Сегодня, 7 марта, исполнилось бы 27 лет Александру Плеханову – активиста Революции Достоинства, который погиб 18 февраля 2014 года на Майдане.
Читайте также: Он на Институтской потерял страх — там и погиб, — интервью с семьей героя «Небесной Сотни» Ивана Бльока,
«Для меня нет разницы, кто нажал спусковой крючок и попал в моего мужа. Для меня важно, кто дал это указание», — интервью с семьей героя Небесной Сотни Андрея Дигдаловича,
«Друзья сказали Богдану, что на Майдане его могут убить, а он ответил, что это будет не худшая смерть, и погиб 20 февраля», — интервью с семьей погибшего Богдана Сольчаника,
«На фразу «Вы воспитали героя» я отвечаю, что делала это не для того, чтобы он вышел на Майдан и какой-то мудила выстрелил ему в голову». Воспоминания семьи Героя Небесной Сотни Романа Гурика
Саша был киевлянином, студентом архитектурного факультета Киевского национального университета строительства и архитектуры. С мамой Саши, Инной Плехановою, мы говорили о 22 года жизни с ее сыном-мечтателем и 4 — без него.
Я ХОЧУ, ЧТОБЫ НАШ НАРОД ЖИЛ ДОСТОЙНО. ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ЖИВЕТ В САРАЕ – НИКОГДА НЕ БУДЕТ МЕЧТАТЬ О ЧТО-ТО БОЛЬШОЕ
«Его в школе и институте дразнили философом. Саша был прямолинейным, и немного кто мог это воспринимать. Когда сын появлялся в любом новом коллективе, раздражал людей, потому что позволял себе говорить правду. Как-то его одногруппники рассказали мне, что мы сначала его не полюбили, а потом поняли, что он не притворяется, а действительно такой и есть.
Гимназия №19 Межигорская, в которой учился Саша
Раньше мы жили на Подоле. Впоследствии переехали, но Саша продолжил учиться в 19 подольской школе. Сын очень хорошо знал историю — это был один из его любимых предметов. Он изучал украинский, хотя у нас в семье было принято разговаривать на русском. Как-то случайно в 13-м году я посмотрела на его мобилку – и заметила,что он изменил в ней язык. Свою автобиографию написал тоже на русском, у меня она сохранилась.
Саша был очень напористым человеком – и чем только не занимался: академической греблей, боксом, велосипедным спортом, танцами, на английский ходил. Он говорил: «Я хочу многое попробовать и понять, нужно мне это или нет». А вообще он был очень везучим.
Саша с мамой и бабушкой
Когда стал вопрос выбора профессии, решил стать архитектором – для меня это было странно, потому что поступал из гуманитарной школы в технический вуз. Ему очень не нравилось, что люди не ценят прошлое, что у нас небрежно относятся к памятникам архитектуры. У сына всегда была своя четкая позиция. Я, как женщина, мыслил в разрезе семьи. А Саша мыслил в разрезе даже не страны, а планеты. Например, многие из его одногруппников на дипломную работу бакалавра выбирали какие-то выгодные проекты – а он выбрал проект дома отдыха в Тернопольской области. Я спрашивала, почему не какой-то частный дом – ты хорошо это умеешь делать и оно легко продавалось бы, а Саша отвечал: «Я хочу, чтобы наш народ жил достойно. Человек, который живет в сарае, никогда не будет мечтать о что-то большое». Весной 14-го года он со своей девушкой Аней собирался ехать в Норвегию, поступить в вуз в Осло на архитектурный факультет, считал, что там его проекты поддержат. То, что мечтал делать мой сын, было достаточно недешево, но экологически, поэтому требовало непростой технологии застройки.
Один мой знакомый айтишник говорил о таких, как Саша: «Такая молодежь, как вирус, но в хорошем смысле, — если он попадает в систему, то постепенно ее разрушает».
Сын пытался общаться с людьми так, чтобы потом они тянулись к чему-то большему, чем кастрюля и шуба. Он считал, что каждый должен что-то после себя оставить. Саша с детства понимал какие-то глобальные вещи и в своих убеждениях был принципиальным человеком, поэтому много конфликтовал в школе и в институте с преподавателями.
О таких, как мой сын, говорят «мечтатели», придурки или «не от мира сего». Я пыталась учить его не прогибаться. Мой отец погиб, разбился в автокатастрофе, и мной в основном занимался дед – плохо это или хорошо, но мужское воспитание оставило свой след и, соответственно, Сашу я воспитывала так же. Однажды, когда он еще был малым, у него случилась стычка с одноклассниками, и пришел жаловаться ко мне, а сказала: «Если ты себя не уважаешь, кто тебя будет уважать?» Разве ж могла подумать, что Саша пойдет к ним драться?
В 13-м году начался Майдан — Саша сказал, что у нашего народа появился шанс на лучшее будущее. Он часто туда ездил. И я поддерживала его тогда, когда не боялась за его жизнь. Как-то их там газом травили, и он приехал аж ночью, потому что шел пешком с Подола – не передать, как вонял его одежду. В конце января я купила сыну бронежилет и тактические очки.
Той зимой Саша лепил одну скульптуру — зверя, и я была зла, что он не занимается дипломом. Говорила ему: Саша, ну разве так можно, диплом не писан, а ты сидишь и это уродіще лепишь, а он мне, что это не уродіще — это наш народ.
— Но почему он такой страшненький?
-А какова может быть человек, который просыпается после тяжелого сна?
Сейчас эта скульптура у меня, Саша сделал ее в глине, а после его гибели я отлила зверя в бронзе.
Впоследствии Саша защитился, но еще иногда должен ходить в вуз, что-то досдавать. 18 февраля он не поехал в институт, потому что работал ночью и поздно встал. В тот период я болела – и это был первый день, когда почувствовала себя лучше. Вышла на кухню ставить кофе, а сын мне говорит: «Помнишь я тебе когда-то говорил, что придет тот момент, что нам надо будет отстаивать свое решение по поводу Евроинтеграции? Так вот этот день пришел». Он говорил, что ты вспомнишь мои слова, власть переступила ту грань, через которую не имела, придет время, и их всех будут судить в Гааге.
Я была против того, чтобы он ехал на Майдан 18 числа, видя, что происходило в центре, понимала, что там могут быть и задержания, и раненые. Однако Саша сказал, что если не поедет сейчас к парням, то те, кто на той стороне придут и передушать нас дома. Я предлагала ему уехать в Норвегию не весной, а раньше, но услышала ответ: «А как я тогда с этим буду там жить?» Сейчас я понимаю, что мне нужно было собраться и как-то его уговорить не идти на площадь, но у меня физически не было сил противостоять, хотя это не оправдание.
Я понимала, что моего сына могут ранить на Майдане, но я не думала, что они будут убивать на поражение.
С Майдана Саша позвонил где-то около 6 вечера, в 20 часов или будет дома, или перезвонит, но ни того, ни другого не случилось. Я набрала его сразу после восьми, трубку взял какой-то парень, спросил, кто это и рассказал, что Саша в тяжелом состоянии, его тянут в дом профсоюзов. Потом я искала этого человека полгода — его зовут Антон. Еще двух свидетелей, которые были вместе с Антоном, я так и не нашла.
Как выяснилось потом, Сашу ранили где-то около 7 вечера. Быстрые в сторону Майдана тогда не пускали, но какая-то одна из 17 больницы прорвалась – и забрала кое-кого из раненых. Я звонила и тогда, когда сына везли в больницу, о его состоянии мне докладывала медик. Но позже телефон не отвечал, видимо, его украли, потому что так и не нашелся.
Поскольку я знала, в какую больницу повезли моего сына, позвонила своей старшей дочери, Юле, она живет ближе к центру, поэтому досталась в 17-ю быстрее, чем я. Юля и нашла Сашу в реанимации. Ей сказали, что нужна кровь. И Марина, моя сваха, поехала на станцию переливания крови, привезла необходимое количество, но буквально через 20 минут до нас троих вышли хирурги и сказали, что мы ничего не смогли поделать… Я ответила, что не верю, что это мой сын, покажите мне его показали….да, то был мой Саша.
Уже через знакомых я потом нашла хирурга, который оперировал сына, он сказал, что рана была смертельная – попали в лоб. Но пуля вошла неровно — входное отверстие под углом, то есть стреляли сбоку. Саша стоял перед мостом на Институтской, там где была последняя баррикада – и, судя по всему, стреляли со стороны Октябрьского дворца. Уже потом следователи говорили мне, что это не пуля, а дробь, но я 25 лет проработала в «Украинском обществе охотников и рыболовов» — занималась охотой, умею стрелять, зачем вешать такую лапшу? Я могу отличить входное отверстие от 7,62 дроби.
Я понимала, что моего сына могут ранить на Майдане, но я не думала, что они будут убивать на поражение. Видимо, эта сакральная жертва кому-то была нужна – иначе я не могу это объяснить. Сейчас всех погибших приравнивают к участникам боевых действий, но нет, они не были участниками боевых действий — это беззащитные люди, в которых не было оружия.
На первый суд по «Беркуту» ездила Юля, потому что я болела. Она рассказывала, что «беркутовцы» были очень агрессивны, и если бы не пришли ребята из 4 сотни, они бы там родственников погибших на капусту посекли. Затем, три года подряд, мы ходили на суды с теми ребятами, как с охраной. Но если ранее «беркуты» видели в нас врагов, где-то в конце 16-го года успокоились — и уже смотрели на нас, как на бестолковых. Я так понимаю, что руководство дало им серьезные гарантии, что никто из них не будет нести ответственности.
Я думаю, что в прокуратуре тоже очень много людей, которые бы не хотели, чтобы эти дела расследовались. И если по 20 числу есть много видеодоказательств, то 18 февраля было темно и на видео почти ничего не видно. Единственная надежда на свидетелей. Но я сама полтора года добивалась, чтобы допросили Антона. За 4 года у меня поменялось 7 следователей, поэтому сейчас я даже не выясняю фамилию того, кто ведет дело убийства моего сына.
Фото: Вика Ясинская
Мне часто говорили «И чего добилась эта Небесная Сотня». Все что могу ответить: те, кто руководствуются только потребностями желудка, не поймут, что отстаивал мой Саша. То, за что погибали на Майдане — это тяжкий и долгий путь, а у нас люди живут по принципу «хочу уже завтра». Я считаю, что Небесная Сотня дала людям возможность жить в другой стране, другое дело, как ее используют. И мою жизненную позицию Сашина смерть тоже очень изменила: я стала более нетерпима, более напористая.
Однако именно на Майдане я увидела другое общество, — была там после гибели Саши, мы с адвокатом искали свидетелей, – столько порядочных людей в своей жизни на квадратный метр я не встречала, думала, что они вымерли. Когда общалась с ними, поняла, почему Саша говорил, что не может их предать. За последние годы я похоронила отчима, маму, брата и сына. И когда кто-то говорит мне, что я получаю большую компенсацию, я предлагаю им отдать мне сына, а самим забрать те средства и попробовать счастливо с этим жить. Но я держусь, занимаюсь цветами, учу английский. У меня от моего деда осталась небольшая участок, я сажаю там деревья, цветы. Это снимает стресс, потому что если углубиться в себя, можно поехать крышей. У меня уже был критический момент – и когда я поняла, что не смогу это пережить самостоятельно, пошла к психологу. Однако есть мамы, которые не выходят из состояния депрессии — они кромсают себя этим. Мне это очень знакомо, но в таких случаях я спрашиваю себя, что бы сказал Саша по этому поводу – и мы были настолько близки с ним, что я на сто процентов знаю его реакцию: он бы просто «плевался ядом», рассказывая, какая я слабая.
Если ты начинаешь жить только прошлым, и у тебя нет желания вытащить себя , организм понимает, что ты закончился. И люди идут — я смотрю по родственникам Небесной Сотни — очень много кто уже умер. Я не говорю, что с этим можно смириться, но с этим надо стараться жить. Ибо кроме собственного, вокруг полно горя.
Саша говорил мне однажды: «Смерть надо уметь принять». Однако он очень любил жизнь, и теперь я понимаю, что главное – это приобрестись вместе, но у нас не получилось, ему было всего 22 года.
Вика Ясинская, «Цензор.НЕТ»
Источник: https://censor.net.ua/r3054393 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ