Доброволец Давид Мартиашвили: "По дороге на Иловайск под Кутейниково мы встретили нашу последнюю колонну раненых и пленных - 16 человек. С ними возвратились обратно" ⋆ Новости дня

«Как бы мне ни было сейчас сложно, я не жалею, что приехал воевать в Украину, учитывая, сколько для меня сделали простые украинцы, это того стоит. И если бы мне еще раз пришлось пройти такой же путь, я бы пошел на это, несмотря ни на что».

Я подполковник запаса Национальной Гвардии Грузии. Военным быть не собирался, хоть и заканчивал Суворовское училище в Тбилиси. Моя мечта была стать гражданским летчиком, и я даже прошел отбор в киевский авиа-вуз. Мне тогда было 16. Но поступление совпало с 9 апреля — днем, когда советская армия перебила демонстрантов в городе (Трагедия 9 апреля 1989 года – разгон советскими войсками антисоветской демонстрации в Тбилиси, в результате которого было множество жертв среди мирного населения, — ред.) и тогда во мне появилось желание стать военным. Я с головой прыгнул в национально-освободительное движение. И участвовал во многих акциях протеста против режима коммунистов. А после распада СССР с другими активистами мы начали создавать первый грузинский батальон Нацгвардии Грузии.

Я прошел все столкновения, которые у нас были, начиная с гражданской войны в Тбилиси (Вооруженным конфликт между сторонниками первого президента Грузии Звиада Гамсахурдии и правительственными войсками (1991-1993) в Западной Грузии – ред.). Потом войны в Осетии, Абхазии. В 93 году я уже был командиром отдельного мотострелкового батальона в Абхазии. И в моем батальоне тогда воевало 5 украинцев из Мариуполя – и это определенным образом повлияло на мое решение воевать в Украине много лет спустя.

В 99 году я был избран председателем совета ветеранов Нацгвардии Грузии в воздасте 28 лет. А в пятидневной российско-грузинской войне (Август 2008 года, – ред.) я принял участие уже, как командир батальона ветеранов.

Со времен провозглашения Независимости я не принимал политику всех грузинских президентов: Гамсахурдии, Шеварднадзе и Саакашвили. Потому что я был и есть добровольцем, который защищает интересы своей страны не только на войне со внешним врагом, но и со внутренним. Доброволец в моей понимании – это патриотическая элита, которая свою судьбу напрочь связывает с судьбой страны. И он будет жертвовать собой ради ее блага. Я считал, что политика этих президентов работает против Грузии, поэтому все время пытался противостоять этому. За что и преследовался и не раз.

ПОСЛЕ ОСВОБОЖДЕНИЯ ПОПАСНОЙ СЕПАРЫ УХОДИЛИ В ПАНИКЕ, И Я УВИДЕЛ ВОЗМОЖНОСТЬ ВЗЯТЬ ПЕРВОМАЙСК, НО У НАС НЕ БЫЛО ЧЕТКОГО КОМАНДОВАНИЯ И СПЛОЧЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ

Во время правления Саакашвили мне пришлось просит политубежище в Украине, ведь у меня отобрали все, что у меня было: бизнес, которым я занялся, когда меня отстранили от армии, собственность, только потому, что я неплохо преуспевал в этом.

В Украине у меня никого не было, просто это была страна, куда можно было быстро добраться без визы. Здесь я получил политубещиже, в 2010 году женился на украинке. А в 2011 году мы переехали в Турцию. Летом 2012 полетели в Грузию – там как раз приближались выборы, и я рассчитывал, что в связи с выборами из меня не сделают политического мученика. Но несмотря на то, что на выборах выиграл не Саакашвили, новое правительство не слишком отличалось от него, и мне вновь было небезопасно оставаться на Родине. Мы возвратились в Турцию, и первый год мне пришлось очень тяжело, но в итоге, благодаря знакомым и потому, что я военный, меня взяли на хорошую должность в большую компанию.

Мне дали квартиру в Анкаре, машину. То есть жизнь наладилась, но в тот период в Украине случился Майдан. События о происходящем мы смотрели на «Лайфньюс» и они, конечно же, передавали, что весь Киев в огне. Наши дети, двое сыновей, которых я, женившись, усыновил и воспитал, были на тот момент в Украине. Жена плакала и просила, что нужно ехать домой. Я сказал ей, что если возвратимся, я поеду на войну. Когда она не поняла, о какой войне идет речь, я пояснил, что с Россией, ведь Грузия прошла то же самое – и было очевидно, что войны не избежать. Но мое решение пойти воевать было, во-первых, потому что у украинцев не было никакого опыта в плане боевых действий, а такого противника, как Россия, я хорошо знал. Плюс это не чужая для меня страна – она меня приютила. Кроме этого нужно было отдать долг Украине — в 92-93 году, когда шла война у нас, весь мир забыл о Грузии, а Украина помогала.

Когда мы решили лететь в Киев, произошла заминка на работе — хозяин компании не хотел меня отпускать. И в течение нескольких месяцев я был завален делами, но в итоге, получив очередную зарплату, мы с женой собрали два чемодана — и налегке улетели в Украину. Прилетели сюда 29 апреля 2014 года. Тогда Тимошенко создала «Движение Сопротивления» — это первое, что попалось мне на глаза, и я решил прийти туда, но там мне сказали, что я не гражданин Украины, поэтому не нужен. А затем я увидел информацию, что формируется батальон «Донбасс» – и пришел к ним. Вопрос «Какого цвета мой паспорт» тогда никого там не интересовал. В батальоне, включая меня, было 9 грузин.

Но дальше пошли сплошные разочарования: пока мы полтора месяца стояли в Новых Петровцах, я думал, что смогу применить свой опыт, но это никому не был надо. Был момент, когда нас, грузинов с боями «за плечами», отправили на учебу. Пришли заниматься — стоит человек, держит автомат К-74 в руках и начинает рассказывать, как им пользоваться. Оказалось, что мы записаны по программе НВП (Начальная военная подготовка, – ред.,) — так распорядился первый заместитель бата, позывной Сват. На этой почве у меня возник с ним конфликт.

Я предлагал, что можно сделать серьезные книги, но увы, никто меня не услышал. Это все казалось мне очень странным: нас одели, кормили, но то, как формировались подразделения шокировало. Построили 200 человек и говорят: «Правый фланг, вы будете разведрота, левый — рота охраны». Единственный, кто пришел и сказал, что так мы кашу не сварим, и ушел из «Донбасса» – командир 6 роты, Шульц, который перешел в одно из подразделений ВСУ, и я потом я был наслышан, как он успешно воевал.

В общем, мы поехали в АТО в конце июня, начале июля, в составе разведроты, но без оружия. И эта рота развалилась сразу же, как только мы приехали. В итоге остался один взвод разведки. Стояли в Артемовске. Когда первый взвод собрался ехать на какое-то задание, подогнали автобусы «Богданы». В двух из них были водители, а у третьего нет, тогда я решил сесть за руль. Этим взводом командовал боец, у которого тоже был позывной Шульц. Он потом погиб в Иловайске. Мы поехали в сторону Попасной, через поля с подсолнухами. Штурмовали блокпост между Попасной и селом Камышеваха, но ночью пришла команда отойти. И мы с выключенными фарами поехали полями обратно. Приехали, а Шульц мне говорит, что я такого хорошего водителя еще не встречал, давай будешь у нас водит машины. Я посмеялся и сказал, что я не водитель, а военный. В общем, вот так я начал ездить воевать вместе с первой ротой. Мне нравился их командир, позывной Тур, он был очень отважный человек — погиб на пожарной машино, при выходе из Иловайска. Дня три-четыре мы штурмовали Попасную, а на 5 день вошли в город. И это был первый серьезный освобожденный нами населенный пункт. Когда его взяли — сепары уходили в панике, и я увидел возможность взять Первомайск, но у нас не было четкого командования и сплоченных действий. В Попасную зашли не только мы, а и другие подразделения. Например, Нацгвардия, укоторой был БТРы. И я, взял 15 наших разведчиков, договорился с 4 БТРами идти на Первомайск, но нас догнал командир разведвзвода, Писарь, забрал своих 15 человек, а мне сказал, что ты здесь воюешь за пачку сигарет, а я не хочу, чтоб мои люди за пачку сигарет погибшего. И хотя он потом извинялся, это было очень оскорбительно для меня. Ну, а когда был взят Лисичанск, вся сепарня рванула в Первомайск. Они там укрепились и контролировали трассу, которая проходила через Попасную на Лисичанск и Артемовск. А мы вскоре, в начале августа, переехали в Курахово.

Там был забавный случай. Меня и еще двоих ребят: Эса, он тоже погиб при выходе из Иловайска, и Антиквара оправили на разведку в Красногоровку. Карта в батэ была одна, потом мы поехали без карты. Операцией руководил классный мужик Монгол — он погиб на следующий день, 10 августа, при первом штурме Иловайска. Смешно, что на разведку мы поехали на машино символикой батальона. Должны были пройти до конца города, и если там нет сепаратистов, связаться по рации, чтоб вошла наша рота. В общем, спрашивая дорогу, мы доехали до Марьянки, а оттуда свернули на Красногоровку. Увидели издалека украинский флаг, и он тогда показался таким родным – не передать, ведь думали, что там сепаратисты, и мы точно попадем под раздачу. Подъехали к военным. Когда они узнали, что мы приехали на разведку, начали смеяться – за два дня до этого огород заняла 20ая бригада. Когда мы с ними раззнакомились, они сказали: «Хорошо, что вы сюда маленькой группой пришли, а то если бы мы увидели колонну, хлопнули бы по ней из миномета».

Когда мы поехали обратно, по рации не смогли выйти на связь — и потеряли дорогу. Ни машин, ни людей. Вдруг появился черный внедорожник – кто это, непонятно. Перекрываем путь, выпрыгиваем из машины, а там сидит полный мужчина в форме. Смотрит на меня и на грузинском языке спрашивает: «Давид, что случилось?». Я остолбенел. Оказывается, это был адвокат из Днепра, Эдмунд Саакян, он тоже служил в одном из батальонов. Я спросил, откуда ты меня знаешь, а он ответил: «Я знаю, что мой соотечественник, тбилисский парень, ездит на такой машино». Когда он показала нам дорогу, мои сослуживцы начали смеяться: «Где мы находимся, на Донбассе или в Грузии?» Грузин повез нас на разведку, и грузин показывает дорогу. А 10 числа я должен был ехать с Монголом и первой ротой на штурм. Но они утром уехали без меня. И когда я ему звонил, он уже был погибшим.

15 августа нам сообщилы, что всех собирает комбат, а до этого в Курахово Семенченко я не видел. Собрание было в одной из кураховских школ. Когда я подъехал, там как раз шел спор с одним из бойцов, который тоже потом попал в Иловайск и до сих пор неясно, что с ним, позывной его был Орест. Он спрашивал по поводу оформления. Семенченко тогда сказал, что мне не нужны люди, которые хотят оформления. У меня есть много желающих, которые воюют и без этого. И как только я зашел в строй и сказал ему «Добрый день», Семен ответил: «Добрый, покинь помещение!» Сказал он так, наверное, потому, что очень ревностно относился, если у кого-то появлялся авторитет среди ребят. Его тон и слова были такими обидными, что я решил, а какого черта я здесь вообще делаю? Развернулся, снял оружие, хотя оно было трофейное. Сдал на склад БК и уехал в Запорожье.

Я уехал в Киев, меня как раз хотели депортировать – ввиду того, что я был под Донецком, не успел вовремя продлить пребывание для иностранца. Но я периодически звонил ребятам, и они рассказывали, что их загнали в Иловайск, а затем, что у них там почти окружение – и 22 августа я снова поехал в Курахово. 24 августа утром сформировалась маленькая колонна в составе 30 человек мы поехали в Иловайск. И когда мы зашли в Еленовку, ее уже взяли русские. Они разбили там блокпосты 51 бригады, шел минометный обстрел. Колонна развернулась обратно, собирая по дороге ребят из 51-ой. Вообще, 24 числа по всему периметру вокруг Донецка было очень «жарко». Это были уже не сепары, а русские.

24 числа вечером опять был приказ идти в Иловайск, но другой дорогой. Нас поехало 7 человек, из них трое грузинов. Выехали под вечер. Ехали через Угледар — то есть 160 км в объезд. На «Жигулях» и «Опеле», в районе Угледара к нам присоединился «Хаммер». Тогда мы не встретили ни одного украинского солдата – стало ясно, что вся эта территория была обречена. Прошли Старобешево уже ночью, по дороге на Кутейниково наткнулись на разбитую украинскую колонну: стояло подбитое БМП, горел армейский Зил лежали трупы солдат. Было видно, что наши попали в засаду – возле БМП валялось множество гильз, то есть машина принимала бой. Глубокой ночью дошли до Кутейниково. Включили фары и нас обстреляли. Там же мы встретили нашу последнюю колонну раненых — 16 человек. С ними возвратились обратно. Зашли в Старобешево, и из больницы тоже забрали раненых, которые могли сидеть, но для лежачих уже утром собирались послать машину, но через несколько часов, как мы оттуда ушли, в Старобешево вошли русские.

В ОБЩЕЖИТИИ ОСТАВАТЬСЯ НЕЛЬЗЯ БЫЛО, ТУДА НАВЕДЫВАЛИСЬ ТИТУШКИ, ИЗБИЛИ КОЕ-КОГО ИЗ ЖИЛЬЦОВ, А ОСТАЛЬНЫХ ОГРАБИЛИ

В сентябре мы покинули зону АТО, приехали в Днепропетровск — к тому моменту 70% бата уже не существовало. А потом, в течении всей осени в батальоне творились грязные политические вещи. 10 января 15 года, когда домой вернулись все пленные, кроме одного Димы Кулиша, позывной Семерка. В Новых Петровцах было собрание, на котором мы высказали Семенченко все, что накипело. Разговор был горячий. Батальон к тому моменту был очень политизирован, поэтому он разделился. Кто-то еще верил Семену, кто-то пошел за Филином (Вячеслав Власенко), кто-то за бойцом Тарасом Костанчуком, позывной Бишут.

Я присоединился к «Донбассу-Украина», которым командует Филин. Служил там до 16 года, стояли в Крымском, тогда там была позиционная война, и там я получил ранения в ногу, наткнувшись на растяжку. Но я опять-таки не оформлялся. Закон, который тогда приняли в контракте для иностранцев, мне не подходил. Подписав контракт, мне, подполковнику, пришлось бы снова тянуть солдатскую лямку – сидеть в казармах, ходит в наряды, но с моим опытом это смешно.

В конце 16 года я ушел оттуда из-за проблем с ногами, думал, что ненадолго. Все время, пока я был в зоне АТО моя семья жила на сбережения, которые мы привезли из Турции. Нам хватало на все, даже машину на фронте я за свои деньги заправлял, но запасы закончились. И когда я собирался опять идти на фронт, разгорелся серьезный семейный конфликт — меня поставили перед выбору телефонного: или семья, или война. Я решил, что разберусь с семейными вопросами и вернусь обратно в батальон. Но когда я начал разгребать все, что не довольны, на мои плечи рухнуло столько, что в какой-то момент я запутался, где начало и конец этих проблем. У меня к тому моменту был постоянный вид на жительство, но меня никто не хотел брать на работу из-за того, что я по национальности грузин и у меня нет гражданства. А потом ко всему прочему усугубился мой тромбоз. Это случилось весной 17 года. Мы переезжали тогда с квартиры на квартиру – своего жилья у нас не было. У мамы жены и ее мужа – однокомнатная, и с ними живет наш младший сын. Кстати, старший тоже был в «Донбассе», и там почти никто не знал, что это мой сын, а сейчас он учится в харьковской Национальной академии Нацгвардии.

В общем, дела у меня становились все хуже. В Турцию не вернешься — хозяин фирмы не принял бы уже. В Грузию тоже, там бы меня посадили. А заявки относительно гражданства и даже не по причине того, что я воевал, а что 9 лет женат на украинке, в связи с ситуацией с Саакашвили никто не рассматривал. И если бы нам не помогали простые люди – друзья из фейсбука, волонтеры, я не знаю, как бы мы выжили.

Весной 17 года у меня начались проблемы с ногами. Тогда можно было делать операцию, но не было денег на это. Поэтому я подлечился и продолжил искать работу. Осенью 17 года я вышел на охранную фирму «Безопасность Жизни» при МВД. Они сказали, что возьмут меня, а пока я ожидал назначения, ребята, которые там работали, предложили пожить в общежитии, в котором жили сами. К тому моменту мы с женой уже не имевшего денег на съем квартиры и жили в хостеле для ветеранов, с которого вскоре тоже надо было съезжать. И хотя в итоге общежитие оказалось просто коробкой, абсолютно без нормальных бытовых условий, я согласился. Более того, я был в эйфории, что появилось хоть какая-то крыша над головой. Надеялся, что там мы поживем пару лет, пока не станем на ноги. Друзья, побратимы из батальона и волонтерская группа «Стройбат» — помогли сделать ремонт в нашей новой квартире.

Назначение из «Безопасности Жизни» так и не поступило – в них внутри, начались какие-то пертурбации. И в это время в общежитии случился поджог – к тому моменту прошло только три недели, как мы там обосновались. Третий этаж сгорел, и мы, живя на автором, остались без крыши. В итоге перезимовали такую зиму, что не передать – это уже была не квартира, а пещера. Поставили печь, на нее надо было покупать дорогостоящие брикеты.

Я продолжил искать работу. И весной этого года наконец устроился охранником. Обрадовался, решил, что сниму хотя бы комнату. В общежитии оставаться нельзя было, туда наведывались титушки, избили кое-кого из жильцов, а остальных ограбили. Оказалось, что здание продали вместе с людьми и так вот нас решили избавиться. Полиция приезжала, создала видимость работы, но в целом бездействовала.

Чтобы поскорей уйти оттуда, я взял на работе больше смен – и тем самым усугубил свое здоровье. В конце апреля этого года у меня начали опухать ноги, а первого мая после смены, я еле дошел домой. Второго числа мне стало плохо, я упал, отключился, через какое-то время очнулся. Оказывается, у меня был срыв маленького фрагмента тромба. В киевском госпитале врач сказал, что надо ложиться в больницу – в любой момент может сорваться весь тромб. Но за 10 дней мне нужно было заплатит 16 тысяч без учета лекарств – таких денег у меня нет. По старой памяти меня принял ирпенский госпиталь, — я когда-то жил в Ирпене, что у них нет профильному лечения.

Сейчас, благодаря друзьям, у меня на первое время есть лекарства, как и возможность проходит обследование в госклиниках Киева, но как быть дальше – неясно. Операцию пока что делать невозможно, очень много тромбов – и какой из них резать непонятно. А после УЗИ мне сказали, что, возможно, час — два вообще придется лежат дома. Но дома-то у меня нет. Вещи, после нападения титушек, из общежития я вывез, отдал на хранение друзьям, а чемодан с самым необходимым возит в своей машино моя подруга-волонтер.

Сейчас я планирую судится с Нацгвардией, чтоб доказать, что воевал. Я нашел бесплатного адвоката, он направил запрос к ним, служил ли такой человек, чтоб то дали отказ и было от чего отталкиваться и подавать в суд. Но прошло полгода, а ответа до сих пор не последовало.

По гражданству я прошел спецпроверку, даже было заседание спецкомисии по этому поводу, но в итоге мне не сказали «да», как и не сказали «нет». Лишь передали слова председателя, что мы ему не отказываем, но именно сейчас не можем дать гражданство. Кстати, из-за национальности я не могу получить награду, к которой представлен, — орден «За мужество» III степени. Ведь, получая орден, согласно законодательству, я автоматически должен получить гражданство.

На данном этапе мне обещает помощь правозащитная организация «Сик» и друзья. Но как бы мне не было сейчас сложно, я не жалею, что приехал воевать в Украину, учитывая, сколько для меня сделали простые украинцы, это того стоит. И если бы мне еще раз пришлось пройти такой же путь, я бы пошел на это, несмотря ни на что.