Очень мало людей знают о том, что пережили ребята, которые отстаивали Донецкий аэропорт. Многие из его защитников погибли, а тот, кто выжил, не очень хочет возвращаться туда даже мысленно…
Житель Ковеля – боец 80-й бригады ВСУ Виталий Пясецкий лежал раненый под стеной, видел, как приехала наша МТЛБ, чтобы забрать раненых бойцов и усилить защитников ДАП. В то время оккупанты на втором этаже нового терминала открыли огонь по машине из гранатометов. Механику машины оторвало руку, разорвало тело осколками. Парень смотрел на эту картину и уже прощался с жизнью. Но каким-то чудом все-таки смог выжить в том аду.
«НЕКОТОРЫЕ РОССИЯНЕ КРИЧАЛИ: «ВЫ ШТО ДУМАЄТЄ, ШТО ОТСЮДА ВИЙДЄТЄ? ВЫ ЗДЕСЬ БУДЄТЄ ВСЕ ОТСТРАЇВАТЬ!»»
— Я не поддерживал сначала Революцию Достоинства, верил в мифическую российско-украинскую дружбу. Только с оккупацией Крыма понял, что Майдан нужен, иначе мы бы потеряли всю страну. Я чувствовал на себе вину перед теми, кто стоял в центре Киева. Ведь, в общем, войну по капли спровоцировали такие люди, как я. Именно через наше нейтральное отношение Путин напал на Украину. Это сугубо мое мнение. Были бы украинцы радикальными, любили свою страну, никто бы не захватил украинские территории.
После первых потерь на войне с нашей стороны, я решил идти воевать. Прошел медкомиссию и уже с готовой справкой на руках прибыл в военкомат. Там попросил у них повестку, чтобы можно было показать своим родным.
— То есть ты все делал без ведома семьи?
— На самом деле – это трудно. Только в фильмах мать благословляет сына на войну полотенцем. В реальной жизни никакая жена или мать не будет рада, если сын или муж будет ехать воевать. Тем более мой родной брат живет с 1994 года в России. Он служил в их армии и не поддерживал наше стремление быть свободными. Мы постоянно ссорились после начала боевых действий. Он кричал, что я пушечное мясо и так далее.
— Почему ты решил идти воевать в составе 80 бригады ВСУ?
— Меня сначала направляли в 164 учебный центр, изучать саперную дело. Но я захотел именно к десантникам. До войны мне приходилось заниматься парашютным спортом, я имел за плечами более 80 прыжков. Поэтому мне захотелось быть среди этих ребят. Тем более, что мой знакомый с Ровенщины – Федор Мисюра, который позже получил тяжелое ранение в аэропорту, уже был в этом подразделении.
Нас неплохо учили, стрельба из различных видов оружия, метание гранат. Вообще рот у нас была очень классная. Все дружные, охваченные идеей, никто не злоупотреблял алкоголем. Единственное, что удручало – это ожидание отправки на фронт. Уже позже, когда не хватало людей, к нам прикрепляли бойцов из других подразделений. Среди них попадались не совсем хорошие ребята, которые любили выпить лишнего, игнорировали устав. Мы таких наказывали соответственно, проводили нравственные беседы, заставляли рыть ямы.
— Когда пришлось ехать в зону боевых действий, не раскаивался, что принял такое решение? Ведь это мог быть билет в одну сторону?
— Перед самым отправлением я встретился со своими родными. Мы шутили, я рассказывал анекдоты, однако на душе было тяжело. Очень хорошо, что нам дали возможность увидеться с близкими людьми. Для некоторых бойцов – это была последняя встреча. Однако за несколько недель привыкаешь к тому, что дом остался в прошлом, ведь начинаешь понимать, для чего находишься на востоке Украины.
После прибытия на фронт, мы начали изучать его, знакомиться с жителями. Тем более, что нам говорили о здешних жителях как сепаратистов. Некоторые женщины действительно подходили к нам и проклинали. Но в большинстве нам попадались адекватные люди.
Однажды, мы сбежали со своей базы на заправку неподалеку, чтобы чего-то перекусить. К нам начали подходить местные посетители и угощать кофе, пиццей. Они говорили на русском, однако их слова поддержки были очень искренние. Один из них подарил мне очень дорогой коньяк, который я взял с собой в аэропорт. Мы его там выпили во время небольшого затишья. Эта бутылка до сих пор хранится у меня, ведь она дорога мне как память. Потому что многих ребят, которые пили из нее, уже нет в живых.
— Когда тебе с побратимами стало известно, что придется воевать в Донецком аэропорту?
— Нам об этом сказали, когда мы находились еще в Константиновке. Кое-кто из ребят начал готовиться к этому очень серьезно. Они заказали у волонтеров карты территорий, которые прилегали к ДАП, то есть сел: Водяное, Пески, Опытное.
В конце декабря 2014 года меня и еще нескольких собратьев перебросили именно в Опытное. Перед тем у нас был разговор с комбатом, где он говорил, что на аэродром будут ехать только добровольцы. Тогда мной было принято решение, что я буду среди них. Ведь на тот момент мне было 32 года, я уже был женат, имел детей. И было бы неправильно, если бы шли туда молодые ребята без семьи, потомков.
11 или 12 января нам сообщили, что пятерым добровольцам, которые желают находиться в ГАП, нужно готовиться к выезду. Я попал в эту группу, Владимир Козак, Василий Кузьмин, Дмитрий Скляров и Артем Гребенюк. В ночь перед выездом мы накрыли себе небольшой стол, нарезали колбасы. Выпили по несколько грамм, чего никогда себе не позволяли до того. Перед застольем мы помолились, ведь я верю в божью защиту. И после недолгих уборок, нас привезли в село Водяное.
Там уже стало немного тяжело морально, ведь ты понимал, что вот он этот миг, к которой тебя готовили. Тем более, что нашего ротного – Олега Величанского, 13 января отправили на диспетчерскую башню, которая уже пала под ударами российской артиллерии и танков.
Я позвонил жене, детям, поговорил с ними, подбодрил их. Также мне удалось поговорить с «зятем» (брат жены). Я попросил его, чтобы он присмотрел за семьей, если со мной что-то случится.
14 января в 03.30 утра, мы погрузилися в МТЛБ и поехали в новый терминал.
— Донецкий аэропорт – это была маленькая территория, где действовали свои правила, законы, способы выживания. Как он вас встретил?
— Мы приехали ночью, где-то там стреляют, кто отвечает. Мы взяли друг друга за плечи и таким цепью пошли в импровизированный штаб, где повсюду лежали десятки людей, которые отдыхали после боев.
На следующий день нас уже лупил российский танк. Самое главное, что наши войска давали ему спокойно выстреливать весь боекомплект. Это вызвало недоумение, почему так? А некоторые бойцы кричали: «Измена».
В подвале под нами были заблокированы «кадыровцы», которые кричали: «Эй, хахол, выходе. Сначала покурім, потом я тебя рэзать буду». Это тоже немного шокировало нас. Но потом на наш пост пришел боец 93 бригады Саша с позывным Борода. На тот момент это был один из бойцов, на которых можно было ориентироваться. Кто-то прятался, другие ходили подавленные, Сашка наоборот стрелял по оккупантах из чего попало, подбадривал молодых.
Придя к нам, он взял гранату прикрепил его липкой лентой к ВОГа и забросил до кадыровцев. Настроение сразу улучшилось, приятно было видеть человека, который решает проблемы. Хотя на нас продолжали морально давить. Некоторые россияне кричали: «Вы што, думаєтє, што отсюда вийдєтє? Вы здесь будєтє все отстраївать»!!!
«МЫ ДЕРЖАЛИСЬ, КАК МОГЛИ, НАША БОРЬБА БЫЛА ФАНТАСТИЧЕСКОЙ»
— В те дни российские оккупанты начали штурмовать новый терминал огромными силами. Кроме артиллерии, начала активно работать пехота. Удалось как-то «въехать» в этот скоростной водоворот событий? Не чувствовал себя дилетантом?
— 15 января действительно началась активизация, враг стрелял танками по аэропорту, от того пострадали бойцы 93 бригады, которые удерживали 2 этаж нового терминала. С помощью танков русская пехота, которая уже находилась в уголке терминала, начала выдавливать наших бойцов оттуда. Заруба была страшная и хочется сказать, что не очень многие ребята рвались в бой. Кто-то боялся, другие не хотели воевать, были такие, которые впадали в ступор. Я пришел к выводу, что по-настоящему дрались 15 процентов бойцов от общего количества.
Утром перед штурмом по нас стреляли из гостиницы «Полет». Ко мне подошел Виталик Любенко позывной Веселый, он на тот момент командовал обороной терминала внутри и попросил выставить АГС, чтобы дать ответ оккупантам. Но этого не удалось сделать, поскольку в нужном нам месте все было разрушено.
Рядом со мной находился Федор Мисюра, друг, о котором я упоминал выше. Во время стрельбы он получил пулю под сердце. Все случилось очень мгновенно. Я подошел к нему, Федя с ребятами разогревал кашу. Мы поговорили немного и я отправился на свою позицию. Через короткое время вижу кого — то понесли, и мне сообщили, что это Федя. Ему повезло, ведь знаменитый врач Игорь Зинич (Псіх) сумел оказать качественную первую помощь, а затем быстро приехала МТЛБ, которая забрала его.
А тут еще и моя сестра сумела дозвониться и сообщила новость, которую услышала по телевизору. Российские наемники заявили, если мы к вечеру 15 января не сдадимся, они всех уничтожат. Это немного плохо влияло на общее состояние, но борьба продолжается.
— На тот момент ты понимал, что удержать аэропорт теперь будет трудно?
— Скажу больше, мы понимали, что за такого развертывания событий все продлится считанные дни. Вечером в потолке начали появляться дыры, мы наблюдали за ними в тепловизор. 16 января террористы начали забрасывать гранаты в нас. Одна из них разорвалась возле меня и осколок прилетел в голову. Псіх быстро оказал мне помощь. Осколки от другой гранаты тоже попали в ноги. В этот момент я видел глаза собратьев, они в некоторой степени завидовали мне, что я покину аэропорт, а они останутся воевать.
Хотя я не прятался, а продолжал вести бой. Тем более, что нужны были все руки, которые могут держать автомат. Именно в этот день я точно увидел перед собой врага и знал, куда стреляю. Его фигура четко мелькнула в проеме между стенами, я прицелился и дважды выстрелил. Не знаю убил ли, но видимость была хорошая. Во всех других случаях, я стрелял просто по тем местам, откуда вели огонь.
Хотя были пацаны, которые работали на опережение и сами «тушили» врага. Например Саша Борода, рядом находился Зеник, говорю о них, ибо видел их работу. Они брали РПГ: бах, бах – отработали, смотрю, а в их руках уже автомат, снова стреляют.
— Идет активный бой, с обеих сторон работают из разных видов оружия. Наши потери были большие в этот день?
— Существенные. Как только террористы начали бросать гранаты, мы развернули нашу баррикаду, чтобы закрыться от осколков. Рядом находился побратим Владислав Остапенко, позывной Остап, он был бойцом 93 бригады ВСУ. В один из моментов он упал с хрипом на ящики из-под РПГ. Я подошел к нему, стащил на землю и увидел, что в голове дыра от пули. К сожалению, через некоторое время Владислав умер.
Мы держались, как могли, хотя сейчас понимаю, что наша борьба была фантастической. Мы падали, поднимались, вели бой, прятались от осколков и снова стреляли. В это время ко мне звонила жена Мисюри. Кто-то ей сказал, что мужчина ранен. Я всячески успокаивал жену, хотя повторяю, шансы на жизнь у него были мизерные. Когда Игорь Зинич спасал Федора, я был рядом и тот говорил:»Мне походу пи.да».
— Московские террористы атаковали вас газами.
— Мы сначала подумали, что это дым. Но когда сделаешь первый глоток и тебя просто выворачивает, понимаешь, что это не шутки. Тогда у меня началась настоящая паника. Я начал идти, зацепил ногой провод, тяну его за собой. Споткнулся, упал, кашляю, плачу, кругом взрывы, ничего не видно.
Со временем газ рассеялся, мы опомнились и начали отстреливаться. В тот момент я впервые подумал, что умру. «Все бля.! Это капец, какого хр.я имею здесь умирать», — что-то такое мелькает в голове. Помнишь, что там ждет жена, дети, на глаза наворачиваются слезы. Но ты все равно берешь магазин и набиваєш его патронами.
Нас спасла темнота. С наступлением сумерек московские наемники перестали давить. Однако у нас уже не было общей координации, единого командования, организованного сопротивления. Я начал думать, если прорвется МТЛБ – уезжать или остаться? Я не был героем, не лез на острие боя, но не прятался. Насколько позволяли силы, спасибо Богу за это, – помогал ребятам.
Я вспомнил, что в моем рюкзаке есть бутылка коньяку, того самого, который мне дали в Константиновке, палка колбасы, топленое молоко, две шоколадки. Вытащил все и разделил между ребятами, которые лежали рядом со мной. Это немного взбодрило нас и здесь снова начался ночной бой.
Россияне пытались забрасывать гранаты, стрелять из всего, что имели. Они так прижали нас, что мы вызвали огонь своей же артиллерии на себя. Когда ты слышишь, как сообщают: «Прячьтесь, летят кабанчики, а потом все здание вместе с тобой поднимается и опускается, хочется слиться с бетоном и быть одним целым. Во время одного прилета я открыл глаза и увидел, как горящие осколки пробивают металлические занавески и останавливаются под противоположной стеной. Такое зрелище невозможно забыть.
К сожалению, эти осколки ранили немало наших бойцов. Не буду говорить с уверенностью, но мне кажется, что один из парней – Юра Кушнир из Черновцов — умер от этого ранения. Хотя именно эта артиллерийская атака помогла спасти наши жизни.
— Была возможность у тебя с кем-то связаться, чтобы попрощаться или просто рассказать о ситуации, которая сложилась у вас? Ведь хочется жить все-таки.
— Я дозвонился до одного полковника и сказал, что ситуация п#здец критическая, надо вытаскивать людей. Он сказал, чтобы я не волновался, мол «ласточки», то есть машины уже идут. Я ему начал объяснять, что москали над нами и они просто сожгут МТЛБ. Однако он продолжал гнуть свою линию, говорил, что не нужно сдавать ни сантиметра украинской земли. Я сказал под конец разговора, что наша гибель будет на его совести.
Через некоторое время приехали две МТЛБ, в одной из них был механиком Володя Трух, рядом с ним находился Иван Шостак с позывным Доберман! Первая машина остановилась сбоку, поэтому ее оккупанты не увидели. Другая, где были Володя и Иван, стояла открытая для террористов. Из нее успел выскочить десант бойцов, который прибыл нам на помощь. И в тот момент сверху русские палят из гранатомета прямо в машину. Володя и Иван находятся внутри.
Я наблюдал за этим и от увиденного впал в ступор. Ведь перед моими глазами стояла фантастическая картина, к которой я не был готов. Все горит, взрывается, какие-то там люди вытягивают Володю, кричат. От увиденного я просто рухнул под стену обессиленный. Ко мне подошел Псіх, убедился, что не имею внешних ранений, пошел осматривать других бойцов. В конце концов Володя умер от огромных ран и в страшных муках.
— Ты смирился, что уже пришел конец всему?
— Через некоторое время я поднялся и увидел в окно, что сбоку стоит наша МТЛБ, и в нее никто не стреляет. Однако, мы не имели возможности добраться туда, ведь напротив горела первая машина подбита. Через некоторое время россияне увидели, что неподалеку находится наш боевой автомобиль и открыли огонь по нему. Ребята не могли долго подставляться и покинули ДАП, так никого и не взяв с собой.
Именно тогда я подумал, что здесь все закончится. Правда, перед тем мне удалось отправить жене сообщение со словами прощания.
— Что именно ты писал ей? Что хочется сказать любимой в последние мгновения жизни?
— Все лучшее, все, что чувствуешь в такие минуты.
Но Бог меня спас из этого ада и все началось с десанта 90 батальона, который прибыл на машине Володи Труха. Там были просто легендарные ребята, которых я уважаю безгранично. Это Иван Зубков, Андрей с позывным Сєвер. Последний ходил и кричал: «Что вы здесь легли, бля? Кто будет воевать?» Я послушал его, поднялся и думаю: «И будь, что будет». Вытащил из рюкзака фотоаппарат, сунул его в карман, сам рюкзак бросил на баррикады.
Если честно, то горжусь собой за свой поступок, что сумел переломить свое критическое состояние и взять в руки автомат. Сєвер показал мне, собратьям Стасу, Каптьору и Дыма пост, где мы должны были удерживать оборону.
«В ТОМ БОЮ ПОГИБЛО ОЧЕНЬ МНОГО КЛАССНЫХ ПАЦАНОВ, НО ОН ДАЛ НАМ ОЖИТЬ»
— Ты вспомнил про фотоаппарат? Зачем он тебе в этом хаосе?
— Стоя на посту, я успел сделать несколько снимков, которые для некоторых ребят стали последними в жизни. И их сейчас можно увидеть в интернете – это наша память.
— Российские оккупанты пробовали вас добивать?
— Нам сообщили утром, что ведутся какие-то переговоры, чтобы вывезти раненых. Я еще думал: ехать или не ехать. Потом принял решение: «Если в машину влезут все тяжелые раненые и будет место, то уеду из аэропорта. Если свободного месяца не будет, то останусь.
В обед нам сказали, что оккупанты отказались выпускать «трьохсотих». И в тот момент я снова начал прощаться с жизнью, правда уже не было паники, только холодное равнодушие. Чтобы не лежать, взял в руки автомат и пошел к собратьев. В этот момент наши начали штурм русских позиций: «Спартак», «Монастырь». Мы готовились к худшему, считали, что доживаем здесь считанные часы. А оказывается, украинские войска о нас не забыли. В том бою погибло очень много классных пацанов, но он дал нам ожить. Плюс основные силы противника отвлеклись от терминала.
Под вечер приехала МТЛБ по раненых. Ребят погрузили внутрь, сверху на машину мы грузили наших убитых воинов. Запихивали их тела в спальники и забрасывали наверх.
Мы с Андреем (Сєвером) тоже помогали всем, когда машина тронулась с терминала, она застряла на некоторое мгновение в куче мусора и бетона. Я в тот момент начал горячо молиться: «Боже! Боже! Спаси ребят». Им удалось покинуть аэропорт, хотя оккупанты увидели их и открыли огонь.
Какого бешеного напора со стороны московских оккупантов у нас не было, однако ситуация не радовала.
Когда машина отъехала, был ранен Сєвер. В хаосе забыли вынести тяжелого раненого Романа Калинюка, бойца нашей роты, который лежал три дня в темноте под стеной и ждал, когда его заберут из ДАП.
— Как мы уже знаем, что через некоторое время приехала дежурная машина, Романа удалось вывезти?
— Я должен об этом сказать. В МТЛБ, которая действительно прибыла в терминал, пытались влезть все. Туда даже садились ребята, которых задело совсем немного, они брали свои рюкзаки и покидали аэропорт. Романа с некоторыми парнями мы вынесли и погрузили в машину, в последнюю очередь. Я тоже залез в МТЛБ и занял последнее место, которое было свободно.
Возвращение в Водяное было очень тяжелым. Россияне стреляли по машине, много раненых, все кричат, матерятся. Когда прибыли на базу, нас вытаскивали из машины за ноги. Когда я грузил Рома, свой автомат отдал дяде Владимиру. Он был среди нас самым старшим, но чрезвычайно мотивированным. Оружие так и осталась в аэропорту, как и мой старший собрат, который погиб во время взрыва.
— Кое-кто из парней говорит, что бессмысленно было защищать аэропорт в последние дни нашего там пребывания. Нужно было выходить раньше.
— А кто нам дал такой приказ? Его не было. В первое время после падения ДАП, я думал, что нас предали, бросили – это неправда. Своей небольшой группой бойцов мы висели над всем российским группировкам, которое базировалось в Донецке. Наши действия и несокрушимость сковывали их. Это была борьба на всех уровнях.
С другой стороны не было четкого взаимодействия между бойцами и командованием. Офицеры не понимали нас и наоборот. Если кто-то называет бойцов дебилами, идиотами, бездарями, они от этого не станут профессионалами. Их уважение этих офицеров тоже не улучшится.
— Ты жив и слава Богу, хотя моментами твоя жизнь висела на волоске. Как жена пережила эти дни ожидания, тем более, когда получила такое сообщение?
— Уже дома она рассказала мне все. Когда по телевидению сообщили, что террористы атакуют нас, жена лежала и плакала на кровати. В тот момент в комнату вошла ее мать и говорит: «Чего же ты? У тебя еще дети есть!» Жена не выдержала и крикнула: «У меня еще муж есть»! Она не верила в мою гибель.
Дочь приходила и просила рассказать правду о папе, говорила, что уже взрослая.
Эти моменты для меня слишком тяжелые и особенные одновременно. Ведь не так просто семья перенесла мое пребывание в Донецком аэропорту. Моя жена поседела от ожидания боли. Они страдали, зная, что их папа, как минимум может не вернуться живым.
Михаил Ухман, Цензор.НЕТ
Источник: https://censor.net.ua/r3172556 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ