«Цензор.НЕТ» публикует фрагмент мемуаров из серии «Моя война» . Автор воспоминаний — Виталий Баранов, позывной Биба, подполковник запаса, доброволец.
В 2014-м — помощник командира батальона по оперативному обеспечению, в.а. командира 90-го батальона 81-й десантно-штурмовой бригады – после того, как в январе 2015 года комбат Олег Кузьминых попал в плен в ДАПі. Воевал за Донецкий аэропорт, Пески, Авдеевку, Водяное, Опытное. Демобилизован осенью 2015 года. Награжден орденом Богдана Хмельницкого ІІІ и ІІ степеней.
***
Долго медлил, чтобы кому-то рассказать о свой путь в этой войне. Сначала пытался о ней не думать, просто вернуться к мирной жизни. Мне, кадровому военному, добровольцу, для этого понадобилось несколько месяцев. Представляю, насколько трудно «вернуться» с войны более молодым солдатам. Тем более тем, кто на войне потерял веру в человечность… А таких немало.
На пятом году войны общество еще не готово принимать этих ребят. Что уж говорить про психологическую работу с ветеранами, адаптацию, медицинское обеспечение. Хорошо, если кого-то из них найдут волонтеры и вернут «к жизни».
Те же волонтеры, что в 2014-м нас одевали, кормили, перевязывали, заправляли, ремонтировали и даже вооружали. Благодаря им мы смогли выстоять в начале войны, когда приходилось сдерживать реального врага, а не мнимого игрока штабных учений… Врага, который на протяжении двух последних десятилетий постоянно воевал на своей территории, на соседней. Если бы не волонтеры, наши ВСУ встретили бы его голыми, босыми, деморализованными.
Вся армия до сих пор держится на одном волонтерском движении. Этим украинцы действительно непобедимы…
***
До армии я пришел в 1988-м, выпускник Каменец-Подольского высшего военного инженерно-командного училища. Служил в инженерных войсках, начиная с командира взвода. Завершил заместителем командира части по вооружению. Демобилизовался в 2004-м «по выслуге лет». Но на самом деле: не было сил смотреть, как разрушают, даже уничтожают Вооруженные силы Украины.
После увольнения работал на инженерных должностях в корпоративном бизнесе. Военная школа многому научила, на «гражданке» спрос на военных специалистов был всегда. Но в 2014-м таки не сдержался, особенно когда услышал о боях за Семеновку и Краматорск…
И, вот, прихожу я в мае к Вышгородского военкомат, а военком говорит: саперы не нужны, нет разнарядки. Это было время, когда в военкомат действительно стояли очереди как в позднем «совке» к гастроному. Но все равно как-то странно было услышать, что не нужны специалисты по моей специальности и выслуге…
Позвонил на горячую линию Минобороны, говорю, готов идти сапером, гранатометником, инженером, просто сержантом. Пообещали помочь. И снова тишина…
На то время в военкоматах еще действовала советская система разнарядок — вакансии поступали только в местные военкоматы. То есть, если в Оболонском военкомате столицы нужен офицер, а сам какой-то «запасной» по соответствующей специальности живет в Дарницком районе, армия его не находила…
Так и футболили меня аж четыре месяца. Долгие четыре месяца войны! За это время освободили Краматорск, Славянск, Саур-Могилу, произошла трагедия под Іловайськом, а меня, кадрового военного и далее футболили. Пока не обратился лично к своему знакомому военкома Оболонского, с которым в свое время служил в одной инженерной части.
Говорю ему, помоги пойти защищать Родину… Тот позвонил другому своему однокашнику до Житомира. Там нашлась вакансия командира инженерно-саперного взвода. Это штатная должность старшего лейтенанта. Но мне, подполковнику запаса, было безразлично. Ибо я тогда уже и на сержанта в «Айдар» готов был направиться, как это сделал один из моих однокашников, также кадровый офицер.
Преодолел все медкомиссии. Просил врачей пропустить меня, потому что с возрастом бог знает что у меня там повылазило, тем более что в 2007 году я действительно пережил инсульт.
Дальше было самое трудное – надо было как-то сообщить женщине. У меня уже вещи были сложены в рюкзак. Всю форму и амуницию закупили друзья. Все тайком. Но она немного догадывалась. И когда в последний день перед отъездом я начал торопясь выкапывать картошку, чтобы не оставалась, она мне говорит: «чего так спешишь против ночи, как на фронт собрался»… и словно выплакалась за всю жизнь.
Я той картины никогда не забуду. Мать меня благословила, а женщина даже на ногах не держалась… Сын все понял, лично отвез меня на место слаживание.
***
До гарнизона я прибыл уже полностью экипированным — от берцев, зимнего белья и вплоть до кевларової каски и бронежилета. Всем остальным обеспечивали волонтеры уже на месте, включительно с продовольствием, горючим, запчастями, палатками и обогревом. Армия на то время была голая, босая, незаправлена, жерла некую «резервную» мивину. Но, слава Путину, тот вернул нас «на землю» — дал понять цену нашей независимости и чего стоит боеспособность армии…
В Житомире на базе 95-й десантно-штурмовой бригады оказалось, что, по уставу, мне — подполковника, не могут назначить на должность более чем на два ранга ниже. Сделали рокировку, назначили на капитанскую должность — помощника командира батальона по оперативному обеспечению. А командиром взвода был назначен майора.
Когда увидел батальон, обомлел – это была сплошная махновщина. Половина пришла с Майдана, сознательные, но никем не управляемые. Они уже несколько недель жили в палатках, обо всем уже договорились – кто комендант, кто «начштаба». Офицеры им были не нужны.
Прошла не одна неделя, пока удалось убедить, что доброволец – это мотивация, с которой они пришли защищать Родину. Во всем остальном – это выполнение приказов старших по званию и соблюдение устава. Атаманщина – это не доброволец.
Боролся с этим по-разному. Где-то «через мать», где на повышенных тонах. Днем и ночью был вместе со своими саперами, жил с ними в одной казарме, хотя от офицеров этого не требовалось. Но выветрилась эта атаманщина лишь с первыми взрывами, когда земля дрожала под ногами, когда из-под мин начали вытаскивать окровавленных товарищей.
***
Почему Биба? — спрашивают меня. Был такой футболист в киевском «Динамо». А я с детства в футбол играл, занимался игрой Андрея Бибы, и в школе меня стали звать Биба. Так это псевдо перешло в военное училище. Я к нему привык. На войне потребовалось. Так собратья меня и окрестили.
***
Не на одну лишь атаманщину страдала наша добровольческая мобилизация 2014 года. Значительно хуже ситуация была со злоупотреблением алкоголем. Алкоголизм валил армию безбожно. Было такое, что я лично выливал волонтерскую «антистресуху» в нужник целыми баклагами.
Как-то на блокпосту остановил волонтерский бус и заставил самим выпить 6 литров «тещина» самогона. Выпили треть и сдались… А я им показываю, вот дай вам сейчас в руки оружие или рычаги от Бтра, перестріляєте самих себя, а технику в пруду утопите.
Так однажды и случилось, когда группа моих бойцов отправилась на позиции в районе Спартака. Накануне кто-то из родных тайно передал им «антистресс». Утром, проехав 300 метров, один из моих «шешариків» (ГАЗ-66 – ред.) «встретил» на пути ЛЭП. Три столпа протащил за собой. Беда, но это позволило избежать большей трагедии, потому что впереди была дамба через пруд 5-метровой глубины. Из 40 кг амуниции на себе еще никто не выплывал…
Но труднее всего было удержать бойцов в казарме, еще в Житомире. Я был с ними практически неотлучно. Как-то вышел ночью в туалет, а тут все повскакивали с кроватей и «в бутылку». Возвращаюсь, а уже ни с кем и разговаривать. Как нам не хватало института сержантов, как будто в армии США…
А куда же их деть, этих «аватаров»? Некоторые даже и не доехал до фронта, потому что уже в Житомире не просыхали. Благо, кое-кто вместо фронта поехал в медицинские учреждения лечиться от алкоголизма.
Но большинство командиров строили свой авторитет на том, что сами возглавляли «всєп’янєйший собор». Командиров я разделял на три категории. Первая – те, кто боролся с этим злом и награждал «аватаров» карцером. Вторая – те, которые не обращали на них внимания и жили своей жизнью, доживали до демобилизации, как могли. Третья – те, кто садился во главе стола и возглавлял пьянки. И на фронте происходило то же самое – и в ВСУ, и в добробатах.
Еще на злагодженні мне ничего не оставалось, как полностью изолировать своих от остальных, над которыми не имел полномочий. Руководство 95-ки пошло мне навстречу, дали отдельную казарму. Так подчинению и научились.
***
С Житомира до Константиновки ехали двое суток. И до сих пор не пойму, каким чудом доехали, потому что вся техника была 70-х годов. Не только у нас — вся дорога была усеяна военной техникой и превратилась в одну большую СТО. Но автомобилю, который сломался, посторонние люди за свой счет покупали все необходимое для ремонта и привозили. Простые люди выносили солдатам еду, предлагали всяческую помощь.
В Константиновке расквартировали нас в бывшей психбольнице. Там не было ничего – ни воды, ни канализации. У моих воинов начали, было, руки опускаться. Вооружение устаревшее как физически, так и морально, транспорт – консервы, логистики никакой. Бытовое скотство в отношении к нам со стороны командования. Не раз ограблено местное население только и ждало, чтобы сдать нас Путину…
Но не были бы инженерами, если бы так просто сдались… Взяли экскаватор, вырыли яму, сделали нужників. Нашли провода от давно неработающего уличного освещения и подключились. Вызвали волонтеров. Те подогнали инструменты, обогреватели УФО, даже музыкантов привезли, чтобы солдата депрессия не сожрала. Так и началась наша война…
***
Самая большая ошибка была в том, что на полигонах нас учили только наступать, зачищать города. Все как в 41-ом. Как вести оборонительный бой, проводить эвакуацию никто не учил. Ни один психолог с нами не работал. То, что придется нести потери в живой силе и как к этому относиться бойцу, никто не объяснял. Как следствие – первый погибший привел к психологического надлома, из которого каждый выходит по-своему…
Первые потери мы понесли под аэропортом в начале ноября, когда готовились к ротации. Нам было важно корректно состыковаться с подразделениями, которые мы должны были изменить. Сначала на рекогносцировке от пули снайпера погиб наш боец. Только заехали в Пески, по нам ударили «Градами». Думаю, сдали местные, которые видели, что мы уехали из Тоненького в направлении Песков.
Стреляли прямо из жилого массива Киевского района Донецка, где когда-то был автосалон Volvo. Дали два залпа, почти по нам. Двое погибших, один офицер и один солдат, несколько бойцов огневой поддержки были ранены.
Первые потери привели к нескольким последствиям. Во-первых, мы понимали, что даже в собственном тылу надо придерживаться максимальной секретности, потому что местные есемесили на ту сторону про все, даже про номера волонтерских автомобилей.
Во-вторых, резко сократилось количество добровольцев, готовых по первому приказу ехать в аэропорт. Трое моих бойцов попросились в тыловое обеспечение. Я отпустил, потому что понимал, что в данной ситуации полезны только мотивированные люди.
В-третьих, махновщину, которая буйствовала при злагодженні, как ветром сдуло. Авторитет командиров, особенно тех, кто знал, что делать и как сохранить жизнь солдату, становился безоговорочным.
В конце концов, стало ясно, кому можно доверять в трудную минуту. Помню, были у нас отморозки-водители МТЛБ (легкий бронированный транспортер – ред.). Но чтобы вы понимали, бронированный – это условно сказано. 7,62 его прошивав словно фанеру. Так эти МТЛБ-ешники каждую ночь курсировали в аэропорт и обратно – возили продукты, воду, боекомплект, личный состав на ротацию, забирали раненых. Паковались под самые «помидоры» – и на броню, и в трюмы. А за рулем, иногда казалось, сидели одни шумахеры.
Представьте себе – ночью, без прожекторов, видимость не далее вытянутой руки. А они носились до терминала и диспетчерской башни. И возвращались! Один МТЛБ-шник проскочил новый терминал и вылетел прямо на сєпарів. Те ночью тоже не сразу опритомнили. Он вылез, понял, что не там припарковался, дал очередь в темноту, по газам и обратно.
Но двое бойцов – медик и стрелок успели спрыгнуть с брони и остались между старым и новым терминалами. Во время стрельбы вслепую медик получил попадание в ногу. Сам оказал себе помощь, удалил пулю, перевязал. Так, чтобы не быть обнаруженными с тепловизора, они загрібали с тыла снег и ползли на пузе до нового терминала.
Всю ночь ползли, хотя было всего 300 м. Підгрібали со стороны вражеских позиций снег и ползли дальше. На утро добрались до своих. Медика звали Артем. Стрелка – не помню. Но это были настоящие киборги.
***
Мы на собственном опыте убедились, что наше спасение – в земле. Траншеи, блиндажи – все это учились делать стихийно в полевых условиях. Все давалось собственным опытом, а не натаскиванием в учебке. Повторюсь, на первых порах морально к потерям мы были не готовы, о ведения последовательных оборонительных действий не знали практически ничего.
И статус добровольца здесь точно никак не помогал. Некоторые из добровольцев, услышав разрывы в Константиновке, сразу попросился домой. В том числе и те, кто в учебке больше всех горланил: «Дайте приказ, порвем всех, освободим Украину».
К передовой многие из них даже не доехал. Кто-то с первыми потерями упал «на стакан» и уже не просыхал. Те, что хитрее, нашли болячки и довойовували в госпиталях.
Но были и такие, что пришли ко мне и прямо сказали: командир, мне страшно. Я пытался пристроить их на службу подальше от траншей, в Константиновке. Ведь работы всем хватало, особенно порядочным бойцам, сознательным патриотам. Война же – это не только передовая, это и транспортная логистика, техническое обеспечение, взаимодействие с тылом…
Такая вот проза войны. Только те, кто прошли естественный отбор, зашли к ДАПу в начале ноября 14-го. И это были те, кого потом не зря назовут киборгами…
Слева направо: Игорь Тетянішко, Виталий Баранов, Виктор Иванина, март 2015. Пески. Сейчас все демобилизованные.
Слева направо: Владимир Сидорук, Андрей Бойко, Виталий Баранов, Сергей Гуссіді, Олег Панасюк. Все — 90-й батальон 81-й отдельной десантно-штурмовой бригады.
Дмитрий Рыбаков, для «Цензор.НЕТ»
Читайте: Подполковник Виталий Баранов: Мы кошмарили терминалы донецкого аэропорта так, что мне запрещали открывать огонь. Сепары просили перемирие за перемирием
Источник: https://censor.net.ua/r3080783 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ