28-летняя киевлянка, автор поэтических и не только книг, пошла медиком в батальон «Госпитальеры». Именно она вместе с побратимом на позывной Эрбис оказывала первую помощь тяжело раненным во время важнейшей операции разведчику, Народному герою Украины Александру Колодяжному и его собрату Дмитрию Гержану.
«ТЯЖЕЛО РАНЕН КОЛОДЯЖНЫЙ БЫЛ В СОЗНАНИИ И СПРАШИВАЛ ЛИШЬ О СВОЕГО ПОСТРАДАВШЕГО СОБРАТА: «КАК ДИМА?»
-Сразу после того, что произошло в конце июня в окрестностях Донецка, нас попросили никому не говорить ни слова о ту операцию, — рассказывает Елена. – А недавно гриф секретности был снят. Мы даже дали интервью нидерландским журналистам. Все же фигура Цемаха напрямую связана с подведением самолета MH17.
Елена Герсим’юк, позывной Гера, и ее напарник водитель-парамедик Эрбис в Водяном под Мариуполем
-То есть ты видела этого важного свидетеля сам в тот день, когда его из Донецка перетянули на нашу сторону?
-Да. Наш медицинский экипаж предварительно не должен был участвовать в этой операции. Но наша помощь все-таки понадобилась. То, что на тот день планируется что-то важное, мы понимали. Утром к нам на позицию заглянули и Кол, и Тритон. Они поздоровались, улыбались. А через несколько часов нас с напарником вызвали на точку, куда от места подрыва выносили раненых. Никто не мог точно сказать, сколько их…
Это селфі Гера сделала под Донецком за пару минут до команды выходить за ранеными
Нам идти непосредственно к месту подрыва не позволили, потому что кроме нашего экипажа на той позиции медиков больше не было. И если бы с кем-то из нас что-то случилось, все остались бы без помощи. До нас выводили и выносили раненых бойцов в сопровождении стрелка-санитара, позывной Док. Он оказывал помощь там, на месте, а мы уже работали дальше — со всем, что было в медрюкзаку.
Первым с поля вывели Цемаха. Что это именно он, мы поняли позже. Сначала удивились: человек в штатском светлой одежде. У него была рассечена голова, шла кровь. Я подумала, что это местный, который живет все эти годы где-то там, в серой зоне, и пострадал… Мне запретили приближаться к нему, хотя я хотела поближе посмотреть на рану и оказать помощь. Его завели за мешки, набитые землей, которыми укрепляют позиции. Вокруг него было столько бойцов, я удивлялась. Его охраняли, как Дюймовочку, прикрывали своими телами. Бой приближался к тому месту, где мы были. Мины ложились все ближе. Казалось, вот-вот, и нас накроет. Все нервничали, чтобы с тем мужчиной ничего не произошло, его быстро забрали дальше.
Сразу после этого нам передали Тритона. Он был в сознании. Когда ему оторвало ногу, он сам себе затянул турникет и даже оказывал помощь раненому Кругу. Я наложила еще один турникет – чуть выше первого… У Тритона еще были раны грудной клетки сбоку. Их заклеили. Меня пугало то, что вся борода у него была в крови. Боялась, что есть рана на шее. Но, хорошо осмотрев лицо Тритона, увидела, что у него пробита щека. Это не было таким угрожающим… Этого бойца также быстро понесли к машине. И хотя мы готовы были сопровождать его, нам крикнули: «Это не последний»… Эта фраза стоит у меня в ушах, потому что очень страшно такое слышать. Ты не знаешь, что тебя может ждать, какие еще ранения увидишь…
Потом вынесли Колодяжного. У него уже была перемотана голова. А вот все тело… Это было страшно. Его словно пропустили через мясорубку. С четырех конечностей только одна нога уцелела. Все остальное было исполосовано. На руках и пострадавшей ноге были затянуты турникеты. Все боялись, что мы его даже до точки эвакуации, где ждала машина, не донесем — с нашего места туда надо было преодолеть пешком где-километровую расстояние. Все прямые дороги там простреливаются, поэтому передвигаться нужно кустами, окопами… Так же нужно было и нести раненого. Он был в сознании. И несколько раз спросил нас: «Как Дима?» Я не понимала, что это он о Тритонах волнуется, тогда не знала, что его зовут именно Дмитрием. Этого раненого мы осматривали дольше, делали все, что было тогда в наших силах, не жалели никаких расходникам, ибо на кону — жизнь собрата. У него не было вен, ни перефирийных, ни центральных. Кровотечение привела к тому, что все они пошли вглубь. Даже не поняла тогда, что раненым был Кол… Его лицо было обожженное, губы порваны. Он несколько раз просил пить, а у нас не было воды под руками…
Место, где мы находились, враг явно вычислил, бой приближался. Ребята переживали, что нас всех накроет прямо там. Поэтому скорее забрали Круга и понесли к машине.
Мы ждали, а все задействованные в операции перечислили людей, оценили ситуацию. И нам наконец сказали: «Можете отдыхать. Все»… Напряжение было невероятное. Когда пришел командир и сказал, что раненых отвезли в больницу в Курахово, я сорвалась, начала кричать на него: «Ради чего это все? Два человека получили тяжелые ранения, неизвестно, выживут ли. Ради чего они туда ходили?» Командир мне спокойно несколько раз повторил: «Они выполнили задание!»
Лишь через несколько дней напарник без комментариев скинул мне ссылку на новость о Цемаха. Конечно, я его узнала. Все стало на свои места. Ребята действительно выполнили свою задачу. У нас был молчаливый шок. Мы поняли, что произошло что-то масштабное…
И уже тогда я співставила всю информацию, которую слышала раньше. Эта операция готовилась и разрабатывалась давно. Позиция, на которой мы дежурили, была занята 24-й бригадой этой весной, потому что до того это была серая зона. По моему мнению, похищение Цемаха было необходимо не для обмена на пленников Кремля, а для того, чтобы он был ответчиком в суде над Россией в Европе. Такой план скорее всего был при президентстве Порошенко. Новый президент решил сделать по-другому и поменял Цемаха на 35 украинцев, осужденных в России. Я понимаю, что это также очень важно. Но лично для меня показания Цемаха, что Россия ведет военные действия на территории нашего государства с 2014 года, возможность на весь мир доказать преступления, циничные убийства, совершенные Россией, гораздо ценнее и важнее…
В результате той операции пятеро человек пострадали. Колодяжный погиб в киевском госпитале через две недели после ранения. Дмитрий Гержан остался без ноги. Медик 24-й бригады, которая сопровождала раненых, юная девушка Афина, попала в госпиталь с травмой позвоночника. Еще один разведчик 74-го батальона понес акубаротравми, ее в тот день мы не обнаружили. Уже позже он вынужден был обратиться за помощью. В те же дни на той позиции, согласно со всеми анализами и выводами коллегии врачей, я заразилась тяжелой болезнью легких, жду сейчас решения относительно инвалидности…
«СМУРФ., КОТОРОМУ СНАЙПЕР ПОПАЛ ПРЯМО В ГОЛОВУ, НЕОЖИДАННО НАЧАЛ ХВАТАТЬСЯ ЗА МОЮ РУКУ. ОН ЦЕПЛЯЛСЯ НЕ ЗА МЕНЯ, А ЗА ЖИЗНЬ…»
Мы встретились в Леной в киевской больнице. И говорила она со мной с почти полностью закрытым лицом – без маски ей выходить нельзя.
–Ты была раньше знакома с Колодяжним?
-Я узнала о нем, еще когда вела стримы из аэропорта для «Радио Свобода». Я находила, кто из сепаратистов делал трансляции непосредственно с терминалов и использовала это, чтобы показывать людям войну почти в прямом эфире и информировать наши войска. Вот тогда я и увидела то видео, как Колодяжный с собратьями устанавливал на старом терминале украинский флаг. Это было дерзко и вдохновляющее одновременно. С того времени я помнила его фамилию и позывной. Знала, что это крутой высокопрофессиональный боец.
Александр Колодяжный
Потом я видела его снимки, когда он получал орден «Народный герой Украины». Красивый, нарядный. Ему было очень приятно, он был тронут, но одновременно и стеснялся большого внимания к нему.
А встретились мы уже на этой позиции под Донецком. Здоровались, шутили, пили вместе кофе… Но тогда я его не узнала. Увы…
Гера и Эрбис навещали Тритона в госпитале
Конечно, мы следили за состоянием здоровья обоих раненых. Тритон быстро восстанавливался. Он просто молодец. А когда стало известно, что Кол умер… Мы с Ербісом отказывались в это верить.
-За то время, что ты ездишь в ротации с «Госпитальерами», это были самые сложные твои раненые?
-Нет… Это были страшные ранения, тяжелые, с большой кровопотерей. Но еще хуже было с моим собратом – 20-летним Николаем Волковым, позывной Смурфік. Ему снайпер попал в голову. И я его вывозила в больницу… Это было у Водяного под Мариуполем.
Пока мы ехали, он «уходил» три раза. И три раза я его возвращала. В какой-то момент я рванула к водителю, посмотреть дорогу. Уже видела ворота больницы. Поворачиваю голову – а все показатели снова на нулях. Давай реанимировать… И в этот момент Смурф., у которого череп разорвало пулей, неожиданно поднимает руку и хватается за меня. Он цеплялся за жизнь… Это было самым страшным в моей жизни.
Николай Волков, друг Смурфік…
А еще… В машине по дороге мы никак не могли «считать» показатели. Их сбивал электронные часы на руке Николая. И тогда мой напарник снял его и не смотря, что он весь в крови, надел мне на руку со словами: «Очнется, отдашь»… Я пол года после этого не могла снять эти часы. Он срабатывал в те часы, на которые запрограммировал Смурф. – на дежурство. И я ничего не исключала… Сейчас этот часы лежит у меня дома. Решила, что когда умру, его положат мне в гроб, и я уже передам его Смурфу, когда мы встретимся где-то в Вальгалле.
Я ссорюсь на 28-летнюю девушку. Желаю ей долгих лет жизни. Но хорошо понимаю – что когда это случится – надеюсь, через много-много лет – пожелания Елены должны выполнить. Чтобы и она могла сделать то, что запланировала.
-Смурф. – это первая боевая потеря батальона «Госпитальеры». И к тому же, на тот момент он был в моем экипаже. Я еще долго обвиняла себя в его смерти. Были попытки суицида. Продолжительная работа с психологом помогла смириться с этим и как то жить дальше.
«БУДТО ВОЙНЫ НЕТ – ТАК ВСЕ ГОВОРЯТ, А У МОЕГО ЭКИПАЖА ВСЕГДА ПОЛНО РАБОТЫ»
Мы с Еленой знакомы с 2015 года. Тогда она ездила на войну в составе творческих команд, читала стихи военным.
Этот снимок сделан в мае 2015 года в библиотеке города Старобельск. Елена Герасимьюк читала стихи вместе с Сергеем Жаданом, Дмитрием Лазуткіним, Артемом Полежакой и Любовью Якимчук
Кроме того, помогала как волонтер, постоянно собирая деньги на нужное и закупая то, что просили бойцы. В то же время писала стихи, издала невероятный «Расстрельный календарь», работала и как журналист. Но уже тогда, весной 2015 года, было понятно, что она пойдет на эту войну делать другую работу. Была в ней более глубинная интерес к тому, что делается на востоке, некое внутреннее упорство, которую я ощущала так же остро, общаясь с добровольцами. А еще… Она, маленькая, как воробей, с невероятной силой вопила «Лента за лентой» и «Меч Арея» при первой же возможности.
-В моей семье было только два офицера. Это прапрадідусь из УГА (Украинская Галицкая Армия) и брат-десантник. Все остальные воевали в составе добровольческих подпольных подразделений – УПА, УСС, маленькие группы. Мой дедушка писатель Михаил Дацюк боролся против советизации сам — он даже сидел в тюрьме… Поэтому не удивительно, что я пошла именно к добровольцам. Никто из моих родственников-добровольцев не имел никаких наград, кроме одной – пули в голову. Я сломала эту «традицию». Имею боевую награду от «Госпитальеров». Правда, за операцию с Цемахом нас с напарником Ербісом не наградили до сих пор, хотя мы видели, сколько людей, которых не было тогда на передовой, которые не принимали участия в первом этапе оказания помощи раненым, получили именно боевые награды. Говорят, нас с напарником подали на государственные награды. Посмотрим, ждем…
—Почему ты оказалась на фронте?
-Несколько лет назад я познакомилась с Валькірією, россиянкой Юлией Толопою, которая, слава Богу, получила украинское гражданство. И надо же было такому случиться, что именно она участвовала в эксгумации тела моего троюродного брата, который служил в 80-й десантной бригаде и погиб 5 сентября 2014 года возле Металлиста Луганской области. Когда я узнала о его гибели в 2014 году, как заморозилася. Погиб и погиб – так относилась… Так меня берегла психика. А когда Валькирия сказала, что едет подписывать контракт с Вооруженными силами Украины, я решила мгновенно: едем вместе. Я больше не могла стоять за спинами таких людей, как Валькирия. Но меня не взяли в бригаду, потому что я потеряла сертификат о том, что прошла курсы парамедика. Мне посоветовали пройти подготовку в «Госпитальеров» и с их сертификатом вернуться в бригаду. Так и сделала. Но после собеседования с Яной Зинкевич осталась в батальоне.
Первая моя ротация была в Песках. Потом я попала в Авдеевку, в стабилизационный пункт, который размещается в местной больнице. Мы оттуда не выходили ни на секунду. То был период, когда каждый день были ранены. Было очень страшно – ты выйдешь в магазин, а кого-то привезут. Там я прошла большую школу оказания помощи, потому что ранения были разные, тяжелые, страшные… Какие угодно.
И хотя шеврон батальона выдают после третьей ротации, комбат решила мне вручить его именно после Авдеевки. Это было как раз в День добровольца, 14 октября. Яна сказала мне: «Ты уже заслужила носить наш шеврон своей работой». Для меня это была высокая оценка. Еще Яна удивляется, что там, где я дежурю, обязательно происходят какие-то тяжелые ситуации… И все ротации это подтверждают. Будто войны нет – так все говорят по телевизору, а у моего экипажа всегда полно работы.
А потом я попала в Водяное под Мариуполем. У меня там было больше всего ротаций. Этим летом, после ситуации с Цемахом, на следующую ротацию мы также поехали именно в Водяное. Это было 1 июля. И на блокпосту нас встретили вопросом: «Еще одного экипажа у вас нет? Только погибла Ира Шевченко»… Для меня это было шоком. Я ехала туда с целью познакомиться с этой легендарной женщиной… И мы стали именно на ее место…
Уже после этой ротации травматерапевти из центра реабилитации военных мне посоветовали отправиться на отдых в Египет, во время которого я поняла – что-то со мной не то. И уже вернувшись домой пошла к врачам. Так я оказалась в больнице.
-Когда появились первые симптомы?
-Еще там, под Донецком, на той позиции, за которую вытаскивали Цемаха. У меня поднялась температура тела до 40 градусов. У меня есть особенность, что в случае простуды, вируса — меня осыпает. Так было в этот раз. Я выпила что-то противовирусное. С той позиции я выходила только один раз — потому что сделать это было не так легко, меня выпустили в аптеку и закупить ребятам необходимо. Как будто стало легче. А уже на отдыхе мне стало плохо так, как никогда. Уже потом я узнала, что при моей болезни лучше находиться в таком климате как сейчас у нас – чтобы было холодно. Тогда бактерии погибают. А в тепле они наоборот – прекрасно себя чувствуют и активно «съедают» легкие. Когда в Киеве мне сделали рентген, легкие напоминали шахту Бутівку, такие избитые… А еще я похудела до 37 килограммов… Ну вот наконец лечусь.
То, что у меня болезни не было, подтверждают снимки легких, сделанные год назад: парамедиков тщательно регулярно проверяют. Все врачи единодушны: я подхватила болезнь во время ротации именно там, за Мар’їнкою, и в те дни, когда состоялась операция… Это устанавливается с помощью анализов, данных обследований. Продолжительность болезни — полгода, все сходится. Я надеюсь, мое лечение не затянется надолго, организм будет хорошо реагировать на медикаменты.
—Ты что-то писала в это время, когда присоединилась к «Госпитальеров» или забросила творчество?
-Нет. В ближайшее время должен выйти мой сборник стихов. И у меня есть идея сделать второй выпуск «Расстрельного календаря». Добавить только слова заголовка «Наши времена». Первая книга показывала, что у советской системы уничтожения людей не было выходных. Во время войны происходит то же самое… А еще у меня есть идея прозаического произведения о том, как возвращаются с войны в мирную жизнь, как это происходит, как проходят все самые тяжелые стадии: замкнутость, невозможность ни с кем общаться, мысли о суициде и попытки убить себя. И при этом не будет ни одного упоминания о войне, о боях. О пережитом человеком можно только догадаться в финале. Я хочу показать человека таким, какой ее видят те, для кого, увы, в этой стране войны нет.
Елена хорошо знает, что миссия Народный герой Украины громко говорит о том, что Александр Колодяжный своим участием в операции по захвату Цемаха, ценой собственной жизни помог вернуть домой 35 заложников России, что его роль в этой ситуации такая же огромная и героическая, как и во многих других за все годы войны. И он абсолютно точно заслужил право носить звание Герой Украины. До членов наградного совета, которые пытаются донести эту информацию до всех, кто может повлиять на решение президента, присоединилась и Елена Герасимьюк.
-Колл – настоящий герой. И он всю войну прошел как герой нашей страны, — говорит парамедик.
Такого же мнения и 74-й разведывательный батальон, который уже трижды делал представление на своего погибшего бойца. Но командование сектора, куда они, собственно, и передают такую документацию, каждый раз возвращает их, требуя доработать…
Надеемся, нас все же услышат и в командовании, и в Офисе президента. Александр Колодяжный должен носить посмертно высокое государственное звание. Ибо он и есть настоящий Герой Украины. Также должен быть отмечен и медицинский экипаж «Госпитальеров», который работал в этой непростой ситуации и проявил себя на других позициях в не менее сложных условиях.
Виолетта Киртока, Цензор.НЕТ
Источник: https://censor.net.ua/r3167668 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ