Среди тех, кто защищает нашу страну от российской агрессии, есть и девушки, которые посвятили себя борьбе с оккупантами. Одна из них — волонтер, боец-доброволец 1-й Отдельной штурмовой роты ДУК «Правый сектор» — Алина Михайлова. Революцию Достоинства Алина встретила в 19 лет, и это заставило ее моментально повзрослеть.
Я ЗАШЛА С ЗАДНЕГО ДВОРА СОБОРА И ПРОСТО НА ЗЕМЛЕ УВИДЕЛА УБИТЫХ РЕБЯТ ИЗ НЕБЕСНОЙ СОТНИ
Когда происходили события на Майдане в 2013 году, студенты Киевского национального университета имени Тараса Шевченко и Киево-Могилянской академии вместе принимали участие в протестах. Будучи студенткой первого вуза, я тоже принимала в них участие. Я училась на политолога, и мне было интересно, что думают люди во время беспорядков, почему так ведут себя?
Однако, когда состоялись первые избиения студентов, начали гибнуть люди, я поняла, что нужны изменения в моей жизни. И уже работала на Майдане как волонтер. Постоянно находилась в Михайловском соборе. Там действовал штаб организации — Общественный сектор Євромайдану. Мы занимались погибшими людьми, искали пропавших без вести. Размещали раненых по госпиталям. Я преимущественно заступала на дежурство ночью, потому что тогда было мало людей.
— Не все здоровые мужчины выдерживали. Как это тебе удавалось?
— Когда начались февральские события, я была в эпицентре событий. Мне сказали, что нужно принять раненых. Я зашла с заднего двора собора и просто на земле увидела убитых ребят из Небесной сотни. Это шокировало меня. Я не могла понять, что у нас за страна? Мы якобы хотим европейских ценностей. А здесь такие события происходят в столице Украины в 21 веке. На тот момент у меня все в корне изменилось. Появились другие жизненные ценности. Было трудно и страшно.
— Ты родом с Днепра. Как твои друзья отнеслись к твоему участию в борьбе?
— Мои друзья, которых я считала настоящими, не были особо настроены как сепаратисты. Однако они не отличались особой патріотичністю. Я чувствовала только поддержку от родителей.
Стоит отметить, что Майдан изменил именно меня. До 2013 года я общалась на русском языке. После событий в Киеве я перешла на украинский. Приезжала домой, тоже разговаривала на родном языке, хотя это было нелегко сделать..
В голове застряла мысль: «Если Майдан победит, прогоним Януковича — буду говорить на государственном»! Так и вышло в итоге.
Папа просил, чтобы я дома говорила на русском. «Папа, нет! Как ты можешь такое просить»? – искренне оборювалась я. Мои так называемые друзья говорили, что это пафос, дань моде. Мол: «Алина поддалась внушениям Майдана»!
На данный момент меня с ними ничего не связывает. Здороваемся друг с другом и не больше!
— Когда ты поняла, что Майдан – это не конец и что впереди война?
— Ситуация была непонятной. Майдан якобы выиграл, люди разъезжаются. А что дальше?
В тот момент, я находилась в Западных регионах Украины. Встречалась с людьми, которые вели свой бизнес, общалась с ними, записывала все. Это был мой проект, в котором я развенчивала миф, что «Донбасс кормит всю Украину».
Общественный сектор Євромайдану помог мне с покупкой билетов. Поэтому у меня была возможность съездить, к примеру, в Дрогобыч и посетить соляные шахты, где добывается очень качественная соль.
Мне попадались люди, которые занимаются кино, театром. Вела разговор с шахтерами, работниками ТЭЦ. Они такие же люди, как и в восточных регионах Украины. Однако не хотят отделяться от своей страны. Оттуда я вернулась с новыми знаниями о своей Родине. А потом произошла аннексия Крыма.
Я ОТКРЫЛА ОБЛАСТНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ АРМИИ SOS. ЛЮДИ ПРИНОСИЛИ: ЕДУ, ОДЕЖДУ, ДАЖЕ БРОНЕЖИЛЕТЫ. ОТТУДА ВСЕ ОТПРАВЛЯЛОСЬ НА ФРОНТ
— Как и когда ты начала помогать бойцам?
— Всю жизнь, хотя мне на тот момент было немного лет, я считала Россию соседом, хоть неадекватным (смеется). Так считала и моя семья. Мне дико было наблюдать за событиями, которые разворачивались в Украине после марта 2014 года. А потом война коснулась нас лично.
У маминой сотрудницы племянник служил в 24 бригаде ВСУ. Они в мае того же года, отправлялись в Амросіївку. Мама рассказала, что в них совершенно ничего нет, даже еды. И предложила помочь им. Я откликнулась на ее предложения, написала в социальной сети Твиттер пост о помощи. Люди откликнулись, начали перебрасывать деньги, чтобы я покупала нужные вещи и отправляла Павлу.
Лично не была с ним знакома. Однако, мы общались по телефону. Он мне звонил. Благодарил за еду. Просил приборы наблюдения, палатки.. О большинстве вещей я на тот момент даже не догадывалась, что они есть. Не знала, где их искать. Но если хочешь, то всего добьешься.
Случай свел меня с организацией «Армия SOS!» Они помогли мне. У нас началось сотрудничество. Помню, как они попросили, чтобы написать письма бойцам на фронт. Я жила в общежитии. Собрала девочек, и каждая из них приготовила письмо солдата, где были написаны слова поддержки украинским защитникам.
Потом я переехала в Днепр. Поскольку наступило лето, каникулы, мне было нечего делать в столице. Там я открыла областное отделение «Армии SOS». Мы снимали помещение в центре города, возле здания цирка. Относительно за небольшую сумму в 800 гривен. Туда люди приносили: еду, одежду, даже бронежилеты. Оттуда все отправлялось на фронт. С этого началась моя основная волонтерская работа.
Сейчас Армия SOS – это мощная волонтерская группа с несколькими направлениями помощи. Первый – изготовление летательных разведывательных аппаратов и отправки их на фронт. Второй – покупаем машины по возможности и отправляем их на фронт. Третий проект — это Армия SOS Карта. Мы разрабатываем программы для артиллеристов, наводчиков, снайперов. Четвертый проект – засекречен. Скажу кратко, он помогает получать определенную информацию у врагов.
«ВСЮ ЖИЗНЬ Я БОЯЛАСЬ КРОВИ И РЕШИЛА ДОКАЗАТЬ, ЧТО МОГУ ИЗМЕНИТЬСЯ. ОСЕНЬЮ 2016 ГОДА Я УЖЕ БЫЛА НА ФРОНТЕ»
— Когда ты впервые попала на фронт?
— Я с самого начала хотела туда попасть, но меня киевские коллеги не принимали. «Ты девочка, тебе нельзя ехать туда» — говорили они мне. Поэтому, я поехала сама на войну и впервые попала в Дебальцево. Розгрузила помощь, а ребята говорят до меня. «Все, ты можешь ехать. Нам скоро в наступление»! Не имея автомобиля, не знала, как выбраться оттуда. Однако бойцы не захотели оставлять меня и сказали, чтобы я отправлялась в Славянск.
Никого не предупредив о своем местонахождении, еду туда, где еще недавно господствовали россияне с сепаратистами. Одета в джинсы, футболку с трезубцем. На мне было видно татуировку в виде трезубца. Вот так заселяюсь в отель и звоню своим киевским друзьям, которые в тот момент тоже были на фронте. Они начали кричать на меня, обзывать дурой. Мол, это опасно так делать. Но во мне бушевали протесты, я хотела что-то доказать и делала немножко необдуманные поступки. Выйдя из отеля, пошла в пиццерию. Мной руководил юношеский максимализм. Я хотела местным жителям показать, что разговариваю на украинском языке. И ничего не боюсь. Хотя люди этого не понимали и не хотели понимать.
Меня в кафе не обслуживали, говорили: «Што вы хотітє, повторітє»? Посетители бросали злые взгляды в мою сторону. Я немножко запаниковала, накрутила себя. Пришла в гостиничный номер, заперлась и ждала, чтобы меня забрали оттуда..
После того я сама уже не ездила. Начала работать в паре с бойцом 25 бригады ВСУ. Они стояли в тылу и он, когда имел свободное время, ехал в зону боевых. Наш первый выезд чуть не закончился трагически. Мы находились в Авдеевке, где скачали помощь и возвращались в Днепр. В тот момент россияне накрыли город из «Градов». Мы пробили колеса в автомобиле. Это страшно, ведь пришло понимание, что ты не управляешь своей жизнью. А те, кто запускает смертоносные снаряды..
И мне было стыдно перед мамой. Я ей не говорила, где нахожусь. Если бы со мной что-то случилось, она бы поняла, что дочь обманывает ее.
— Что заставило тебя принимать непосредственное участие в боевых действиях?
— В 2016 году на войне у меня погиб очень близкий человек. Это была сложнейшая трагедия. Я исключила телефоны, бросила всю работу.. Несколько месяцев вообще выпала из жизни. Сначала поехала с друзьями в горы. Они взяли с собой двух собак. Я играла с ними, много путешествовала. Мы говорили обо всем, кроме войны.
После этого мы поехали с мамой на море. Но это мало помогло. Я сделала для себя определенные выводы. Были мысли, чтобы полностью закончить с войной, или наоборот – действовать более радикально. В интернете нашла объявление, где медицинское подразделение «Госпитальеры» проводит набор желающих пройти курсы парамедиков. Это было странное решение, ведь всю жизнь я боялась крови и всего связанного с ней. Меня даже освободили от уроков анатомии. Ведь слова: суставы, шприцы и другие медицинские термины, вызвали у меня дрожь и неприятные моменты.
Мама с крестной не поверили, что я иду на медицинские курсы. Они восприняли это с иронией. Поэтому, я решила доказать им и прежде всего себе, что могу измениться. Мне это удалось. Осенью 2016 года я уже была на фронте.
— Непосредственное пребывание на фронте – это конечно, не кратковременные поездки в зону боевых действий. С чем тебе пришлось столкнуться на войне?
— Первый мой раненый имел травмы средней тяжести. Это было под городом Широкиним, Донецкой области. Тогда разорвало миномет. Погибли ребята, один из них выжил. Нам его вывезли практически под Мариуполь. Мы перебинтовали раны, сделали нужные процедуры. После этого я начала с ним говорить, чтобы он не заснул.
Спросила бойца, откуда он? Оказалось, что из Львовской области. Стала расспрашивать дальше. Он сказал, что я не знаю этих мест, поэтому нам нет о чем говорить. Я же действительно слышала только про два города этого региона: Львов и Дрогобыч. Поэтому спросила или он не из Дрогобыча?
Парень разволновался и крикнул: «С Дрогобыча? Так, так из Дрогобыча»! Это было шоком для него. Он сразу же спросил видела ли я их древнюю церковь, а соляные шахты?
«ВСЕ ЭМОЦИИ НУЖНО ОСТАВЛЯТЬ, ВЕДЬ ЕСЛИ ПРОПУСКАТЬ ЧЕРЕЗ СЕБЯ — ДОЛГО НА ВОЙНЕ НЕ ПРОДЕРЖИШЬСЯ»
— Что происходит в голове, когда твои позиции обстреливают, а тебе приходится ждать? Зная, что там возможно будет ранен или убит?
— У нас была такая ситуация летом 2017. Я выехала на эвакуацию. Машину оставили на подъезде к позициям, ведь по ним уже работал вражеский танк.
Мне в блиндаж вывезли первого раненого, он был легкий.
Ожидание в такой ситуации — это всегда адреналин и мысли: «А какое ранение может быть в следующем?»
В тот день вывезли еще двух погибших. Здесь, к сожалению, думать уже не о чем.
Все эмоции нужно оставлять, ведь если пропускать через себя — долго на войне не продержишься. Хотя — это не всегда получается…
А когда работают по твоему блиндажу — то думать уже нечего. Просто ждешь, когда это закончится и надеешься, что в свое время местные жители подвал построили качественно..(смеется)
— Девушка на фронте — как быть ею, какие эмоции, когда вокруг почти одни мужчины?
— На войне девушка до сих пор воспринимается как некая «диковинка», хотя идет 5 год войны. Там сразу надо ставить свою четкую позицию — ты приехала на фронт воевать так же, как и мужчины.
Кто-то может держать в руках оружие, а я могу держать в руках жгут и спасать раненых. Могу держать в руках пульт от «коптера» и корректировать соответствующее оружие, находить позиции и т.д.
Мы с напарницей были на ротации только вдвоем: я – водитель, она — медик.
Мы жили сами, обустраивали быт сами. Конечно, без физической помощи мужчин такой, как пробить дыру в стене для буржуйки, закинуть на окна мешки с песком, наносить воды — было бы слишком трудно и дальше могли бы быть соответствующие проблемы со здоровьем…
Но никогда такого не было, чтобы ребята сами что-то делали, а мы стояли и смотрели. Вместе с ними набирали песок в мешки, прибивали пленку на окна.. За пару недель помощи бойцов ВСУ — у нас была полностью готова позиция. Дальше, мы все делали сами: топили буржуйку, дежурили ночью и днем. У нас был электрический ток лишь пару часов в день. Поэтому из нас двоих, кто-то обязательно за этим следил, чтобы успеть поставить на зарядку рации, телефоны.
Опека от ребят есть. Но обычно — это попытка упростить нам жизнь на фронте и элементарное опеки. Что не является чем-то плохим.
— Были у тебя случаи, когда ты до конца не сориентировалась в ситуации и не предоставила качественную помощь раненому? Возможно, через обстрелы или еще какую причину?
— Было так, что мы выезжали за раненым, у которого была повреждена артерия на ноге. Бойцы на месте не смогли предоставить соответствующего первой помощи, а это первое элементарное правило — остановка кровотечения. Поэтому, мы приехали забирать убитого.
— Наверно, были также случаи, когда приходилось забирать тяжелых раненых, с оторванными конечностями, изуродованные тела погибших? Как ты на это реагировала?
— Никак. Это работа, которую ты должен выполнить — собрать останки в пакет и довести до морга. А эмоции на самом деле в таких случаях очень лишние.
Больше на это реагируют бойцы (мужчины). Когда мы приехали с телом на больницу — главный врач (мой приятель) сразу начал меня отводить в сторону и просить собратьев, чтобы принесли воду и тому подобное
Хотя это было лишнее. Единственное чего на тот момент хотелось — просто лечь и закрыть глаза от усталости.
На рассвете следующего дня мы выехали с бойцами на «поиски» останков.
Я осталась на прикрытии, как медик, а ребята раскапывали просто вдребезги разбитую танком позицию. И через 3 часа поисков — голову нашли…
Однако, я понимаю, что у нас война, поэтому нужно быть готовым ко всему.
— Когда в утренних или вечерних сводках с фронта сообщают, что есть погибшие и раненые, люди неоднозначно реагируют на эти новости. Как ты воспринимаешь эту информацию?
— В мирной стране действительно искаженное понимание войны. Для большинства людей – это статистика, очередное сведение. В 2017 году мы уехали забирать погибшего. У него не было некоторых конечностей, внутренние органы вывернуты наружу. Его нужно было довезти до места назначения.
И все это кто-то просто воспринимает за цифру 200, не понимая, насколько беспощадной и действительно кровавой война.
Михаил Ухман, для «Цензор.НЕТ»
Источник: https://censor.net.ua/r3116187 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ