35-летний житель Житомирской области, Народный герой Украины, который воюет с начала войны и не уйдет из армии к нашей победе, получил ранение 9 мая на авдеевской промці и до сих пор не имеет ни одной боевой государственной награды. Его родной дядя, Виталий Юрчук, боец 2-го батальона 95 десантно-штурмовой бригады, также носит высокое негосударственное звание Народного героя.
Редкий случай, когда в одной семье сразу двое мужчин имеют такой орден. Более того, оба продолжают защищать Украину.
Фото: Дмитрий Муравский
Это произошло накануне выхода подразделения с позиций, где они находились более трех месяцев.
— 9 мая к вечеру нас дважды обстреляли, — рассказывает Борис Харчук. – По нашим позициям били также из мест, которые мы хорошо знаем. Первый обстрел был в шесть вечера, в результате которого у нас был один раненый. А в 20.30 начался второй обстрел. Я схватил противотанковое ружье и начал отвечать, обстреливая вражеские позиции. Все цели хорошо знал. Как будто стало немного тише, как разрывается передо мной мешок, который укреплял позицию. И я почувствовал, как меня что-то словно ударило в правое плечо и у кисти правой ладони, которой я как раз держал ружье. Враг прекратил огонь. Мне оказали первую медицинскую помощь и повели к штабу, чтобы меня осмотрел врач. Оказалось, что оба ранения нанес мне один осколок. Прошелся так: зацепил сначала возле кисти, а потом зашел в плечо. Думаю, что это были обломки разрывной пули 12,7 миллиметров. В тот вечер у нас всего было четверо раненых. Самый тяжелый – Виталий Ковальчук – потерял правую ногу…
Врачи, которые оказывали мне помощь, долго думали, стоит ли доставать обломок. И решили его не трогать, потому что он находится в таком месте, куда трудно добраться, для этого придется разрезать все плечо. Травма от операции будет больше, чем он нанес.
Уже в конце мая Борис вернулся на службу. На днях выполнил программу прыжков с парашютом. И мечтает с семьей поехать в отпуск на море.
-Рука нормально работает, — говорит старшина. – Врачи предупредили, что лучше не делать резких движений. Когда поднимаю руку, чувствую даже место, где сидит металл. А иногда неожиданно нерв бьет, руку тянет. Но хорошо, что глаза не пострадали! Это было первым, о чем я тогда подумал. А так… Это не помешает мне дослужить еще восемь лет до пенсии.
О ранении Борис рассказал мне по телефону, а пообщались с ним накануне его ранения непосредственно на промці. Рассказывая о боях, о ситуации, в которые он попадал, десантник преподавал схемы на земле, используя ветви и кору дерева. После разговора он поправил бронежилет, другое снаряжение, взял в руки автомат и пошел на позицию, где в тот день было жарче всего.
«Я УВЛЕКАЮСЬ ОХОТОЙ, ДЛЯ НЕГО ПОКУПАЛ И РАДИОСТАНЦИИ, ДРУГИЕ ПОЛЕЗНЫЕ ВЕЩИ. ВСЕ ОНИ ВПОСЛЕДСТВИИ ПРИГОДИЛИСЬ НА ВОЙНЕ»
— Я в армии с 2001 года, — рассказывает Борис Харчук. – Срочку полтора года служил в «Десне», в учебном подразделении, в зенитно-ракетном полку. Демобилизовавшись, за полтора місяція собрал документы и подписал контракт с 95-й бригадой. Пошел в ВДВ, потому что была у меня мечта прыгнуть с парашютом. Да и часть находится в тридцати километрах от дома. Почему не служить? Впервые как прыгнул, так до сих пор и прыгаю.
— Невоенную профессию успели получить?
— После школы поступил в ПТУ-15 в Житомире, по специальности я водитель-электрогазосварщик. Даже успел немножко поработать, месяца четыре, в санатории в Денешах. А потом мне пришла повестка…
До 2016 года я служил в разведке, после чего стал главным старшиной батальона. В разведке мне было хорошо. Я же увлекаюсь охотой, это мое хобби. Для него покупал себе радиостанции, другие полезные вещи, которые использовал и на работе. Когда началась война, некоторые из тех, кто с нами служил, сбежал, а нас, наоборот, это все заводило. Я и сейчас не сижу на месте. То в одной роте поживу, посмотрю, как ребята воюют, то во второй. Я подчиняюсь только командиру батальона. Мог бы жить в штабе, но сам для себя решил: буду на позициях.
— Я знаю, что в бригаде служит еще и ваш родственник…
— Да, мой дядя. Виталий Юрчук. Он родной брат моей мамы. В 2014 году Старый, такой позывной носит мой родственник, был на пенсии. Моя мама все время нервничала: «Ой война, ой страшно. Ой, Борис же там». Он это слушал-слушал, а потом не выдержал. Военкоматы его не брали, но он добился и попал в 95-ю бригаду, правда, в 2-ой батальон. Кстати, он еще в 2015 году получил звание Народный герой Украины.
Виталий Юрчук, родной дядя Бориса Харчука, получил звание Народного героя Украины еще в 2015 году
— В 2016 году Виталий также воевал на промці. И говорил, что здесь было жарче, чем в Донецком аэропорту, который он защищал в 2014…
— Знаете, я ведь тоже хотел попасть в Донецкий аэропорт. В 2014 году туда летела группа, сформированная в нашей бригаде, и я просился, но меня не взяли… Виталию повезло больше, он воевал в новом терминале. Сюда, на промку, я также хотел попасть, когда здесь находился Старый, но не получалось, хотя приезжал именно тогда, осенью 2016 года, на рекогносцировку, ходил во всех этих зданиях. Так что когда батальон зашел этой зимой на промку, все было знакомо.
— Как близко от вас враг?
— На позиции, откуда я сейчас пришел, с одной стороны к ним 80 метров, с другой – 150-200.
— Лично для вас когда началась война?
— Под Кривой Лукой. Нашу колонну возглавлял капитан Алексей Крементар. На своих руках оттуда я его вытаскивал… Первый БТР нашей колонны по дороге проскочил, второй подбили, а наш взвод находился в третьем. Колонна стала, начался бой, взвод спешился за БТРом. Командир с позывным Фокс определил, кто идет на помощь, а кто занимает оборону на месте. Я ушел с левого борта БТРа, поднявшись до раненых, разворачиваюсь – сзади никого нет. Перебегаю на правую сторону, а там Кирсан и Губатий. «Где все?» – кричу. «Больше никто не ушел», – слышу ответ. Поднялись мы с боем на высоту. Подбежали к подбитого БТРа. Собрали до кучи «трьохсотих, перетаскивая их с БТР, а еще один боец лежал на асфальте. Я сразу понял, что он погиб. От ударной волны РПГ тело стало, как желе. Я его брал за плечи, но не мог удержать, он словно вытекал из рук. Странное ощущение… Положить тело на БТР смогли вдвоем, используя плащ-палатку, сделали это с большим трудом. Когда уже взяли высоту возле Кривой Луки, мне говорят: Крементар погиб. Я удивился: «И как погиб? Все «двухсотые», «трехсотые» прошли через мои руки». «Тот двухсотый, что на БТР грузили, то он», — услышал ответ… Не мог поверить. Я его там не узнал, не понимал, что это он, хотя знал его с лейтенанта…
«Я НИКОМУ НЕ ДОВЕРЯЮ. ГДЕ-ТО КУДА-ТО ИДЕМ НА ЗАДАНИЕ – Я ПЕРВЫЙ»
— Страх испытываете?
— Трижды я был уверен, что все, погибну… Но до сих пор, слава Богу, жив… Я верю в судьбу: если должен погибнуть от пули, то погибну. Если имею разбиться на машине, то разобьюсь именно на дороге.
— Первый раз, когда мог погибнуть…
— Во время взятия Ясиноватой в 2014 году мы ехали на Бтре. Кирсанов, тот самый боец, который помогал мне вытаскивать Крементаря, увидел в промзоне города три Камаза. Мы остановились, подбегаю к воротам, вижу — идут два противники, обстрелял. Кричу: Кирсан давай «Муху». Приносят РПГ-26. Первой гранатой попадаю в мост одной машины, она начинает гореть. Второй выстрел – влучаю в правую машину, она также начинает гореть. Беру с собой свою группу из четырех мужчин, пытаемся зайти в КПП, выбиваем дверь. Пока мы проводили зачистку помещения, один из ребят еще раз валит из РПГ по одному из Камазов. Мы выходим — техника уже хорошо разгорелась. Идем дальше, проверяя гаражи, боксы, находящиеся в двадцати-тридцати метрах от горящей техники. В этот момент начинают детонировать боеприпасы, которые, оказалось, находились в кузовах Камазов: Птуры, артиллерийские снаряды. Сорвалось с такой силой, что нас в взрывной волной отбросило в стену и прижало. Пошел черный дым. Он стал ориентиром для нашей артиллерии, так и вражеской, пошли прилеты. Мы шокированы. Дохожу до конца здания, поворачиваю голову налево — метров сто ничего не видно. Думаю: что делать? И тут к нам везде дым доносится крик лейтенанта Иванова: Харчук Харчук, назад, отходим. Если бы не он, мы бы, может, пошли дальше и вряд ли вышли бы тогда из-под обстрела. А услышав голос, повернулись и вышли обратно.
— Как же вышли?
— Так же, под домом. Хорошо, там только два сєпари были, которых я обстрелял сразу… Чудом мы все остались целыми. С начала со всеми пятью бойцами вообще все было нормально, а потом контузия «вылезла» в одного, он уволился в 2015 году. У него через год после этих событий началось обострение, проблемы со зрением и слухом.
— Второй раз, когда мог погибнуть…
— Вз 2015 года наше подразделение взял шахту Бутовку. Я, как старший разведывательного взвода, ходил с группой устанавливать ловушки, кошмарили врага. Слева от наших позиций шла железная колея к забору, со стороны которого были разрушения и кусты. И вот оттуда нас частенько простреливали. Когда терпение лопнуло, решил полезть туда поближе, установить ловушки. Взял с собой снайпера Паращука и Ваську Лебеду. Не дошли мы до забора метров двадцать, как справа, метрах в двухстах от нас оказалась позиция пулеметчика. Как начал валить по нам из своего гнезда! Мы аж врилися в ту каменную землю. Пули летят. Паращук кричит: «Давай будем стрелять». «Нет, — говорю, — не будем показывать, где мы есть и что еще живы». Зарылись в землю. Выхожу по рации на старшего тогда – Анатолия Цюренка, он теперь командир нашего батальона. «Ноль третий, я Хантер, попал в засаду. Прошу, — пусть мінометка бросает по нас дымами, потому что мы не отойдем назад». Знал, что это место неплохо можно разглядеть — там камера наблюдения есть, я ее сам и ставил… «Хорошо, — слышу в ответ, — сейчас». Прошло пару минут. Бах-бах-бах. Правда, дымы не попали туда, куда бы хотелось, но это дало нам возможность отойти. Триста метров рекорды ставили по тех кустах, но добежали до своих, все нормально.
— Как и куда камеру наблюдения ставили? Это же нужно залезть на самую высокую точку…
— Поэтому я сам и полез. У меня плохой характер, — смеется мой собеседник. — Я никому не доверяю. Где-то куда-то идем на зачистку – я первый. Так и с камерой было. Не дай Бог, кто упадет, разобьется. А я за себя уверен, а за других – не очень. Поэтому и полез в ту трубу сам. Привязал к себе кабель, камеру, радєйку оставил внизу, и полез. И тут начался бой. А я был и АГСник, а гранатометчик. Слышу, командир кричит по рации: «Хантер ответь ноль третьему, Хантер – ноль третьему». А Хантера нет. Я повесил камеру, слез и только тогда: «Хантер на приеме». «А й#б твою мать, где ты лазишь?» — командир уже не знал, что и думать. Пришлось идти в штаб объяснять, что делал. «А что, радєйку нельзя было оставить кому-то…» А я тогда как-то и не думал, что может что-то произойти. Хотя, уже потом дошло, если бы танк принял по той трубе, может что и было бы. А так. Там, на войне, когда что-то делаешь, о таком не думаешь.
Как-то простреливали «железку» — кусты по железной колее. И неподалеку прилетел снаряд. Осколок попал мне выше колена. Но не очень ощутимо было. Уже вечером разделся, говорю ребятам: пойду к доку, пусть мне замажет чем-то. Снял бронежилет и ушел, а ребята находились за домом у Спартана»». И тут минометы начинают работать по нашим позициям: бах-бах-бах. Уже у врача слышу: у Хантера трехсотый. Игорю, который со мной везде лазил, попал осколок и перебил ногу. Если бы мины прилетели раньше на три минуты, там бы мы легли все восемь. Метко били…
Оттуда мы вышли и поехали в Чугуев, а оттуда должны были лететь домой, в Житомир. Но нас неожиданно вернули обратно, потому что случился Дебальцевский котел.
Приехали в село Луганское. Совещание, куча предложений… Среди ночи мы должны были выезжать в Дебальцево подкрепления. В какой-то момент все поменялось. В 20.00 поступила команда собрать людей и в 23.00 выдвинуться в определенную точку под Дебальцевом для прочистки местности на наличие врага и обеспечение безопасного отхода наших подразделений. Взяв своих пятерых бойцов из других подразделений шесть военных, мы пошли пробивать дорогу для выхода наших войск. Выстроил эту объединенную группу в одну линию с расстоянием семь-десять метров друг от друга, сам стал впереди, взяв тепловизор, который выявляет живую цель на расстоянии до пятисот метров, начали движение. Проходя свыше селом Нижнее Лозовое, услышав из него грохот броневой техники и крики военных, зная что это не наши, скорректировал минометный огонь по противнику. Продолжили движение, и в четыре утра мы были на определенной высоте с 11-ю бойцами в шести-восьми километрах от наших позиций. В пять утра должно подойти подкрепление: «Спартани», БМП, танк, техника, чтобы рыть окопы. Оговоренное время — никого нет. Выхожу на руководство и слышу: танкисты и БМП отказались ехать, а мы сами на «Спартанах» ничего не сделаем, поэтому никто никуда не едет.
Где-то в 6.05 — 6.10 со стороны Дебальцево выходила первая колонна из девяти машин. Они видят нас, не понимают, кто мы, хотя мы были помечены желтым скотчем, и начинают по нам валить. Дистанция была 150 метров. Мы все попадали. Вдогонку по колонне начинает бить сепарська артиллерия. Все летит по нам, разрывы везде. Это жесть! Один из бойцов, что был со мной, из 1-й роты, начинает кипиш: давайте бежать, зачем оно нам надо. У него была жесткая паника. Пришлось его морально усмирять.
А мороз градусов 18. Садится батарея радиостанции. На дорогу выходит вторая колонна. Опять по нам валят и они, и вражеская артиллерия. Идет третья колонна. Садится у меня уже вторая батарея радиостанции. Спрашиваю у командиров: когда нас будут забирать? Так же не возможно. Ждите, — слышу в ответ.
Потом над нами пролетели «Ураганы». Кассеты раскрывались в воздухе и били метрах в пятистах от нас, враг целился по колоннам техники. Но неожиданно нас начали обстреливать из стрелкового оружия. Понимаю, что противник нас обнаружил и начал подходить ближе. Выхожу снова на руководство: «Еще минут двадцать и тут не будет кого забирать». Сепари начали уже бить по кустам, прижимая нас к земле.
Все колонны, которые прошли мимо нас, были обстреляны тремя российскими танками. Они стояли на холме между населенными пунктами Логвіново и селом Нижнее Лозовое. Они эти колонны и расстреливали, как в тире. Из первой колонны из девяти машин доехали, может, шесть.
Тут на меня выходит старший и доказывает: за вами выехала МТЛБ. Это уже было где-то 9 — 9.30 часов. Связываюсь со старшим на МТЛБ. Это был тот Иванов, что под Ясиноватой нас забрал. Говорю ему, на разрывы езжайте. Тут вижу – на дороге появились три Камаза. Ориентирую Иванова: вам навстречу едут три Камазы, смотрите. «О, вижу», — слышу по рации. «Езжайте по этой дороге», — объясняю. И вот наши проезжают мимо нас. Я ему машу с высоты, а своим, скрытым по кустам, кричу: «Давай ко мне, по нам приехали, садимся на технику». Когда мы погрузилися и начали двигаться, было слышно как сзади борта просвистел снаряд. По моему мнению, это был танковый выстрел. Я слышал выход, сидя на броне.
Привез он нас на место нашего расположения. Я залез в свой «Спартан», включил печку, потому что замерз так… Пока отогрелся, отошел… Через час-два рассказывают, что с того направления, где мы были, вышедших российский танк и группа пехоты. Это же они расстреливали колонны, выходили из окружения. Пока мы с холма садились в МТЛБ, я увидел четыре машины горели. А пока ехали в сторону населенного пункта Мироновский, я насчитал восемь или девять вдребезги разбитых Камазов. Также там был Уазик, другая грузовая техника. И эти же машины были набиты людьми. Я думаю, там погибло больше людей, чем было указано…
«ПОЧЕМУ НАША ГОСУДАРСТВО ВЗЯЛА СЕБЕ ЗА ПРАВИЛО ОРДЕН «ЗА МУЖЕСТВО» ДАВАТЬ ЗА РАНЕНИЯ. Я СЧИТАЮ, ЧТО ЭТО НЕ ПРАВИЛЬНО»
—После увиденного не появилось желание уйти из армии?
— А кто тогда будет воевать? Кто? Я не хочу, чтобы это все дошло до Житомира. За эти три месяца, что мы здесь, на промці, не чувствую сильного сопротивления. С той стороны явно людей не хватает. Постреляют из одного места, перебегут на другую позицию, оттуда постреляют. Показывают свое присутствие. И все.
Трудно было в первой отпуске в 2014 году. Меня ковбасило ужасно. Адреналина на войне набирался, а дома невозможно было усидеть на месте. Голова на 360 градусов крутится – прислушиваешься ко всему, смотришь на все стороны. Дома испытывал недостаток этого всего.
-На охоту дома ходите, или уже многовато охота в вашей жизни?
— Конечно, хожу. Любовь к охоте у меня наследственная. Отец был охотником. Раньше у меня была только гладкоствольное ружье, а это я приобрел еще и карабин.
— Какой был самый большой трофей?
— Какой зверь у нас в Украине самый большой? Медведь и лось. Но я на них не охотился. В наших краях самый распространенный кабан. Больше у меня было килограммов, наверное, двести. Это еще до войны.
— В этих краях, на Донбассе, много фазанов, куропаток, зайцев…
— На одной позиции фазан месяца полтора делал мне нервы. Ходил все время в поле зрения, квоктав что-то свое, как будто насмехаясь. Как снег растаял, я его таки подстрелил. С картошкой пожарили. Охотничий инстинкт не смог сдержать.
— Рука у вас вся пошрамована…
— Детство было бурное. Я левша. Помните, были такие «магические» трубы – поворачиваешь и картинка перед глазами меняется, витражи разные выходят. Меня все время интересовало, как же такая труба устроена. Пытался разобрать, резал ножом и попал в руку. А то как-то дома мы резали дрова пилой «Дружба-2». Сначала пила соскочила и перерезала палец отцовском брату. Я со вторым братом режу дальше. Дядя еще не отошел на триста метров, как пила подпрыгивает и режет мне руку. Так, говорят, что мужчин шрамы украшают, – улыбается Борис, рассматривая свои руки.
Фото: Дмитрий Муравский
— Вас трудно было вытащить из позиций для этого разговора…
— Так работы много. Третий месяц я всю ночь не сплю. Если ночь тихая, то можно лечь пораньше – часа в три-четыре. Встаешь, бывает, в девять утра, а бывает и в одиннадцать. Но сегодня, например, я поднялся аж в 13.30. Правда, лег спать в полшестого утра. Проснулся, позвонил домой. У меня лично нет никакой усталости. Это зависит от характера человека, я так думаю. Я не могу сидеть на одном месте. Мне все время нужно что-то делать. Дома я всегда встаю в пять утра. Ибо в шесть едет маршрутка на Житомир. В семь я уже на работе. В восемь надо быть в спортивной форме, на физо стоять. А ложусь я поздно. Летом в выходные еще можно выспаться, а в августе начинается охота, и все – нет когда спать.
Пока мы были в Славянске, ожидая своей ротации на ноль, я чувствовал себя, как в тюрьме, в четырех стенах. Когда нет движения, я не могу. У меня дома собаки, я с ними постоянно гуляю. Как люди целыми днями сидят за компьютерами, спят и едят, не понимаю. Я как проснулся – попил чаю. Ем один раз в день, вечером. Очень люблю сладкое, есть такая слабость. Так мой друг — техник хімроти, как приезжает к нам на промку, привозит мне или торт, или зефир. Вот мне праздник.
Когда кто-то на войне начинает на что-то жаловаться, я удивляюсь. И всего здесь хватает. Мне, например, нет на что жаловаться.
Недавно мне предлагали перейти на другую должность, более высокую. И куда? – ответил я. Пока война, из батальона не пойду. Женщина и мама этого не понимают. Постоянно спрашивают: сколько можно там сидеть? Дочери, одной шесть лет, второй одиннадцать, скучают, когда меня нет. Но это моя жизнь.
-Вы награждены негосударственной наградой Народный герой Украины…
— Так, а государственного ордена до сих пор не имею ни одного. Почему наше государство взяло себе за правило орден «За мужество» давать за ранения. Я считаю, что это неправильно. За ранения должен быть какой-то отдельный орден. «За мужество» – это награда за поступок. А так получается, если ты получил ранение – на тебе орден, не претерпел – ходи дальше так. Отличия разные у меня есть, медали от Генерального штаба. Но это не боевые ордена… Хотя для меня все, кто воюет с первого дня войны и до сих пор, – все герои.
После возвращения подразделения домой, в Житомир, бойцы попали на спектакль с участием народной артистки Украины Ады Роговцевой, которая после выступления поблагодарила десантникам за службу. Борис Харчук с женой сфотографировался с любимой артисткой
Виолетта Киртока, «Цензор.НЕТ»
Источник: https://censor.net.ua/r3079966 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ