С Андрианом Канду мы говорили о перспективе разворота Молдавии в сторону России, о судьбе Приднестровья и о взаимоотношениях главы Демпартии Влада Плахотнюка с украинским президентом Петром Порошенко.
Примером спикера молдавского парламента Андриана Канду можно иллюстрировать европейский курс Молдовы. 42-летний политик закончил лицей и университет в Румынии, работал старшим менеджером компании PricewaterhouseCoopers Moldova. Не скрывает, что у него есть и румынский паспорт. При этом считает, что возможное присоединение к Румынии повлечет гражданскую войну. С другой стороны, Канду – член команды единственного молдавского олигарха Влада Плахотнюка, который сейчас возглавляет проевропейскую «Демократическую партию». Канду – вице-председатель «Демпартии».
Молдова — парламентская республика, и сейчас за проевропейскими партиями и коалиция, и Правительство. Только в ноябре в стране пройдут парламентские выборы. И рейтинги социалистов, партии действующего пророссийского президента Игоря Додона, пока намного превосходят рейтинги «Демпартии».
Интервью записывали в Киеве, куда Канду и его грузинский коллега Ираклий Кобахидзе прибывшим на конференцию «Украина, Грузия и Молдова: усиление межпарламентского компонента регионального сотрудничества и сотрудничества в сфере безопасности и развитие взаимодействия с ЕС и НАТО». Пресс-секретарь Андриана Канду предупреждала нас, что он принципиально не дает интервью на русском языке, предпочитает английский. Но, поскольку вопросы мы задавали на русском, после первых пяти минут разговора Канду, похоже, сжалился и перешел на язык, удобный нам.
— В Молдове условное двуполярие: пророссийский президент и прозападное правительство. Осенью — выборы, и чего ждать – непонятно. Исследование «Барометр общественного мнения» показал, что за партию социалистов («Партия социалистов республики Молдова, партия действующего президента Игоря Додона – ред.) — 40%. И если Додон сформирует большинство в парламенте, то Молдову ждет полный разворот в сторону России?
— Этого не случится. Потому что мы будем усиленно трудится перед выборами и во время выборов. Думаю, нам удастся добиться того, чтобы социалисты получили не такой уж и высокий результат. И у них не будет большинства. А мы вместе с остальными демократическими силами сможем сформировать большинство и совместно работать как в парламенте, так и в правительстве.
Что касается опросов — ых результаты меняются каждый месяц. Каждый раз мы видим какую-то новую тенденцию. Сейчас число сторонников нашей партии, как и прочим проевропейских политсил, растет. А популярности социалистов, наоборот, падает. Например, в прошлом году у президента Додона было 48%, а сейчас у него меньше 40. В соцпартии 3 месяца назад было 38%, а сейчас осталось 20. По нашим оценкам, наша партия вместе с другими проевропейскими силами сможет получить большинство и сформировать правительство. А социалистам достанется место в оппозиции.
— Я встречал в молдавской прессе мнение, что на рейтингах и «Демократической партии» и прочим проевропейских сил отразился скандал с так называемой «кражей миллиарда» (вывод одного миллиарда долларов из трех банков Республики Молдова в 2014 году. В стране прошла серия массовых демонстраций с требованием наказать виновных. Виновным в отмывании денег и нанесении ущерба суд признал бывшего главу одного из трех банков, Banca de Economii, Илана Шора. В июне прошлого года он получил 7,5 лет тюрьмы, но пока не будет решения апелляционного суда, Шор на свободе под судебным контролем. Оппозиция заявляет о причастности тогдашнего правительства страны к выводу денег, – ред.). В этом контексте вспоминали и ваше имя. Ведь вы возглавляли министерство экономики, вам тоже приписывали определенную роль. Согласны ли вы с этим? И с тем, что именно этот скандал помог Додону в итоге победить на выборах президента?
— Да, однозначно. Спустя что-то, что произошло с финансового и банковским секторами, связано не только с кризисом. Коррупционные скандалы, конфликты внутри коалиции… Все это оказало негативное влияние на проевропейские идеи. Люди были очень разочарованы. В 2009-м они были преисполнены надежд в отношении проевропейских партий, которые только-только пришли к власти. Большинству из этих надежд суждено было разбиться. Это было ясно уже в 2015-м. Тогда у нас был затяжной политический кризис, за год сменилось 4 правительства. И как раз на волне этого разочарования Додон победил на выборах, а социалисты получили большую поддержку.
«С РУМЫНИЕЙ ОБЪЕДИНЯТСЯ ПОЛ-КИШИНЕВА И НЕСКОЛЬКО СЕЛ». ОБ УНИОНИЗМЕ
— Для меня стало открытием, что часть ваших проевропейских политиков выступают за объединение с Румынией. Я писала интервью с Шалару (Анатол Шалару, в 2015-2017 годах – министр обороны Молдовы, – ред.), он открыто говорит, что является унионистом и хочет объединиться с соседней страной. Вы видите в этом угрозу?
— Нет, угрозы нет. Вы должны понимать, что исторически Молдова была частью Румынии. Мы разговариваем на румынском языке. Многие из нас учились там. Я, например, учился 8 лет в Румынии — и лицей закончил, и факультет. У нас хорошие отношения между странами. Румыния очень нам помогает — и с европейским направлением, и инфраструктурно, финансово. В 90-х, когда распался Советский Союз, больше обсуждался вопрос присоединения Молдовы к Румынии, чем сегодня. Сегодня проунионистов — не более 17-20%. Они всегда активизируются и популярны при кризисах. Когда кризис проходит, когда все входит в свое русло, эти крайности уже не являются такими активными. В Шалару и его партии на сегодняшний день — около 3-4% поддержки. Это нельзя сравнить с другими партиями, которые имеют по 20 или по 30 процентов.
— А в какой части населения Молдовы есть паспорта Румынии?
— Нет точных данных. Но все говорят, что около полумиллиона или 700 тысяч (население Молдовы — это около 4 миллионов человек, — ред.). Многие из них чувствуют себя румынами или людьми румынского происхождения, и это нормально, это история. А есть то, которые несколько лет назад получили румынский паспорт для того, чтобы путешествовать или работать в Европейском Союзе.
-Но угрозы национальной безопасности с этой стороны не видите?
— Нет. Потому что угроза не может приходит из Румынии или Европейского союза. У нас угроза — с восточной стороны, и не из Украины, а из России. Мы двигаемся к европейской интеграции. А это означает и интегрирование процессов — и банковская система, и образование, и социальные отношения, и транспорт, и так далее. Косвенно это и есть объединение даже и с Румынией, но через Европейский Союз.
Поэтому нет никаких угроз с этой точки зрения. У меня румынское гражданство еще с 1994 года, когда я учился в Румынии. И это не означает, что я не люблю свою страну, Молдову. И это не означает, что я не патриот Молдовы. Я присягнул Молдове. И все, что я делаю каждый день, я делаю для Молдовы.
— Вы считаете себя унионистом?
-Нет, я не считаю себя унионистом. Я думаю, что унионизм в такой форме, как Шалару хочет достичь, — это означает гибель республики Молдова. Наша страна — многонациональна. У нас есть, например, Гагаузия на юге и Приднестровье на севере. Мы должны быть очень-очень-очень аккуратны. * Прямое присоединение в самом плохом варианте означает гражданскую войну с жертвами, а в самом хорошо — присоединение нескольких сел, районов или половины Кишинева. И еще в Конституции у нас написано, что при принятии каких-то решений о присоединении Молдовы, скажем, к Румынии, гагаузы имеют право на самоопределение. И это означает развал республики Молдова.
«МЫ ИХ ДОЛЖНЫ ЗАТЯНУТЬ В ПРОЦЕСС ЄВРОІНТЕГРАЦІЇ». В ПРИДНЕСТРОВЬЕ
— Кстати, по поводу Конституции. Я читал в Вашем интервью, что Молдова — страна нейтральная, но этот нейтралитет не может быть сейчас обеспечен. Нейтралитет предполагает, что на территории страны нет армий других государств…
-А у нас Приднестровье оккупировано!
-В прошлом году вы с Приднестровьем подписали ряд документов. Теперь Молдова признает дипломы Приднестровского университета, между двумя берегами Днестра восстановлена телефонная связь, молдавских фермеров пустят на спорные земли в Приднестровье, чтоб обрабатывать их и так далее. Но пресса называет это «теорией малых шагов! Ведь глобально проблема по-прежнему не решается — российские войска в Приднестровье.
-С так называемой администрацией Приднестровья мы сейчас находим решения, которые нужны людям. Вы дали пример нескольких из них. Если в дипломах говорит, то мы решили: лучше, что бы мы студентов из Приднестровья через Кишинев отправляли в Европу (пускай они поменяют свой менталитет там!), чем их форсированно отправлять в Москву. Кроме этого, Соглашение об ассоциации и свободной торговле с Евросоюзом распространяется и на Приднестровье. Это факт: более 60% экспорта товаров из Приднестровья идет на Европейский Союз, не на Российскую Федерацию. А это тоже очень хорошо, потому что мы их должны затянуть в процесс євроінтеграції. Если не политически, то вторыми путями. Или экономически. Или вот через социальное.
-Вывод российских войск — это не обсуждается между нами и Приднестровьем. Это должно обсуждаться на большом уровне. Нужно требовать от США, от ЕС, от ОБСЕ более решительных действий. Как мы можем еще продвинуться? Иногда с Украиной и Грузией находим решения. Кроме санкций, у нас появилась идея — мы хотим, чтоб международная компания оценила потери всех трех государств от оккупации территорий, и сформируем кейс судебный…
— Единый иск от трех стран?
-Единый иск в какой-то международный суд. И получим, может быть, и миллиарды.
— Это уже принятое решение?
— Пока мы обсуждаем такой вариант.
— А более активных действий по возврату Приднестровья вы не видите? Одно время обсуждалась возможность выведения российских войск из Приднестровья через Украину…
— Мы требуем этого всегда. В следующие месяцы мы хотим добиться решения ООН о выводе российских войск из Приднестровья. Конечно, Россия завтра этого не сделает. Но это еще один юридический инструмент, позже это поможет нам обратиться в какие-то международные суды.
— Вы пошли по пути интегрирования населения Приднестровья. Украина же идет вторым путем. Например, объявлена блокада…
— Мы это тоже делали. И через 20 лет поняли, что на территории Приднестровья родилось новое поколение, которое не знает, что мы жили когда-то вместе. Они чувствуют себя приднестровцами. Ых изоляция ни к чему не приведет. Лучше их пробовать интегрировать, и чтобы они потом требовали самы воссоединения с Молдовой. Мы хотим попробовать создать такие условия на правом берегу, чтобы стать примером для жителей левого берега. Кроме того, мы через международные институты пробуем создать гражданское общество там. Работаем с журналистами, с молодежью, вовлекаем их в наши какие-то действия. Молдавский паспорт сейчас в цене, ведь у нас безвизовый режим с ЕС.
— И украинский в Приднестровье тоже в цене…
— Поэтому там все больше людей хотят получить молдавский или украинский паспорта. Нужно создавать такие условия, чтобы люди потянулись.
— А вы делитесь своим опытом с властями Украины? Говорите ли «Эй, ребята, вы ошибаетесь! Мы уже прошли это, тактика изоляции не работает»?
— Мы начали налаживать связи очень поздно. За последние 2 года смогли сделать то, что не делали 20 лет во взаимосвязях между Украиной и Молдовой. Например, уже 20 лет говорим о том, что нужно создавать украинско-молдавские приграничные пункты контроля, на границе Украины и Приднестровья. Потому что мы, к сожалению, не контролируем территорию Приднестровья. Прошло 20 лет, и в контексте войны с Россией мы пришли все-таки к тому, что нужно открывать эти пункты. Один уже открыли, второй открывается.
— А скажите, как решен в Приднестровье вопрос с пенсиями?
— Пенсионеры в Приднестровье получают доплаты от Российской Федерации. Точнее, получали. Потому что последний год Российская Федерация практически ничего не оплачивает.
— Она нашим теперь платит — на оккупированных территориях Донбасса.
— Да. Наверное, появились другие затраты. И что мы сейчас делаем? Мы работаем над реформой пенсии. Мы хотим поднять пенсии нашим пенсионерам, чтобы это было хорошим примером и для тех, приднестровских. Обсуждаем сейчас с румынским правительством один вариант — чтобы то, что делала Россия для приднестровцев, Румыния делала для наших пенсионеров. Чтоб доплачивала к пенсиям 10-20 долларов. И это привлечет и приднестровцев, захотят получать молдавские пенсии.
— Но я не об этом. Мне интересно, платит ли Молдова пенсии жителям оккупированного Россией Приднестровья?
-Мы могли бы сделать. Мы вообще думаем о том, чтобы создать «Фонд развития Приднестровья» в нашем бюджете. Может даже с европейской или американской помощью. И чтоб создавать условия, начиная от пенсий и заканчивая так называемыми приграничными мостами, детскими садами, школами…
— А расскажите, как вы хотите, чтобы Румыния платила 10-20 долларов вашим пенсионерам?
— У нас есть договоренность с правительством Румынии о получении помощи — это грант на 100 миллионов евро. И это не кредит, а безвозвратный грант. Часть из этих денег идет на инфраструктурные проекты — музеи, театры… Например, румынское правительство через этот фонд отремонтировало и построило около 180 детских садов. Даже парламент получил помощь. И вот идея есть, чтобы часть из этих денег пошли на доплаты пенсионерам. Потому что, к сожалению, наши пенсионеры получают небольшие деньги.
— А какая у вас средняя пенсия?
— Около, наверное, 80 евро.
— Украина платит пенсии тем, кто оформил статус переселенца здесь, на контролируемой Правительством территории. Есть ли в Молдове статус «переселенца»?
— У нас есть статус переселенца. И они получают не только пенсии. Получают квартиры, пособия, зарплаты, стипендии в университетах и так далее. А если будет потребность, будут заявления тех молдавских граждан, которые живут в Приднестровье, на получение пенсий, они будут включены в систему пенсионирования в Кишиневе.
— Но сейчас не получают?
— Нет таких заявлен!
— А какую роль в приднестровском урегулировании играет Влад Плахотнюк? Встречал мнение, что прогресс стал возможен, потому что олигархи договорились: молдавский Влад Плахотнюк и приднестровский Виктор Гушан…
— Скажу больше, у нас были хорошие результаты достигнуты за счет того, что мы держали вне переговоров России, в первую очередь. Первые обсуждения были между Плахотнюком и Гушаном о том, что нужно находит решение. Мол, давайте создадим комитеты и экспертные группы официальные, но работать будем «discreet». То есть без огласки. Эксперты и правительственные группы с обеих сторон встречались, но работали конфедициально. И когда уже проработали протоколы не подписали, приготовили все решения, за две недели до встречи в Вэне, сказали: «Все, мы нашли решение!». И тогда уже мы проинформировали всех членов формата «5+2» (Молдова и Приднестровье – стороны конфликта, ОБСЕ, Россия и Украина – посредники, ЕС и США – наблюдатели, — ред.). Все были в шоке, особенно Россия.
— А выполняются эти соглашения?
— Например, сейчас работает совместная комиссия над тем, чтоб первый раз за двадцать лет наши чиновники были на территории Приднестровья в специальных офисах, чтобы они там выдавали молдавские номера на автомобили — «MD». Потому что приднестровцы хотели номера со своим флагом. Но нет. Если хотите международный трафик, то у вас должны быть только нейтральные номера. С молдавскими фермерами сейчас юридически решаем, чтоб они могли свободно обрабатывать свои сельскохозяйственные земли в Приднестровье… То есть в целом, договоренности выполняются — какие-то быстрее, какие-то медленнее.
«ДРУЖБА ПОРОШЕНКО И ПЛАХОТНЮКА ДЛИТСЯ УЖЕ МНОГИЕ ГОДЫ».
-У нас много говорят о дружбе Петра Порошенко с единственным молдавским олигархом Владом Плахотнюком. И свидетельствуют об этой дружбе, например, необычайно быстрая выдача Молдове Вячеслава Платона, который является врагом Плахотнюка и проходит по громкому уголовному делу в вас. Или, например, раскрытие заказного убийства Плахотнюка здесь, уголовное дело на контроле якобы сам Петр Алексеевич держал. Как бы вы охарактеризовали отношения Порошенко и Плахотнюка?
-Я никогда не встречался с вашим президентом, но я в команде Плахотнюка. И я знаю, что у них очень хорошие дружественные отношения. Дружба возникла не сегодня, не вчера, а длится уже многие годы. Я думаю, что хорошие отношения между Молдовой и Украиной — не только из-за того, что есть новые подходы и есть новые условия для хороших отношений, но в какой-то мере и из-за хороших личных отношений между Плахотнюком и Петром Порошенко. Продвигались мы хорошо по расследованию по поводу отмывания денег с Платоном. Это очень важно. Потому что не секрет, что Платон работает на ФСБ и на Россию. Не секрет, что Платон был рейдером номер 1 и в Украине, и в Молдове, и что он очень много плохих дел сделал и для Украины, и для Молдовы. Но в то же время он очень важная персона в этих схемах. И поэтому расследование и решение суда очень важны. Без помощи украинских спецслужбы мы не смогли бы продвинуться.
-А правда, что его доставляли в Молдову на частном самолете, на котором до этого раньше летали и наши высокопоставленные чиновники?
-Экстрадиция — это совместная работа наших спецслужб. У меня нет всех деталей, но я знаю, что там были готовы даже 3 самолета. На всякий случай. Ведь Платон — очень важная персона для ФСБ. Русские, наверное, сделали бы все возможное, если бы узнали о его передвижениях. Платона мы из КПЗ до суда тремя кортежами с разной охраной везли.
-А 3 самолета у нас в аэропорту стояли готовыми?
-Неважно! И у нас, и у вас, и так далее. Это очень важная операция была. А говоря о другой спецоперации — предотвращении покушения на Плахотнюка — это совместная работа спецслужб. Эти 5 или 6 человек — они получили уже по 15-17 лет тюрьмы. Приговоры уже есть. И это не только операция между спецслужбами Украины и Молдовы, но здесь были вовлечены и другие спецслужбы.
-Еще одно важное дело для нас. В Молдову бежал судья Чаус, которого у нас подозревают в коррупции. Попросил политического убежища. А наши антикоррупционные органы просят его экстрадиции. Но Молдова не спешит, посадила его под домашний арест. Я слышала такое мнение: Чаус в Украине может дать показания на многих, его возврат нежелателен, поэтому есть договоренность: мы вам Платона очень быстро, а вы там у себя Чауса подержите…
-Я вот об этой связи даже и не знал.
-А о судье Чаусе?
-Не знаю.
«В ГОСУЧРЕЖДЕНИЯХ РУМЫНСКИЙ ЯЗЫК — ОФИЦИАЛЬНЫЙ ЯЗЫК. НАЗЫВАЕТСЯ ОН «МОЛДАВСКИЙ»». ЯЗЫК
-Конституционный суд у вас принял решение о том, что закон, по которому русский получил статус языка межнационального общения, признан устаревшим. После этого решения что-то реально изменилось в стране?
-В стране ничего не изменилось. Я хочу Вам сказать, что новое поколение все меньше и меньше разговаривает на русском языке и меньше и меньше смотрит русское телевидение. Потому что время все расставит по своим местам. А тот закон, который Конституционный суд решил, что он уже старый и нефункциональный — он был принять еще при Советском Союзе, к Конституции. Время меняется, люди меняются. Русский язык у нас остается языком, которым пользуются и гагаузы, и русскоговорящие — русские, чехи, болгары и так далее.
-А в госорганах на каком языке говорят?
-В государственных учреждениях румынский язык — самый главный, это официальный язык. Хоть и называется он «молдавский» в Конституции. Но есть уже решение Конституционного суда, в котором говорится, что молдавский язык — это и есть румынский язык. Ведь в Декларации независимости написано — «румынский язык». Но этот вопрос — очень щепетильный. И даже если больше 50% населения считают, что он называется молдавским языком, другая часть населения считает его румынским — вот этого не меняется суть языка. А вот русский язык новое поколение знает все меньше и меньше. В школах больше не учат русский язык. Учат французский, немецкий, английский, но не русский.
Вместо обещанных 20 минут мы уже говорим 35. Помощники молдавского спикера поглядывают на часы, кружат вокруг нас. «Господин, спикер, время!» — говорит пресс-секретарь. А президент Игоре Додоне мы разговариваем уже стоя, во время экспресс-фотосессии
-Расскажу, как нам в Украине видится фигура Додона. Додон запрещает военным лететь на учения в Украину — а они летят. Он говорит: «Наказать!», а их награждают. Он говорит, вице-премьер России Рогозин летит к нему на «праздник» в Приднестровье — Румыния закрывает небо. Это выглядит все очень смешно. Но я подозреваю, что все не так просто. Как Вы оцениваете его фигуру, роль?
-К сожалению, система выборов президента в Молдове — это прямые выборы. Население его выбирает. А роль эго по Конституции и по государственной системе — более декоративная. Потому что это парламентская республика. У него есть какие-то компетенции, но они очень маленькие. Мы говорим «strong voice, but weak hands» (в переводе — «сильный голос, слабые руки», — ред.).
-Это комично!
-Ну вот я дам вам пример. Мы приняли закон в декабре в борьбе с пропагандой. Мы не запретили российские каналы, а их информационные и аналитические программы. То есть люди смотрят фильмы и концерты, а политического контента нет. Вот уже 2 раза Координационный совет по аудиовизуалу выписал большие штрафы двум каналам. Первый — потому что показывали всю речь и презентацию Путина в марте с ракетами. А второй пример случился на днях — канал оштрафовали за то, что показывали весь парад в День победы в Москве на Красной площади. Не как новость, а весь парад. Наш координационный совет заявил: это пропаганда. Так вот, хочу вернутся к Додону. Мы (парламент — ред.) проголосовали закон о борьбе с пропагандой, а он отказался подписывать. Отправил обратно в парламент. Во второй раз проголосовали — он обязан был подписать. Он не подписал. Говорит: не буду, и все. Тогда Конституционный суд сказал: если президент умышленно не делает то, что Конституция ему говорит делать — тогда его отстраняют на время вот этой функции, и спикер парламента подпишет.
-Помню — вы трижды становились исполняющим обязанности президента, чтобы подписать законы за Додона.
-Да. Трижды.
-Он выглядит смешным.
-Так это его проблемы.
…Эго даже соседи не принимают. Особенно из-за его глупых высказываний и по Крыму, и по тому, что у вас происходит на востоке Украины.
— Но Вы уверены, что он работает на Россию?
— Конечно. А что, этого не видно?
— А у вас тогда нельзя… У вас же в руках, фактически, и правоохранительные органы. Возбудить дело, например, в госизмене?
— Может быть, и госизмена. Мы думаем о том, что будет время и контекст для того, чтобы начать расследование в парламенте. Но вы должны понимать, что расследование должно после этого идти к чему-то. Может быть, мы его отстраним, но это можно на время, на 30 дней. После 30 дней мы должны организовать референдум. А его позиция — еще довольно высокая по популярности. Поэтому ждем еще, чтобы он чуть-чуть подвинулся. Начнем большое расследование. Потому что, кстати, он полетел месяц назад на самолете, на чартерном рейсе, оплачиваемом российскими бизнесменами, в Санкт-Петербург. А это уже влияет на его репутацию. Поэтому мы думаем о том, чтобы начать расследование в парламенте.
— Начать, но чуть позже, когда снизится рейтинг?
— Нет-нет, можно начать сейчас и двигаться…
— А когда снизится — тогда уже привлекать правоохранительные органы…
— Да.
Ирина Ромалийская, Григорий Пырлик, специально для «Цензор.НЕТ»
Фото: Наталия Шаромова, «Цензор.НЕТ»
Источник: https://censor.net.ua/r3070828 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ