
Их было много, как и звонков. И, судя по ним, он как-то сразу стал готовится к свадьбе. Сказал, что мы созданы друг для друга, и что иначе быть не может. Денис сам купил обручальные кольца, настоял на том, чтоб я купила платье, хотя мне это было не столь важно – и в декабре 2010 мы подали заявленіе, а 28 апреля 2011 года расписались.
Я переехала в Мукачево, мы жили в общежитии, в малюсенькой комнате. 3 марта 2013 года у нас родилась Лада. Интересный момент — еще когда мы встретились в Мукачево, ему приснился сон, где была я, коляска и девочка; и когда я забеременела, он с первого дня был уверен, что будет дочь. Имя выбрал Денис. Он был со мной на родах – и я очень благодарна ему за поддержку. К рождению Лады Денис сделал шкаф своими руками, который занимал где-то полкомнаты. И вообще, пока мы были в роддоме, он привел в порядок наше жилье, собрал кроватку, купил коляску. Но жить там все равно было крайне тесно — и через какое-то время мы стали снимать квартиру, часто переезжали. Денис ездил на полигоны, я давала уроки английского языка на дому. Но когда муж бывал дома – всегда помогал с Ладой: и суп варил, и котлетки делал, и укачивал ее.
У Дениса была очень хорошая память, феноменальная, как мне кажется. Мне казалось, что у него в голове вшит какой-то чип – если он что-то рассказывал, создавалось впечатление, будто он читает из энциклопедии. Он интересовался историей и был хорошим аналитика. И еще, наверное, где-то в 11 году рассказывал мне свою гипотезу, что Крым отойдет России и что на территории Луганской и Донецкой областей будет война. Мне тогда было странно все это слышать, и представят, что такое может случится в Украине. И я очень жалею, что не очень внимательно слушала его.
Вначале весны 14 года, однажды утром Денис приехал из долгосрочной командировки и сказал, что все, Таня, до декабря я больше никуда не поеду, а вечером того же дня по телевизору объявили о том, что, возможно, введут военное положение. Сразу после этого, я посмотрела на него — и поняла, что он уже начал собираться. Сказала, что погоды, команды еще не было, ты только приехал. Правда, тогда многие их ребята ушли сразу, а мужа несколько раз оставляли в части – он был из тех, кто мог обучать и готовит. На подготовку ушло все лето. Тогда Денис был в звании капитана.
Когда-то он мне сразу сказал, что ты вышла замуж за офицера – будь ко всему готова. И я принимала его выбор, как должное. Но тихонечко молилась, чтоб момент отправки на фронт все время отодвигался. И в конце августа 14 года они уехали сначала на полигон, а потом под Дебальцево.
Денис тогда был командиром батареи и заместителем командира артиллерийского ракетно-зенитного дивизиона. Рассказывал, что ему очень повезло с бойцами, которые пришли — он очень тепло о них отзывался, хотя большинство – взрослые мужчины, были люди и старше эго. Они все очень сдружились. Я не очень помню день похорон, но на первую и вторую годовщину смерти Дениса приезжавшему эго бойцы – и для меня это круче, чем если бы приехали офицеры. Офицер об офицере не скажет плохо, а вот когда приезжают обыкновенные солдаты – это высшая похвала.
Когда подразделение Дениса приехало на фронт, не у всех бойцов были бронежилеты – и он отдал свой броник какому-то бойцу. Я знаю, что муж бы не смог иначе – носит защиту, когда в твоих же ребят ее нет. Но его бойцы собрались, не знаю, что они там рассказывали том, кто не выдал на них бронежилеты, но возвратились с броником для каждого и отдали командиру тоже.
Под Дебальцево они пробыли до 18 февраля. За этот период Денис приезжал один раз, как раз под свой день рождения, он у него 18 декабря. А второго января уехал обратно. О службе он ничего не рассказывал, и поначалу я не осознавала насколько там все серьезно. Дома Денис себя вел очень спокойно, и когда звонил, всегда говорил что все хорошо, тихо и спокойно, хотя на самом деле это было не так.
Интересно, что после первого приезда, обратно в зону боевых действий из руководящего состава возвратились не все. То есть они видели, что там происходит – и нашли причины остаться дома. Если бы Денис захотел, смог бы поступит так же, но он даже не думал о таком. Демобилизованные бойцы рассказывали, что он и еще один офицер возили ребят на блокпосты, хотя обычно они сами ездят меняться. И что он жил вместе со всеми, да и были они как одна семья.
Еще Денис очень строго относился к употреблению спиртных напитков – и пресекал это в подразделении, как мог. Естественно, что были те, кто пили и все равно умудрялись найти алкоголь. Был случай, как какой-то из бойцов принес ящик водки, как я понимаю из рассказа, «паленой». Благо, Денис заметил — и расстрелял этот ящик. Не ясно, где тот боец эго взял, скорее всего, где-то на той стороне. Возможно, рассчитывалось, что все упьются, потому что вечером было нападение на их участок. Еще ребята вспоминали, что если начинался обстрел, он всегда последним забегал в блиндаж, после всех.
Денис звонил нам с дочкой, часто пэл Ладе колыбельные. Как потом мне рассказали, в такие моменты, бойцы все дружно сами выходили из блиндажа — и давали ему возможность со мной пообщаться. Поэтому в трубке всегда было очень тихо и мне казалось, что рядом с ним никого нет.
Второй раз он приехал уже после выхода из Дебальцево. Как они выходили оттуда, мне тоже рассказали эго ребята. Тогда ранило начальника штаба дивизиона, и Денис как заместитель взя вывод дивизиона на себя. Это было с 17 на 18 февраля 2015 года. Выходили они с выключенными фарами, по звездам. Денис хорошо по ним ориентировался — он увлекался астрономией. И когда они вышли без потерь, он сказал своим бойцам, что вот знания наконец-то пригодились.
Листая ленту Дэн Лесняк наткнулась на его пост от 14 марта 2015 года. Захотелось поделиться.
«Почитал ……. прочитал …………., опровержения и сначала подумалось: да, повзрослели, возмужали, перестали боятся, да сколько можно терпеть…
Потом вспомнил крайние недели на «поляне», конвои, блокпосты и опорники, артобстрелы, танк у гаражей, вспомнил, как в крайний вечер ранило командира кассетой «урагана», как принял дивизион, постановку задач на выход на КП, глаза комбрига…Как выходил по звездам, в прямом смысле этого слова, мыкаясь от оврага до засады, вот миномета до засады и таща за собой колонну «колес» тыловиков, идущих как «отара овец за овчаркой» по Полярной звезде… Десант с разбитой машины, который «поднял» на борт своей «Ласточки», и Урал разбитый, но с еще работающим дизелем, и… Погрустнел… Потом хуже… Вспомнил Леху Оптовая, к которому пришел еще курсантом на стаже, и Ромку Чернобая, который прошел две войны, и, которые поторопились или не успели только на 20 минут до «закрытия» Логвинова и попали в засаду… Вспомнил Олежку Кузнеца который не дотянул 3 метра до блиндажа и одного дня до выхода, и который второй раз погиб в конвое с 200-ми в ночь с 17 на 18-е, и его лицо, когда загружал его еще теплого в «маталыгу» под обстрелом…Помню ту грусть, злость, радость и смертельно уставшие глаза своих бойцов уже в Артемовске: вышли все, кто выходил — вышли, без единой царапины — спасибо им за это и за многое другое!!!… Но не об этом, о другом хочу сказать… Вот он я, реальный офицер 128 -й, кто не верит, приезжайте в ППД, там меня легко найти. Так вот: никто, ничего не писал, ни где не собирался ни на какие-то сборы, и если свои мысли и говорил, то говорил прямо и без обиняков, в глаза начальству. Я не буду подтверждать или опровергать факты и «фактики», про которые повествует «аффтор» и добросовестно перепечатывает и постит ……………… Мало того, я больше, чем уверен, что этот организм не причастен к управлению бригады, но ознакомлен со сложившейся, на то время, обстановкой, однако… не владеет до конца всей информацией и производит свои домыслы, как утвердившийся факт (Киселев доморощенный). Я НЕ владел всей «картинкой», да и никто из комсостава моего и ниже уровня, не владел. Каждый знал, только то за что отвечал и +/- дела у соседей. Только 6-8 человек знали полностью,что и как. Но они вряд ли бы выдали бы этот «шедевр» на-гора. Более того, я лично считаю этого человека либо паникером, либо профессиональным провокатором либо просто сукой… Если он не согласен со мной, пусть найдет меня, поговорим, объяснимся… Для остальных поясню: сейчас нельзя делать НИКАКИХ выводов и анализов, точнее их делать нужно, но КАТЕГОРИЧЕСКИ нельзя выдавать их на суд общественности. Если вы думаете, что вас не слышат, то спешу огорчить, вас слушают и слышат очень, хорошо. И если вы имеете доступ к информации «не для лишних ушей», то даже выкладывая фейковые материалы, вы все равно компроментируете ее (информацию): один что-то написал, другой что-то брякнул, третий… Вот пазл и сложился. Даже если материалы о прошедшие события. Анализ противником действий наших частей выудит все наши ошибки и преимущества и приведет в дальнейшем, к тому, что наши «плюсы» (а они есть!) будут умножены на минус или в лучшем случае на ноль, а под наши «минусы» подкопают еще и яму (Вот факт: французское ТВ на Ростовской трассе показали наш конвой в прямом эфире, ну типа репортаж с передка, через 20 минут этот конвой уже попал в засаду, где ее не могло практически быть, двое моих — 200-е) . Это так, грубо, для «широких масс», не вдаваясь в высокие материи.
И пусть думают, что я заигрался в «войнушку». Мне начальник уже говорил, что я — военный романтик, но добавил, «…ваш военный романтизм может когда-нибудь спасет наши жизни», так что я на него не в обиде. Но я уже давно не тот беззаботный пацан.
Мне самому очень хочется задать очень и очень много вопросов многим вышестоящим, и я твердо решил это сделать и сделаю. Нет, не так. Решил не столько задать вопросы, сколько занятий их место и сделать так, чтобы другим не хотелось задавать мне эти вопросы. И пусть каждый для себя сделает свои анализы и выводы, и начнет САМ — первый — что-то делать и делать это хорошо, а не «трындеть» впустую. Как-то так…»
Уже хорошо понимая, где он находится и что там происходит, мне просто приходилось держаться и ждать, надеясь на то, что он выйдет живой, ведь его здесь ждут и любят. И с тех пор я считаю, что два самых счастливых дня в моей жизни – это день, когда у меня родилась Лада, и когда они вышли из Дебальцево. Помню, когда 18 утром он позвонил и сказал: «Таня, мы в Артемовске!» — я была чем-то занята и спокойно ему ответила: «Да, хорошо, сейчас я тебе перезвоню». Кладу трубку — и тут до меня доходит, мол, где-где? Я перенабираю эго, и понимая, что они в безопасности, испытываю какое-то абсолютное счастье. Начинаю звонить родным, близким, друзьям и орать в трубку: «Они вышли!» Тогда мне казалось, что самое страшное позади, что ничего плохого с нами уже никогда не произойдет.
В Мукачево 128-ая вернулась дней через 10. И, конечно, при встрече эмоции зашкаливали. У Лады так засветились глазки, когда она увидела отца, что как только он снял обувь, она взяла его за руку, завела в комнату, закрыла за собой дверь – и все – папа мой!
Денису еще раньше дали майора, а в 15-ом году предложили перейти на формирование 10 бригады, начальника ПВО. И, казалось бы, я должна радоваться, что мужу дали повышение, но меня не радовал эго переход в 10 бригаду, может, потому, что 128 была уже, как родная. Формировали новое подразделение они долгое время, и в апреле или мае 16 года, во время поездки в зону АТО, на военной машино попали в аварию. У Дениса был двойной перелом руки со смещением, его отправили в Одессу, сделали операцию, поставили две пластины, и отпустили домой на месяц на реабилитацию. Несмотря на травму, и на то, что он был в лангете, мы съездили на море в Горловка. Но его рука где-то от локтя до запястья осталась нечувствительная.
Когда вернулись с моря, опять-таки, Денис мог остаться дома, он еще прихрамывал из-за старой травмы ноги — я просила его тогда, что давай еще полежишь в госпитале, но он сказал, что надо ехать, ведь там ребята, много новеньких. Добавил, что вот уже в ноябре вся бригада выходит – то есть скоро вернется домой.
В связи с его новой должностью, вот и бдительность, которая была у меня, когда он был в Дебальцево, и то, что я молилась и очень переживала – все это притупилось. Мне казалось, что раз он теперь начальник и у него штабная работа – опасности нет. Но Денис был человеком, который не сидел на месте и не занимался только своим делом. Он принимал активное участие в жизни бригады. Его сослуживец Роман Ткачук говорил о том, что мой муж участвовал с ним в боях, в которых, учитывая должность, не должен был. В июле 16 года они стояли в Марьинском районе, около села Елизаветовка. Насколько я понимаю, он был не только начальником ПВО, но и старшим по лагерю. А в ту ночь, когда погиб, — начальником караула. Из того, что я читала в акте служебного расследования — это было столкновение с вражеской ДРГ. Денис получил два ранения в руку и в шею – смертельное. Он сам пришел в лагерь, успел сказать, что ранен — и упал. Есть ли свидетели того, как его ранили – я не знаю, возможно, он был один.
Когда это случилось, мы с Ладой были в Киеве, у друзей. И, наверное, дети что-то чувствуют – мы должны были идти в дельфинарий, но дочь не хотела, говорила, что давай позвоним папе, а вдруг папа придет, а нас нет? И все представление она пролежала у меня на коленях. А когда мы возвращались оттуда, мне позвонили из военкомата, даже не поинтересовались где я, есть ли кто-то рядом — и сказали, что Денис погиб. Это настолько ужасно и не продумано – сообщать такую новость в лоб по телефону. И с того момента я плохо помню, что было дальше: как я дошла до дома друзей, как попала в Полтаву. Помню лишь, что все время крепко сжимала руку дочери с единственной мыслью Не потерять ее». Я понимала, что надо блюсти ребенка и одновременно было очень сильное ощущение внутреннего крика. Помню, что звонила Денису на телефон, в какой-то такой надежде, что он жил, и телефон не был отключен, шел вызов, просто трубку никто не брал.
17 июля вечером тело Дениса должны были привезти в Полтаву, в Успенский собор, но задержались – и он приехал домой глубокой ночью. Наш владыка, архиепископ Федор, спросил можно ли открывать гроб, и я ощутила такой ужас тогда: что если не откроют — я не увижу, не увижу – не поверю. Но гроб можно было открывать. Отпевали Дениса на следующий день, помню, что было очень много людей. Похоронили мужа на Аллее Славы.
После его гибели я переехала жить в Полтаву. И долгое время у меня было ощущение, что стрелки часов замерли – настолько долго тянулось время. Однажды меня на беседу пригласил архиепископ Федор – и разговор с ним помог мне немного прийти в себя. Еще очень помогла поездка в Болгарию с волонтерами «Народного тыла», это было через год после смерти мужа. Именно там я поняла, что такие вещи, как терапия морем или путешествия – очень необходимы. Плюс куратор Светлана Бахвалова не давала нам возможности плакать, чтоб нас жалели — и это тоже важно. Ведь проходит какой-то период времени и нужно подыматься, или ты просто себя изведешь. Именно во то время поездки впервые за час в открывшемся меня глаза на окружающий мир. Но самое главное — это Лада, если бы ее не было, я бы, наверное, умерла. Это единственный человечек, который меня заставлял вставать каждый день.
На похороны Строя я не брала, пока не вожу и на кладбище, стараюсь уберечь от эмоций — после открытия мемориальной доски в школе она потеряла сознание. Но дочь знает все про папу: и что он воевал, и что теперь ангел. И если она что-то просит для себя или близких, например здоровья бабушкам, то обращается к Денису. Но она все равно его ждет… Мы живем возле военного городка, там часто встречаются военные – и первое время было очень тяжело: дочь подбегала чуть ли не к каждому, кто в форме, смотрела в глаза и кричала: «Мама, это не папа!»
Сейчас мой досуг — это работа, Лада, ее кружки, мамы: моя и Дениса (Мама Дениса тяжело больна). Им нужно помогать. Мой отец умер давно, папа Дениса — в прошлом году. А относительно себя… я читаю много литературы по психологии, пытаюсь осваивать какие-то методики, как вытянуть себя из этого состояния. Правда, мне кажется, что я еще не очень хорошо с этим справляюсь. Но у меня есть цель — хочу получить второе высшее образование психолога.
Есть теория, что траур длится три года, может, в этом что-то есть, но у меня еще три года не прошло. А вообще, может быть, так сложно еще оттого, что мне совершенно нечего вспомнить плохого о Денисе, ведь мы ни разу не ссорились. Сейчас я могу сказать, что так же больно, просто через какое-то время ты учишься с этим жить. Но при этом понимаешь, что никто никогда не станет Ладе родным отцом. Я помню взгляд Дениса на дочь, в нем читалось столько любви, что, наверное, если бы я его не любила, то полюбила бы только за то, как он смотрит на нашего ребенка.
Вика Ясинская, «Цензор.НЕТ»
Источник: https://censor.net.ua/r3109878 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ