Артиллерист Алексей Пайкин в своей книге о войне с Россией: «Южный котел захлопнулся, мы оказались в нем — и возможности вернуться на «большую землю» у нас уже не было»

Разговор с Алексеем публикуется в рамках всеукраинского проекта издания книг и интервью украинских воинов — библиотека «Моя война» под редакцией Юрия Бутусова. Этот проект оказывает материальную, редакционную и организационную помощь в написании и издании воспоминаний украинским воинам — непосредственным участникам боевых действий — с целью сохранить правду о войне, героизме и самопожертвовании.

Контакты: innproh@gmail.com или страница Юрия Бутусова в Фейсбуке.

Алексей Пайкин — житель Одессы, военный по образованию, бизнесмен, после участия в АТО написал сборник рассказов «Неудобные зарисовки гибридной войны».

КОГДА НАС ПРИЗВАЛИ, МЫСЛЕЙ О ВОЙНЕ НЕ БЫЛО ВООБЩЕ, ТОГДА ЭТО ВОСПРИНИМАЛОСЬ КАК ТУРИСТИЧЕСКИЙ ВОЯЖ

Мои родители были военнослужащими. Отец проходил срочную службу, а мама после медучилища была военнообязанной и была направлена в Нахичевань Азербайджанской АССР, где я и родился. Потом они уволились из армии, и когда мне был годик, мы переехали жить в Николаев. До 2009 года я прожил там с перерывом в четыре года на учебу в военном училище. Проникся ли я армией, потому что родители и два дяди служили, или деды сражались — я не знаю, но во время учебы в школе я понял, что это мое. Тогда многие хотели быть военными, но в мирное время. Чего нельзя сказать о сегодняшних молодых офицеров, которые выпустились совсем недавно и уже совершают героические уступки – это другое поколение. Молодость бесстрашна, а страх появляется с возрастом, когда ты начинаешь ценить жизнь.

Во время моей учебы в военном училище (1988-1992 гг) начался разлом СССР — офицеры могли выбирать, где служить: в Украине или другой стране. Как раз на стыке событий, в 92 году я закончил учебу с красным дипломом, а отличники и краснодипломники могли выбрать даже город для прохождения службы. Я захотел в Николаеве – поближе к родителям. Получил распределение в 40 десантно-штурмовую бригаду, там был артиллерийский дивизион. Прослужил в нем больше года, получил старлея, но учитывая, что тогда начало происходить в армии, решил уволиться. Это был период, когда можно было подать рапорт по собственному желанию – и его принимали.

На гражданке занялся частным бизнесом, а потом случился кризис — и я начал работать в Киевстаре: получил контракт на должность начальника отдела капитального строительства в Одессе, переехал туда в 2009 году, а в 12 перевоз и семью. Был руководителем федерации карате в Николаевской области и до сих пор считаюсь ее почетным президентом. У меня есть медали, золото и серебро в том числе, которые я получил на нескольких чемпионатах мира и разных кубках по данному виду боевого искусства. (Бронза в чемпионате мира в Великобритании в 2007 году; за чемпионат мира в Италии в 2008 году – 1 и 2 место (золото и серебро — две медали), серебро и бронза в международном первенстве кубка WAMMCO Дания, Копенгаген в 2009 году; два вторых места (два серебра — две медали) в кубке Южной Азии в Мумбае Индия в 2010 году — выступал в 2 дисциплинах каратэ – ката и кумитэ)

В марте 14-го года получил повестку, пришел в военкомат – там сказали, что я попадаю под первую категорию резервистов, взяли телефон и предупредили, что надо будет приехать на 10-дневные сборы.

Я прибыл в воинскую часть, 40 ДШБ, к тому времени она стала 79 аэромобильной бригадой. В тот же дивизион, в котором служил когда-то, ту же батарею и на ту же должность, но будучи уже майором. Пришел командиром взвода — старшим офицером первой гаубичной батареи.

Когда нас призвали, мыслей о войне не было вообще, тогда это воспринималось как туристический вояж: возможность отдохнуть от семьи, побухать с друзьями. Мы подружились с кадровыми офицерами, съездили на полигон, попытались провести занятия. Естественно, позабывали все, что знали, арта – это математика, надо иметь вполне определенные навыки. Расчеты делали смешно, почти как во время Второй мировой на пачке «Беломора» карандашом — приблизительно так это выглядело. Уже позже, к лету 2014 года, появились всякие электронные планшеты, которые в десятки раз ускоряли все процессы. И когда мы начали их применять, ощутили огромную разницу.

У меня есть такой рассказ, называется «Четыре майора». В нем я пытался анализировать боеготовность армии на тот момент. Например, летом 14 года, у нас было две карты: у меня, как у старшего офицера батареи, и у куратора нашего подразделения. Мы были на одной высоте с ним, но разница высоты над уровнем моря на картах была в метр. На моей она называлась 107,7, а на эго 108,8. А разметка местности была актуальна в 80-ые – 90-ые годы — за 20 лет город разросся, каких-то объектов уже просто не было. Но с такими картами нам приходилось воевать. А в России к этому времени были четко работающие военно–космические войска, которые фиксировали все наши передвижения.

Возвращаясь к событиям весны 14 года, когда 10-дневные сборы закончились, нас начали собирать в больших залах, приходили военные юристы и сообщали, что теперь мы попадаем под мобилизацию. Народ начал возмущаться, все уже соскучились по дому. Я позвонил своим сотрудникам из отдела кадров, объяснил ситуацию. Они связались со своим руководством и сказали, что надо служит, а по работе проблем не будет: за мной сохраняется место, оклад. И ребята, кадровые офицеры, стали просит, что если вы уйдете, нам придется по новой готовит людей. В результате я остался, а из группы мобилизованных на тот момент две третьих состава отказались продолжать службу.

А потом пошла первая волна мобилизации – из военкоматов стали прибывать люди, мы начали доукомплектовываться. Но уже было проще — почти все мобилизованные офицеры остались, ушли только два младших лейтенанта. Пошли тренировки, а так как до этих событий воинская часть была кадрированной, то мест даже в казармах для полного состава не было — нам тут же выдавали палатки и отправляли на «Широкий лан» (полигон). Туда мы выгоняли всю технику, из которых % 80 не доходило до полигона — ломалась и кипела.

Когда первый бат ушел на Крымское направление, второй десантно-штурмовой батальон и наша батарея остались на прикрытии западной границы страны – это со стороны Бессарабии (Молдова и Приднестровье) и Черноморское побережье. Мы выехали в сторону Одессы, где разместились в одной из воинских частей. Там мы не просто сидели, а наездили приличный километраж — осуществляли разведку и рекогносцировку местности на опасных направлениях. Потом получили другой приказ – и тоже выехали в сторону Крыма. В целом эти передвижения заняли несколько недель, а потом бригада отправилась прикрывать восточную границу — и в конце мая мы прибыли в Амвросиевку (Донецкая область).

Нашу батарею прикомандировали к 25 десантно-штурмовой бригаде. С ними мы прослужили, наверное, с полмесяца, может, чуть больше. Тогда под Амвросиевкой уже были беспорядки – блокпост нашей бригады обстреляли из гранатомета, а сепаратисты на «КамАЗах» пробивались в Снежное. Боевое оружие мы тогда еще не применяли, но стреляли осветительными снарядами — подсвечивали наши блокпосты. И не подозревая, что нас ждет впереди, мечтая получить УБД, ходили такие важные, мол, мы же уже во всю воюем. А когда действительно почувствовали, что такое война, то о УБД уже никто не думал.

ЮЖНЫЙ КОТЕЛ ЗАХЛОПНУЛСЯ, МЫ ОКАЗАЛИСЬ В НЕМ — И ВОЗМОЖНОСТИ ВЕРНУТЬСЯ НА «БОЛЬШУЮ ЗЕМЛЮ» У НАС УЖЕ НЕ БЫЛО.

Затем у нас была передислокация – и мы отправились под Саур-Могилу. Шли туда со вторым батом 79ки, а впереди разведка из третьего полка спецназа. Под Сауркой случился наш первый бой, а у нас в батарее первый раненый парень — сквозное пулевое ранение в руку. Тогда мы попали в засаду, отстреливались, но получили приказ отойти в Мариновку. А оттуда команду выдвигаться через Дьяково на Краснопартизанск – это был один из пунктов пропуска на границе с РФ. И там мы присоединились к 72 бригаде. Дошли до городка Панченково, там тоже было несколько боев, затем выдвинулись в район Краснодона. Стояли в поле и в нашей зоне видимости были населенные пункты Изварино, Власовка, Поречье, Краснодон, Урало-Кавказ.

А третья батарея нашего дивизиона дошла до Зеленополья. Они не планировали там остаться. По замыслу Генштаба должны были в составе БТГр (батальонной тактической группы) быстро передвигаясь прийти на помощь к нам: закрепиться в районе Изварино и, передвигаясь вперед, перекрывать границу — тем самым задавил поставки оружия из России. Но в ГШ РФ разгадали замысел — ы 11 июля нанесли массированный удар РСЗО (Реактивная система залпового огня, — ред.) по скоплению войск под Зеленопольем. По-моему, около 30 погибших за несколько минут залпового обстрела. Людей разрывало в клочья.

Поскольку подкрепление не пришло, 13 июля нас окончательно разбили под Краснодоном. К тому времени у нас было двое убитых, 25 раненых , и это только в моей батарее. Перед этим командующий сектором Д, на тот момент комбриг 72 бригады, полковник Андрей Грищенко, дал команду отойти, но не всем. По его замыслу должен был остаться авианаводчик, один расчет орудия и пару пехотинцев для прикрытия – фактически на убой. Но мы с другими офицерами, предварительно поговорил с ребятами, решили, что все остаются на месте. Правда, пришлось остаться ненадолго — боевая способное после сильнейшего обстрела была на прошлое.

А всего там были задействованы следующие подразделения: РТГр (ротная тактическая группа в составе мотопехотной роты 72 бригады, усиленной танком, минометной батареей и нашей (вот 79-й бригады) батареей гаубиц Д-30). То есть 13 июля пехоты было 20 человек (в том числе 2 кадровых офицера 72-ой бригады – командир РТГр майор Васильев и майор Груша), нашей батареи 25 человек (3 неполных боевых расчетов + 2 офицера – я как старший офицер батареи и майор Миняйлов – наш куратор из штаба бригады) и несколько расчетов минометной батареи. В моей батарее вначале было около 100 человек (раненых, обоз, взвод управления и прочим отвели в тыл).

Из орудий и техники у нас почти ничего не было, кроме автоматов. Четыре или пять «бех» и танк были разбиты. Из 6 гаубиц одну покорежило, когда мы туда только пришли – ее забрали на ремонт, а остальные 5 мы, отходя, взорвали, потому что они были не боеспособны. По моим гаубицам расклад был такой, что из 6 при первом обстреле 3 вывели из строя. Одну утянули в тыл, две восстановили на месте. После последующих обстрелов две окончательно стали не боеспособными, их мы не смогли забрать. А после массированного обстрела 13 числа Птур, все остальные пришли в негодность, после чего мы их взорвали, так как не смогли бы оттянуть.

Правда, рядом с нами находились ротные опорные пункты «Шквал», «Рыболов» — они были достаточно мощные. У «Рыболова» были и «Грады», и самоходки, и ствольная арта. Там стояла 72ка. И у них была мощная артиллерийская группировка.

Нас оттянули под Дьяково, оттуда должны были отвести нас в тыл для пополнения техникой и личным составом, затем возвращение на позиции. Но мы задержались в расположении бригады на несколько дней, тогда в населенных пунктах ВСУ не останавливались. А после того, как переправу через реку Миус разбили артналетом с территории РФ, Южный котел захлопнулся, мы оказались в нем — и возможности вернуться на «большую землю» у нас уже не было.

В разбитой под Зеленопольем 3-й батареи я принял две рабочие гаубицы и в батальонной минометной батареи — два «Подноса» (82-мм миномета). Отрабатывали задачи так, чтобы к нам никто не мог подойти. А где-то в конце августа к нам прорвались остатки рот батальона майора Михаила Драпатого, это 72ка. Подтянулась и 24 бригада – и все вместе мы начали прорыв на Степановку, и под прикрытием 95ки вышли из котла, оттуда в Амвросиевку. Поскольку у меня на высоте 107,7 была контузия, я по выходу из котла сразу попал в Одесский госпиталь.

После госпиталя продолжил службу. Так как в нашем дивизионе вся техника была разбита, мы ждали новой комплектации. И только получили с десяток отремонтированных орудий – у Юрия Бирюкова (Советник президента, помощник министра обороны, — ред.) возникла идея сформировать в бригаде 3-й батальон «Феникс», и 6 гаубиц Д-30 мы сразу передали в этот бат. А мы получили несколько самоходных установок из 28-ой бригады для возможности переподготовки личного состава и несколько десятков гусеничных тягачей на базе МТЛБУ вместо разбитых грузовиков ЗИЛ 131.

В начале осени я и мой товарищ старший лейтенант Юра Степанец были командированы на полигон «Десна». Там забрали 70 свежеобученных мобилизованных, которые якобы прошли подготовку. Загрузились в вагон – я был начальником эшелона, который и состоял из этого одного вагона, но когда приехали в нашу бригаду, 14 человек отказались ехать в АТО.

Пока мы готовили людей, в октябре одна наша батарея из прицепных гаубиц Д-30 ушла под ДАП, в район села Пески. А САУшки (2 батареи – 12 самоходных орудий «Гвоздика») мы дождались только в декабре. Ых дивизиону бригады вручил президент на День вооруженных сил Украины. Командиром батареи, которая ушла в район аэропорта, был очень боевой дед — подполковник Колесниченко, или, как его знали, Батя, но ему было за 60 и в какой-то момент подкачало здоровье. Он уехал лечиться в госпиталь с гипертоническим кризом. Батарея осталась на 20-летнего младшего лейтенанта. И командир дивизиона сказал мне, что Леш, надо поехать туда под ДАП, помочь ребятам. Из 6 орудий там было только три. Остальные нерабочие.

Я приехал и подменил старшего офицера батареи. В результате мы восстановили технику, попросили быт – до этого ребята жили полтора месяца в землянках без воды и света. Еду привозили, а радиостанции и телефоны раз в сутки забирали на подзарядку. Хорошо, что печки были. Старший офицер набирал воду в 122-мм гильзу, ставил ее на костер для того, чтобы постирать белье. Я был в ужасе. Именно тогда я понял, почему многие не хотят идти в боевое подразделение, ведь те, кто протирают и складывают снаряды на складах, живут лучше, чем те, кто сидят в норе в темноте и выполняют боевые задачи. Было ясно, что без более-менее нормальных бытовых условий, мы просто загнемся. Поехал к начальнику штаба, потребовал бензин-генератор, бензопилу для заготовки дров (дрова пилили вручную). Сделали яму в земле, опустили туда бензин-генератор, сверху заложили тюками из соломы (оставили отверстие под выхлопную трубу) – и генератора не было слышно. В землянках появился свет, возможность заряжать телефон. А еще добился того, чтоб в одном из заброшенных коровников или курятниках пацанам сделали баню.

Потом где-то через неделю поступила команда, что 79ка уходит из терминалов и наших тоже забрали оттуда. Это был конец ноября. Я выводил батарею в Краматорск. Оттуда грузились на тралы– и мы получили новое место дислокации в Запорожской области, на границе с Донецкой возле Мариуполя. Новый год я встречал дома – был в отпуске на пару дней, а вначале января, числа 3-4, опять поехал в часть.

Уже 5 января 15 года мы возвратились на наш новый ППД. В моих рассказах это село называется Гадюкино. Там мы из всего личного состава дивизиона, который был в наличии, собрали самоходную батарею, она тоже была без старшего офицера, поэтому я исполнял его обязанности (штатный СОБ в то время был в отпуске и на САУ ни разу не работал). И сразу же получили команду снова ехать под ДАП, тогда в январе там была очень серьезная обстановка.

Если рассказать коротко, как сражались тогда — у нас был там такой командир батареи капитан Вова Мурай – человек-война. В нас стреляют, разрывы 152-мм снарядов ложатся прямо перед самоходками, а он кричит: «Леха ждем!» Дальше прилет еще ближе – между 3-м и 4-м орудиями, а он кричит: «Ждем, не уходим». Потом совсем рядышком ложится возле нашей командирской машины – мы еще стоим. И когда я ему говорю, что следующий прилет — и нас накроет уже залпом, он нехотя соглашается: «Вот, бля, пристрелялись! Ладно – сваливаем». Мы снимаемся и уезжаем. Мчимся, а вдогонку летят уже залпы. Пересидим за посадками дальше на несколько километров от этого места 15-20 минут — возвращаемся, и снова отрабатываем.

Где-то 15 или 16 января приехал штатный старший офицер второй батареи, тогда мы стояли под Тоненьким. Каждый день выстреливали снаряды вагонами по подходам к ДАП. Киборгам тогда сильно доставалось, а мы их поддерживали огнем днем и ночью. Поэтому мы прямо в поле с ним сменились, он остался на огневой позиции, а я вернулся в так называемое Гадюкино. Там мы все время были в ожидании выхода уже в составе других батарей дивизиона. Устраивали быт, занимались техникой, а потом пришел дембель – и 19 марта я уволился из армии.

Фото со страницы Алексея Пайкина в Фейсбуке

НА ФРОНТЕ ВСЕ ЧЕСТНЕЕ, А ЗДЕСЬ, НА ГРАЖДАНКЕ, ЛЮДИ ПЫТАЮТСЯ СОХРАНИТЬ ЛИЦО

После того, как побываешь на фронте, перестаешь замечать мелочи. Там очень остро понимаешь, что не сегодня — так завтра можешь сдохнуть, поэтому каждый день думаешь, выжил – ну и хорошо. И уже не обращаешь на это внимание. Особенно это чувствовалось под тем же Изварино, когда по-настоящему начинам валит со всех сторон, а вокруг куча народу ранено, есть убитые. Но человек – это такая тварь, она ко всему привыкает. Важно понимать, что бои на фронте занимают малую долю всего времени. Если разложить мою службу поминутно, то боевых моментов там было намного меньше чем всего остального. Остальное – это армейский быт. А в этом быто много юмора, потому что именно это нужно организма после стрессовых ситуаций.

В памяти больше всего остаются эмоциональные моменты. Перед войной меня поразило, как один мой сотрудник не праздновал ДР, потому что у него в этот день умерла мать. И у нас была ситуация, когда мы сидели под Краснодоном и к нам приехал спецназ. Готовили площадку для наступления – но в этот момент нас со всех сторон начали крыть. Мы рванули в блиндаж, спецназовцы к нам – и тут я вспоминаю, что блин, а завтра у малой ДР, а если я сейчас сдохну — на всю жизнь испорчу праздник ребенку. После этого обстрела два моих подчиненных погибло, и мы получили команду отступать. Ночь провели в полях между Краснопатризанском и Изварино. Спали прямо в лесопосадке. Небо было звездное, я смотрю на часы – о, двенадцать, у малой день рождения.

А вообще, на фронте все честнее, а здесь, на гражданке, люди пытаются сохранить лицо. Еще для меня, как для офицера было важно не показать слабину. Я очень переживал, что если умру, грубо говоря, с трусами навыворот – это плохо. Мне хотелось выглядеть мужественно. Я все время думал, что Господи, если уж помирать, то так, чтоб выглядеть достойно.

Дембельнувшись, я вернулся в Одессу и вышел на работу. Вспоминая этот этап жизни, могу сказать одно: я рад, что в Одессе в свое время не произошло то, что на востоке. Это город очень стремный в плане настроений. И мне кажется, что так не произошло потому что в свое время многие не задумываясь пошли «дать по рукам» сепаратистам, чтоб поняли, что так, как в Крыму здесь не будет.

Летом 2015 года мне пришла повестка на сборы в «Десне» – это была годовщина Независимости. Сказали, что для участия в параде вот Одесской области нужно три офицера-орденоносца, а я получил орден «За мужество» 3-й степени. И вот тогда, когда я поехал на парад, нас привезли на полигон – и первая ночь была страшная – все во сне воюют, с криками, стонами и так далее. Зато тогда я ощутил, как мне с этими людьми легко общаться: мы говорим на одном языке.

И свои рассказы поначалу я начал писать и для тех, с кем воевал с одной стороны, а с другой, чтоб не забыть то события, которые со мной происшедшего за тот непростой час. Хотя пробы стать писателем у меня были и до войны, я обращался тогда в издательства, но у меня ничего из написанного не приняли — сказали, что мне надо повзрослеть. И как мне казалось, благодаря событиям в стране, и потому, что я в них поучаствовал – я повзрослел. Я начитался много разного жестяка о войне, но на фронте далеко не все такое жесткое и мне хотелось это объяснить в книге. У нас было очень много приколов там. Свои рассказы я сбрасывал ребятам, которые продолжавшего воевать. А они так радовались этому: «О, Леша прислал рассказ – вот это да, вот это классно!» Я понимал, что они не специалисты, но для них это было интересно и важно.

В марте 17 года вышел минимальный тираж «Неудобных зарисовок» – 500 экземпляров, на его печать скинулись друзья. На данный момент у меня осталось около 20 книг. Хочется издать больше тираж, но я считаю, что в литературном плане – это «недокнига» и над ней еще надо хорошенько поработать.

Поскольку я понимаю, что мне надо развиваться, я прошел двухмесячные курсы для участников АТО проекта Интерньюз-Украина «Голос войны». Продолжаю писать и сейчас, но боюсь зациклится на теме войны, которая меня таки психологически подранила. Пробовал писать роман, но понял, что я не дорос до этого – и поэтому пока что буду писать короткую прозу, попробую поработать над повестью. Мне бы очень хотелось, чтоб то, что я пишу, было читабельным, а если это еще оставит какой-то мощный след в человеке – я был бы счастлив.

Отрывок из книги Алексея «Неудобные зарисовки гибридной войны»:

«…Не успев опомниться после боевых столкновений у пограничного пункта пропуска Краснопартизанск, моя гаубичная батарея в составе механизированной ротной тактической группы ВСУ (РТГр) очутилась на новом месте дислокации на тот самой высоте 107,7. И все это аккурат 1 июля.

Итак, майор первый – Леня с русской фамилией, позывной Ястреб, кадровый штабной офицер механизированной бригады, который возглавлял нашу ротную тактическую группу. У меня до сих пор перед глазами жизнерадостный, бородатый, светловолосый парень в бандане, футболке и штанах защитного цвета. Пронзительные зелено-голубые глаза. Как будто мы в походе сидим у костра с туристическим инструктором. Но в памяти идиллию светлого образа омрачает бронежилет «Корсар» и автомат Калашникова в его руках. Механизированная рота на БМП с минометной батареей и несколькими Мышками (танками) прибыла чуть раньше. Окопалась на высоте отжатым грейдером Самсунг (чудный 49 экземпляр книги корейской техники), а на военной терминологии – РТГр заняла плацдарм и взяла под контроль трассу, ведущую из пограничного пункта пропуска Изварино на Луганск (через Краснодон). Ну, в общем, все жестко. Не хочу утомлять техническими подробностями, ведь не мемуары пишу, а рассказ. Окопались мы Самсунгом. «Пощупали» снарядами терриконы. Ых перед нами было больше десятка, а по картам – ни одного. Вот обстрела побежали с верхушек практически каждого «сепарские» наблюдатели. Как тараканы побежали. Но и нам насыпали поначалу минометами, да с разных сторон. На войне, как на войне. Первым на высоте у нас подбили командирскую машину наших минометчиков на базе МТЛБ (гусеничный многоцелевой тягач легко бронированный). Вот взрыва «Мотолыга» загорелась. Минометный коллега-старлей сильно обгорел. Эго и еще пару раненых эвакуировали в тыл – груз 300 на военном жаргоне. Мы с ответом не задержались. Пальнули залпом (по данным местных информаторов) в лагерь боевиков на окраине Изварино. Пехота по радиостанции со сканером нащупала «сепарскую» волне. Судя по перехваченным крикам и зову о помощи – насыпали здорово. А связь у боевиков была организована по науке. Оперативный дежурный в них был с позывным Контора (СБУ-шная тема). Но в первых числах июля боевики вели себя как-то вяленько. Время от времени минометами и гаубицами по нам постреливали. Как потом выяснилось, подкрепления и вооружения ждали. А пока мы отвечали «Бэхами» (БМП) по дороге, реже минометами, да гаубицами по колоннам военной техники. Лично мне удалось прямой наводкой попасть и сожжет КАМАЗ с гаубицей Д-30. БМП боевиков подбил на выезде из Изварино. Колонну военной техники остановил, подбив САУ сепаратистов. А уж сколько целей батареей подавили и перечислить сложно. Мешали мы им здорово. Тогда и спустя год после описываемых событий, убедить меня мифом о том, что на востоке страны против регулярной и законной армии Украины действовали простые жители региона – невозможно. Равно как и в том, что вести подобные боевые действия возможно только на деньги какого-нибудь украинского олигархического клана или частные пожертвования. 51 Во-первых, боеспособной армии во всей Украине не было одинаково, как в северном, западном, а уж тем более в восточном регионе. Значит, обученный человеческий ресурс вместе с компетентными людьми прибывал извне. Во-вторых, боевого вооружения вместе с запасом топлива и боеприпасов в регионе было довольно ограниченное количество. И это факт. Я лично видел сколько военной техники, автомобильных контейнеров с боеприпасами пытались провести только через один пограничный пункт пропуска. А ведь наши заграничные славянские «братья» тогда, в начале лета 2014 года, стеснялись открыто демонстрировать свою причастность к эскалации ситуации на востоке страны. Ну да Бог с ними, этими серьезными размышлениями, которым можно придаваться разве что сидя на террасе 10 этажа современной многоэтажки с ноутбуком, обратившись лицом на одесскую гавань. А тогда, глубоко размышлять и мечтать было некогда. Из радиостанции на сепар-волне Контора радостно верещал о том, что приехал Бес (Безлер И.Н.) и ему необходимо во Власовке найти ночлег, 52 а откуда-то «оттуда» приехали Викинг и Радуга, причем не пустые и теперь укропам будет пиз…ц. Тем временем, заблокированная нами военная техника боевиков, приходящая со стороны России, по ночам без фар все-таки просачивалась мимо нас в лесу по «нулю» (то есть по границе), причем со стороны Российской Федерации за пограничными столбиками. Каждую ночь мы слышали гул техники и лязганье гусениц, но стрелять по территории сопряженного государства не могли. Возможна ли такая ситуация, чтобы по территории такой страны как Россия, вначале через всю страну, а потом по самой ее границе путешествовала чья-то частная военная техника, полностью укомплектованная боезапасом? И все это без адекватной реакции российской полиции, армии, пограничников, раз — ведки, правительства и президента страны, наконец? Ну да, это же не хунта, бандеровцы! Чего беспокоиться. А может просто русские военные не доглядели и Путин не знал ничего?! Могло же быть такое головотяпство в демократической стране? Могло! И вот утром 7 июля Контора в эфире объявил, что нужно начинать. 105-м и 106-м выдвигаться на места (мобильные минометные секции), Чертенок подключится (БМ-21 «Град»), а потом нужно сходит вниз в поселок спустит собак (противотанковые управляемые ракетные установки). Объявление абракадаброй прозвучало в эфире. Понимание моих сегодняшних разъяснений, указанных в скобках, пришло к нам на высоте 107,7 в физическом смысле по очереди – мины, снаряды, ракеты, потом в обратной последовательности.

Вторым майором на высоте был я. Майором по званию, а вторым – не по возрасту или должности, а просто по ходу повествования. Мобилизованный 43-летний менеджер, который обыкновенно, по повестке военкомата, был призван в марте 2014 года в Вооруженные силы Украины на должность старшего офицера гаубичной батареи отдельной аэромобильной бригады. Звать меня Алексеем, а позывной мой был Буг. До войны в артиллерии было принято присваивать командирам позывные по названию рек, морей, озер. Меня этот обстрел застал по пути с огневой позиции 2-го взвода к пункту управления огнем и столкнул в небольшую ямку начатого окопа или блиндажа. Рядом загорелся корейская трактор. Вот плотного и едкого дыма я едва не задохнулся. Перебежками бросился к пункту управления. Но не успел к нему добежать, как между БТР-ом командира батареи и моим «Шишарем» (ГАЗ-66 СОБа – машина старшего офицера батареи) разорвался какой-то боеприпас. Разрывом вырвало окно в будке, разбило лобовое стекло, пробило бензобак «Шишаря». На БТРе видимых повреждений не было заметно, только оборвало все, что было спереди прикручен к броне. Офицеров и солдат пункта управления спасло то, что с первыми разрывами все, как мура — вьи, залезли под броневик. Но осколки залетели и туда, практически всех ранил. Ранения были разной степени тяжести. 54 После атаки, к обеду стало понятно, что боевикам удалось подбить несколько БМП, танк, три наших гаубицы. Много было раненых и контуженных. Псла – командира батареи ранило в ногу. Седой – куратор нашей батареи, получил легкое осколочное ранение в руку. А я, как ни в чем не бывало, отделался легким испугом. Осмотревшись после обстрела и оказал первую помощь раненым, две разбитые гаубицы подготовили к вывозу в тыл, а третьим гаубицу – подремонтировали и переставили на прямую наводку поближе к переднему брустверу заграждения ротного опорного пункта. И кстати не зря. Потому, что через какое-то время обстрел боевиков продолжился с новой силой. И в этот раз обстрел застал меня вместе с куратором батареи – Седым возле злополучного третьего орудия. Нас разрывом вражеского снаряда в бруствер, организован ный вокруг орудия, перебросило в яму. У нас это сооружение диаметром 5-6 метров и глубиной 3 метра называли говноямой потому, что в ней на дне был организован туа лет со по ступенькам и площадкой, выложенными из сланца. Благо на высоте недостатка в нем не было. Других вариантов для туалета, кроме, как подземного приспособить на позиции не получалось. Придя в себя, я обнаружил, что с Геннадьевичем, то есть с Седым, сидеть в говнояме не комфортно, неприятный запах. Хотя мы не выпачкались, по крайней мере, в туалет. Не сговариваясь, выскочили и рванули в ближайшее укрытие. Но когда плотность обстрела боевиками ослабла, я рванул к орудиям для ответного огня. Так продолжалось до вечера. Вечером к нам пришла ленточка – колонна с боеприпасами, продовольствием, посылками, водой и топливом. Лично начальник финансовой службы бригады привез и раздавал желающим получить на руки зарплату. Но на передовой в магазин не сходишь. Поэтому многие писали расписки о перечислении средств на банковские карты 55 или на выдачу зарплаты в воинской части родственникам. Потом погрузили раненных. Даже несколько человек из батареи взяли в эту колонну на ротацию в отпуск на 5 су — ток. В хвосте колонны подцепили подбитую технику. Ленточка ушла в тыл.

Майор третий – заместитель командира РТГр, кадровый офицер механизированной бригады по имени Илларион, а между нами просто Ларик. Отличный специалист по вооружению. Весельчак и балагур, который временами пропадал в «Бэхах», бесконечно ремонтируя то пушки, то пулеметы или вообще просто какую-нибудь технику. Периодически приходил к нам позубоскалить, выпить чашечку другую кофе. Этим же вечером Ястреб по спецсвязи получил указания от командующего сектором о том, что с высоты нужно отойти назад. Сзади нас, в 5-6 километрах, расположилась еще одна РТГр, усиленная 2-мя 152-мм гаубичными батареями и батареей БМ-21. А на высоте предполагалось оставить артиллерийского корректировщика, один орудийный расчет на три рабочих гаубицы и человек 10 пехоты на 2-х БМП для прикрытия расчета. До сих пор для меня этот приказ остается мягко говоря непонятным. Ястреб пришел к нам и рассказал новости. В это время я, Ларик, Седой и раненный в ногу командир батареи Псел, который остался на высоте и наотрез отказался уезжать с ленточкой, как обычно заварили вечерний кофе. Обсуждая события дня, мы выпили по кружке. И так, как обстановка требовала взвешенных решений и действий, а кроме того, наша батарея была придана роте другой бригады, Псел и Седой связались с руководством нашей бригады. Я собрал оставшихся командиров орудий для того, чтобы сформировать расчет из добровольцев. Для остающегося (по задумке командующего сектором полковника Грищенко А. Н.) орудийного расчета задача была проста, и по моему убеждению – нелепа. Необходимо было ночью зарядит и навести 56 гаубицы, а утром из блиндажа шнуром по очереди стрелять из них. И так на протяжении 2-3 дней. Бред какой-то. В итоге, опираясь на здравый смысл, решили, что Псел уходит вместе с основной часть личного состава батареи и лишней техникой. Корректировщиком на высоте остается Седой. Я, вместе с 3-мя огневыми расчетами добровольцев (меньшего количества желающих участвовать в «афере» на удивление не оказалось), остаюсь для ведения полноценного, а не бутафорского огня батареей. А Ястреб и Ларик, после совещания со своими людьми, удивили нас тем, что остаются с нами и бойцами в полном составе в количестве 20 человек. Правда, из рабочей техники у них на тот момент осталось 3 БМП плюс подбитый танк. Что поразительным было для меня, так это то, что после объявления решения личному составу ко мне подходили отдельные бойцы и просились остаться. И тут уж было не до шуток и смеха, опасность была смертельной. В результате нас осталось на высоте 25 артиллеристов, 20 пехотинцев и несколько расчетов минометчиков. Из них офицеров на высоте 107,7 в звании майор, как мушкетеров Александра Дюма, которые на спор позавтракали в замке Ла-Рошель, было тоже четыре…»

Читайте:»Если бы не произошло столкновение на востоке, мы бы не выжили как нация», — интервью с артиллеристом, историком Геннадием Харченко, автором книги о войне с Россией

Читайте также : «Новую книгу о Иловайск мне помогли написать 70 бойцов из более чем 20 подразделений», — доброволец Роман Зиненко стал автором беспрецедентного исследования

Текст и фото: Вика Ясинская, «Цензор.НЕТ»

Источник: https://censor.net.ua/r3073828 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ