Фото Владимира Гридина / Радыё Свабода
Более тысячи жертв
По данным Naviny.by, за август на улицах во время мирных протестов и на Окрестина более 1100 человек получили ранения и травмы. Именно столько фамилий значится в списке обратившихся за медицинской помощью при проведении уличных мероприятий, который есть в распоряжении редакции.
Начиная с 9 августа, скорые забирали с улиц людей с повреждениями, которые годами будут давать о себе знать.
Например, в списке есть такие характеристики состояния: проникающее осколочное ранение передней поверхности шеи (мужчина, 30 лет); огнестрельное абдоминально-торакальное сквозное ранение (мужчина, 37 лет); множественные огнестрельные ранение туловища, плеча, живота, правой нижней конечности (мужчина, 55 лет); рваная рана обеих стоп, рана лица (женщина, 24 года).
Фотографии из столичных клиник, которые попали к нам вместе со списком пострадавших, заставляют ужаснуться (внимание, реальные фото ранений!!!), ведь это не просто раны и травмы, а раны и травмы, нанесенные от имени государства. На улицах Минска силовики простреливали мирным людям ноги, животы, грудь, люди оказывались в реанимации и на хирургических столах.
В списке — пострадавшие всех возрастов: от пятилетнего ребенка до 71-летней пенсионерки.
Пятилетний мальчик получил перелом ключицы. Его родители боятся говорить об этом, считают, что сами виноваты — мол, ОМОН не знал, что в толпе ребенок. 71-летняя женщина получила химический ожог глаз.
Наконец, в списке есть мужчина примерно 23 лет, который 10 августа погиб на площади Притыцкого. Скорая помощь в 22:35 констатировала «смерть до приезда». Официальных данных о смерти человека в таком возрасте в такое время и в таком месте нет. Следственный комитет опроверг информацию правозащитников о большем числе жертв силовиков, чем сообщалось официально. 
Многие пострадавшие, с которыми удалось связаться, лечатся до сих пор. Кто-то не хочет вспоминать о произошедшем, а кто-то боится говорить. Но несколько человек, переживших насилие в первые дни после выборов, согласились рассказать Naviny.by свою историю.
«Они мрази»
32-летний Павел Михолап был доставлен в травматологическое отделение 6-й клинической больницы Минска в ночь на 10 августа. Вечер 9 августа он провел с друзьями в кафе в «Короне» на улице Кальварийской, потом вышел в город.
Говорит, что солидарен с людьми, которые выступают за перемены, в 2010 году побывал на Окрестина, когда выходил на площадь высказать свою позицию:
Павел Михолап
«9 августа я осознанно шел на улицу, чтобы высказать свое несогласие с предварительными результатами выборов. Понимал, что там будут люди, но не представлял, что будет такая жесть. Не представлял, что будут стрелять в мирных людей.
Со мной рядом был мой друг Николай. Мы были абсолютно беззащитными перед силовиками. Когда цепь ОМОНа начала двигаться на мирных людей, бить по щитам дубинками, люди стали делать шаги назад. ОМОН был от нас на расстоянии 30-40 метров. С ружьями были только несколько человек, но я и не думал, что они станут стрелять.
Помню, я потерял очки, и слева прилетела светошумовая граната. Через минуту-две — справа пуля. Боли не было, был, скорее, шок. Показалось, что меня ударило что-то слева. Вижу — джинсы разорваны. Николай начал меня оттаскивать в ближайшие кусты».
Павел понял, что ранен в ноги, только в машине скорой помощи. Потом разобрался, что ранений два — левая нога пострадала от светошумовой гранаты, а в правую вошла пуля. Достал из ноги пулю, положил в рюкзак.
«Коля потащил меня к скорой, которая стояла на Гвардейской, — рассказал Павел. — Если бы не он, я бы не говорил с вами, добили бы. В Колю стреляли резиновыми пулями в спину. Я помню, как мне медсестра говорит: “Всё нормально, успокойтесь, дышите”. А Коле становится плохо, и кто-то из медиков говорит, что вот и второй пациент. В окно скорой я видел Нину Багинскую, ее несли в соседнюю машину скорой помощи. Я потом показывал пулю медикам, они были в шоке — не сталкивались с таким никогда».
Павел рассказывает, что хирург в 6-й больнице, куда его отвезли, «был потрясающий, c белой ленточкой на запястье левой руки»:
«Мой первый тест на COVID-19 оказался сомнительным, и меня отправили в ковидное отделение. Получилось, что он меня уберег — к тем, кого забрали с улицы и кто был в общем травматологическом отделении, приходили следователи уже с утра 10 августа. Просили давать показания. Я пролежал в больнице 14 дней — сначала в четырехместной палате, но когда тест на COVID-19 показал минус, перевели в отдельную палату как контакт первого уровня. Видел девушку, которой на Окрестина сломали ногу. Знаю, что она не может восстановиться до сих пор. Запомнился парень Денис — спина была синяя, он спал на животе».
О том, что с ним случилось, Павел сообщил по телефону маме: «Мне показалось, что она была больше шокирована в 2010 году, а теперь сказала: “Ты уцелел”».
В больнице Павел остался в одних трусах и очках. Как позже выяснилось, почти все его вещи — одежду, обувь, рюкзак, куда он положил пулю, передали милиции; оставили только ключи от квартиры, банковскую карту и сигареты.
Когда вышел из больницы, поехал в санаторий — реабилитацию на десять дней ему организовали и оплатили правозащитники. Павел говорит, что правая нога восстановилась хорошо, пять швов не беспокоят, левая хуже — ожог в области колена до сих пор дает о себе знать.
Заявление в Следственный комитет на действия ОМОНа Павел не писал: «Я понимаю, что это бесполезно. Их, конечно, можно завалить жалобами, но это не имеет практического смысла. Люди, которые стреляли в безоружных мирных людей, в моих глазах — мрази. Мой отец — офицер милиции в отставке. Когда он видел, что творилось, он плакал».
Милиция брала показания, составили протокол по 23.34. Суда не было, но на днях приходили из СК с обыском. Павел узнал, что из жертвы превратился почти в преступника. Он проходит по делу о массовых беспорядках 9 августа — ч. 2 ст. 293 (наказание — лишение свободы на срок от трех до восьми лет).
«Я был в ярости, меня переклинило. Я такие выборы воспринял как плевок в лицо»
Георгий Сайковский говорит, что на улице оказался не случайно — когда увидел предварительные результаты выборов, пришел в бешенство: «Я был в ярости, меня переклинило. Я такие выборы воспринял как плевок в лицо, хотя раньше не интересовался политикой».
Георгий Сайковский. Фото Дмитрия Брушко / TUT.by
Георгий разговаривал с журналистом Naviny.by, сидя на чемоданах — уезжал в Польшу на реабилитацию: «Я еду благодаря помощи ByHelp, которые вышли на меня через своих партнеров. Сколько я буду в Польше, не знаю. В Беларуси мне оставаться небезопасно. Не хочу на родине попасть под репрессии — я здесь слишком много наговорил журналистам. В любом случае сначала в Польше нас ждет карантин. Я еду еще с шестью пострадавшими в первые дни протестов, один из этих людей будет моим сопровождающим. В отличие от меня он ходячий».
32-летний Георгий Сайковский не может ходить, потому что 10 августа почти полностью лишился стопы правой ноги, и передвигается на костылях либо в коляске:
«Я пострадал от светошумовой гранаты. Если бы бросили под ноги, остался бы с ожогом, а так рванула она в стороне, мне осколком разорвало кроссовок. Нога превратилась в фарш. Я дополз до клумб. Незнакомый парень дотянул меня за руки до магазина. Там какие-то девочки стали ловить мне машину. Меня спасли совершенно незнакомые люди, я им до сих пор очень благодарен».
С улицы Георгия доставили в хирургическую реанимацию БСМП. Перенес три операции — стопу понемногу урезали. В больнице Георгий провел полтора месяца.
Когда вышел из больницы, у него была уже третья рабочая группа инвалидности, но пособие по инвалидности он так и не оформил. Чтобы получить специальную обувь или приспособления для ходьбы, надо было еще пройти обследования. На это у мужчины не было ни моральных, ни физических сил:
«Я по специальности столяр-станочник. На МРЭКе речь шла о том, что мне следует подыскать какую-то удаленную работу. Даже не знаю, дали бы они мне вторую группу, если бы ногу откосило до колена. Все время после ЧП я жил за помощь, которую мне оказывали благотворители и волонтеры».
Протокол по 23.34 на Сайковского не составляли.
26 октября он пошел со своим приятелем на улицу Притыцкого к мемориалу Александру Тарайковскому, первому погибшего от рук силовиков: «Моего приятеля схватили слабовики. Он провел сутки в Жодино, затем по суду дали 15 суток. Когда я остался один, ко мне подошел омоновец и сказал матом, что я уже надоел, мол, везде появляюсь. Сказал, чтобы я уходил. Я ему говорю, что без сопровождения не уйду, мне нужна помощь спуститься в переход — я был на костылях. И он помог мне спуститься».
Георгий переживают свою личную драму очень тяжело. Говорит, что сейчас у него осталась только вера в людей, которые продолжают протест в Беларуси:
«Я очень надеюсь, что те, кто остаются в стране, приведут страну к переменам. Я надеюсь, что к руководству страной придут хорошие управленцы, которые с народом создадут реальную страну для жизни».
«Минск стал горячей точкой»
Журналистка «Нашай Нівы» 27-летняя Наталия Лубневская (Матевосян) работала вечером 10 августа возле гипермаркета «Корона» на улице Кальварийской. Была в синем жилете, которые на уличных акциях носят журналисты. Всё проходило спокойно в сравнении с тем, что она видела ночью 9 августа. Протестующие держали плакаты, были слышны кричалки.
Коллеги помогают раненой Наталии Лубневской. Фото Владимира Гридина / Радыё Свабода
Вдруг выбежал отряд силовиков в зеленой форме в масках и шлемах. Люди начали убегать за «Корону», по ним начали стрелять:
«Я не слышала предупреждения, люди тоже, ведь они убежали. Никто не оказывал сопротивления. Журналисты не убегали, стояли в стороне, силовики бежали не в нашу сторону. Работали — делали фото и видео. Когда услышали выстрелы, начали уходить. Я шла одной из последних.
Почувствовала вдруг, что что-то попало в ногу. Сразу не поняла, что произошло. Наверное, потому, что не могла поверить, что в меня могут выстрелить. Подумала, что, может, камень или еще что-то. Через пару секунд увидела — льется кровь.
Фото Владимира Гридина / Радыё Свабода
Стала звать коллег, просить вызвать скорую. У кого-то из прохожих был с собой бинт, мне перевязали рану, чтобы остановить кровотечение. Незнакомые люди довезли до больницы. Я допрыгала до машины на одной ноге. Если стать на поврежденную — сразу сильно начинала литься кровь. Боли не помню, шок все перекрыл. Было очень горячо в ноге».
Наталия не стала паниковать и даже сразу не звонила родственникам. Мобильного интернета не было, и журналистка решила, что сначала выяснит, насколько серьезно пострадал ее нога, а потом уже все им расскажет. Однако она не учла, что в телеграм-каналах сообщение о ее ранении разлетелось очень быстро:
«Через считанные минуты мама, муж начали звонить, спрашивать, что со мной случилось. Я сама не знала, насколько всё серьезно, пыталась успокоить их, что всё нормально — я в сознании, могу идти. Они были в шоке, конечно».
В Минской больнице скорой помощи Наталия сначала прыгала на одной ноге, затем на травмированную ногу наложили гипсовую лангету — от лодыжки до середины бедра. На ногу можно было становиться. Швов не накладывали — несколько недель у Наталии была открытая рана, которую в первые дни перевязывали ежедневно, а затем реже.
В БСМП никакой организованной психологической помощи пострадавшим не оказывалось: «Может, потому, что это не профильная больница. Однако к пострадавшим приходили волонтеры. И если кому-то нужна была психологическая, юридическая или материальная помощь, потребности закрывались».
Наталия провела в БСМП 38 дней, а когда выписывалась, там еще оставались люди, которые попали в эпицентр событий после выборов:
«В память врезались несколько человек — молодая девушка, на вид лет двадцати, у которой из-за взрыва светошумовой гранаты были полностью обожжены ноги, и обе ноги были полностью забинтованы. После того, как в больницу стали класть тех, кто вышел с Окрестина, был наплыв пациентов. В холле не раз встречала мужчину, у которого корпус был почти полностью в гипсе, шея в корсете. Оказалось, он с Окрестина».
Перед Наталией Лубневской, в которую силовик, как позже выяснилось при просмотре видео, выстрелил намеренно, никто из представителей правоохранительных структур не извинился, проверка по ее заявлению в СК на момент написания материала продолжалась:
«Минск стал горячей точкой. Я понимаю, что действия властей теперь направлены среди прочего на подавление нашей воли. Они хотят, чтобы мы были подавлены, не предпринимали никаких действий в свою защиту. Конечно, я не могу сказать, что моя нога настолько в порядке, что я могу заниматься спортом или совершать долгие прогулки, но я не хочу впадать в уныние. Я работаю и буду продолжать работать».
«Остались большие шрамы и необратимое повреждение слуха».
Пострадала в Минске еще одна журналистка — корреспондент ежедневной нидерландской газеты NRC Эмили Ван Оутерн, которая была ранена в ногу в ночь на 10 августа. В списке, о котором шла речь выше, указано, что она получила осколочное ранение левого бедра.
Эмили Ван Оутерн. Фото Merlijn Doomernik
С проспекта Победителей 40-летнюю женщину привезли в Военный госпиталь, где она провела две ночи, а затем вылетела в Нидерланды на операцию.
Эмили Ван Оутерн — корреспондент по Центральной Европе. Она впервые приехала в Минск, чтобы писать о выборах, аккредитации у нее не было.
16 августа в NRC вышла ее статья о том, что она пережила. Например, она писала, что приемный покой госпиталя был перегружен ранеными, а рядом с ней обнаженный мужчина лежал так близко, что можно было его коснуться. Когда она оказалась в палате, к ее соседкам приходили какие-то люди, специально не давая спать. Она предположила, что это были силовики.
Naviny.by связались с Эмили, но она решила больше не давать интервью о том, что произошло с ней в Минске. Она считает, что «слово надо давать не иностранцам, а героическим гражданам Беларуси».
О себе же она только сказала, что чувствует себя намного лучше: «Остались большие шрамы и необратимое повреждение слуха».
Сюжет: Акции протеста в Беларуси Новости Беларуси Сегодня