«Андрей дома крайний раз был незадолго до гибели. Вот сына не отходил тогда . Единственное чего он боялся – потерять нас, а больше ничего. А вышло так, что мы его потеряли».
Это слова Юлии, жены разведчика 24 бригады Андрея Маслова. Он погиб в мае этого года, 21 числа . В этот день Футболисту, — именно так называли бойца побратимы, — исполнился 31 год. Тогда же разведка 24 бригады потеряла еще одного солдата – Вячеслава Куцмая, позывной Цинк. А месяцем раньше, 8 апреля, с задания не вернулся командир взвода разведки – Владимир Майборода, Май . Все трое были добровольцами, начинавшими свою службу в батальоне «Донбасс». В поселке Зайцево, часть из которого – временно оккупированная территория, в расположении бойцов 24ки, своими воспоминаниями поделились то, для кого погибшие парни были не просто сослуживцами, а друзьями.
Бонд. Командир отделения.
Май – мой земляк. Мы оба из Мелитополя. И оба служили в «Донбассе», начиная с 15-го года. С тех пора я считал Майа нашим командиром. Это единственный человек, за которым можно было идти куда угодно. Он умел держать всех в кулаке, при этом считаясь с каждым из нас. С ним никогда не было разногласий, и за наш коллектив Имей мог погрызться с любым.
Бонд, Футболист и Малой. Со страницы Андрея Маслова
Футболист – это душа компании. Когда-то он профессионально занимался футболом, отсюда и позывной. Он был прямым человеком, как и Май, и рубил правду по полной. Это очень хорошая черта, которую мало кто любит.
Имей и Футболист. Со страницы В. Майбороды
Они вдвоем были людьми, за которых я мог бы отдать жизнь, я в них верил. И они меняли нашу армию. Благодаря им удалось скинут одного гнилого генерала, который однажды пришел к нам на позицию и сказал, что против России мы не попрем, мол, очень могущественное государство. И тогда Андрей с ним поругался, послал его нахер. Генер грозился уволить Футболиста, если тот не попросит прощения. Но все побратимы Андрея, включая Майя, сделали видеообращение, в котором говорилось, что мы думаем по этому поводу, отправили его командованию – и этого генерала сняли.
Вячеслав Куцмай
Славик Куцмай, Цинк, был большим и очень добрым. Когда мы сражались в Авдеевке, уже в составе 72 бригады, он был моим напарником на шахте «Бутовке». Там Цинка при мне ранило и я выносил его с позиции. Слава не любил большие компании, тяжело привыкал к человеку, но если это случалось, то он сильно «прилипал».
После «Донбасса» мы все пошли в ВСУ, в 58 бригаду, а когда поехали поддержать блокаду, нас перевели в 72ую. Уже тогда мы понимали, что хотим держаться одним коллективом. И когда 72ка отправилась из Авдеевки на ППД, а потом на полигоны, не желая сидеть в тылу, этой зимой мы перевелись в 24-ю бригаду.
Никому из нас не нужны были повышения по службе, мы не за этим шли на фронт, никто не видел себя военными в будущем. Для каждого важно было одно – отвоевать свою землю. Наша команда была командой идейных людей, мы делали все сообща, не ссылаясь на должности, как единое целое.
Когда погиб Имей, плакали даже мужики – это было огромным шоком. Я думал, что это вечный человек. На него были огромные надежды – мы убеждали Мая, что таким, как он, надо идти в политику.
8 апреля он с ребятами сидел в секрете, увидели вражескую ДРГ. И чтоб ее ликвидировать, как командир Имей пошел по самой опасной дорогое, а пацаны — по другой. Вскоре они услышали несколько взрывов. Вышли на поиски Мая, но не нашли его. Никто не знал, жив он или попал в плен. Эго тело сепаратисты отдали где-то дня через 4.
В средине мая мы отбили Ленинское (Пивденное, Южное, до 2016 г. Ленинское, — поселок городского типа, входит в Торецкий городской совет Донецкой области Украины. В мае 2018 года штаб ООС сообщил, что село находится под контролем 24 ОМБр, — ред.). Тогда для всех это было событием, а Футболист радовался, как ребенок — так он вел себя всегда, когда удавалось отвоевать пусть даже 200-500 метров своей земли.
А 21 мая, я помню, как Андрей пошутил, что не охота умирать. Тогда у нас были планы отпраздновать его день рождения, но все сложилось иначе: Андрей и Слава погибли. Это случилось в 5 утра, когда мы отражали атаку вражеской ДРГ в районе того же Ленинского. Тогда со стороны сепаров был мощный минометный артобстрел – и одна из мин упала прямо возле Футболиста. Эго забросало землей. Я подобрался к нему, попробовал пульс – он был мертв. Мы отошли назад из-за того, что очень прилетало. Вызвавшим группу поддержки, они подошли к нам, а сепары начали лезть со всех сторон еще сильнее. Когда подоспели наши ребята, я забрал одного из раненых – Фотика, и метров, наверное, 200 -250 тянул его один. Думал, что у нас и Футболиста получится вытянуть, но это было нереально — положили бы еще человека три, четыре. Эго тело нам тоже отдали террористы.
Тогда же сильно ранило Цинка, и когда мы подошли, чтоб его забрать, я увидел, как плакал, но перевязывал Славе голову его товарищ Валет. Он дружил с Цинком еще с «Донбасса». Валет и сам был ранен, но не бросал друга – это очень мужественно, как по мне. Мы вынесли Славу в более-менее безопасное место, посрезали с него все вещи, пережгутовали, медик вставил ему в нос трубочку, чтоб он мог дышать. Мы даже делали искусственный запуск сердца, но не спасли. Врачи говорят, что даже если бы мы успели передать его им живым, он бы все равно не выжил – ранения были смертельными.
После гибели пацанов нас всех отпустили в отпуск на 10 дней – мы съездили к ним на похороны. Погибших ребят наградили орденами «За мужество» (посмертно), но я считаю, что эти люди заслужили намного больше. Именно поэтому мы будем продолжать работать так, как работали. Теперь мы не только отвоевываем свою землю, а еще и исполняем долг перед погибшими.
Страйдер, Бонд, Злой, Малой, Седой. Фото: Вика Ясинская
Седой. Командир отделения.
О наших погибших парнях многое можно рассказать, жаль только, что мы говорим лишь тогда, когда людей нет – и словами их уже не подымешь.
В нашем взводе много идейных ребят и все хотят воевать, но война — это смерть. Молодым и сильно горячим Имей всегда говорил, что если хочешь погибнуть — бери мешок гранат и иди к сепарам. Он умел пресекать чрезмерные порывы, но иногда уступал.
Надо ценить свою жизнь. Погибнуть — это две секунды — до врага здесь 450 метров. Но хотелось бы воевать не насмерть, а так, чтоб выжить – и это действительно большое искусство. Все наши погибшие ребята понимали опасность, когда шли на задания, но, может, не до конца. Мне очень жалко пацанов, и я не могу понятий одного, почему убивают именно тех, кто для остальных пример, может быть, каждый из них думал, что именно мне не прилетит? Но если сейчас спросить у молодежи об опасности, они скажут: «Убьют так убьют, а что ничего не делать и просто сидеть?»
Из всех троих дольше всего я знал Цинка. Еще весной 14-го года мы с ним одновременно ушли в «Донбасс», а пересеклись уже в плену после иловайского коридора. Два месяца были в донецком СБУ, а потом нас отправили в Иловайск, якобы восстанавливать огород. Всего в неволе пробыли 4 месяца. А потом было Широкино, Водяное. Я еще год прослужил в «Донбассе». Цинк был в противотанковом взводе. Я в 4 штурмовой роте. Слава летал на коптере. Он еще в Широкино управлял с комплекса, я бывал с ним на таких вылетах — и у него отлично все получалось. Затем у меня закончился контракт и я ушел на гражданку. Мы встретились снова уже в январе этого года, когда я пришел служит в 24ку.
За Футболистом, как и за Маем, все тянулись. Весной к нам пришел воевать боец, позывной Малой, – он учился в то школе, где Андрей преподавал физкультуру. Родители говорили Футболисту, что отдают сына под его ответственность, и теперь, после гибели Андрея, она лежит на нас. Хотя парень очень хорошо себя проявляется.
Мне бы очень хотелось, чтоб такие люди, как Май, Футболист и Цинк жили долго, не только потому что жизнь – это ценно, а и потому что у них был большой потенциал как у военных. Они – лучшие примеры патриотизма и самоотдачи. Таких людей надо очень беречь, но с другой стороны попробуй их остановить в их рвениях.
Но как бы там ни было, они и их действия — это пример для тех, кто боится высунуть нос из окопа. Вспоминая именно эти имена, руководство может рассказывать и мотивировать других. Я считаю, что это люди, которые должны войти в учебники.
Страйдер. АГСник
К тому моменту, как я записался в «Донбасс», там уже давно воевал Цинк. Он попал в плен после Иловайска. Но познакомились мы позже. А с Футболистом и Маем я повстречался, когда «Донбасс» стоял на обороне Широкино, вместе с «Азовом», там же воевала и 8 рота ДУК ПС «Аратта». Это был май 15 года, тогда Володя и Андрей вдвоем пришли в подразделение, и как раз попали на последний наш заход в деревню. Но тогда мы не особо общались. Потом уже я узнал их истории, что Имей на войну пришел простым солдатом. Хотя у него в армии было звание прапорщика, после контрактной он прослужил еще 5 лет, а потом пошел в гражданскую авиацию — пилотировал самолет. Весной 14 года он был в самообороне Мелитополя. В Мая была очень мощная харизма. Он был пробивным и всегда готовым идти за своих ребят до конца. Это и подняло его авторитет среди остальных.
Когда летом 15-го нас вывели из Широкино, пришло распоряжение, что Нацгвардия, в составе которой был «Донбасс», теперь не воюет, а выходит на вторую линию. И следующий час у нас был полностью связан с дежурствами на блокпостах. Изредка мы выезжали на фронт в составе сил спецопераций. В тот период в батальон приходили люди, которые не собирались воевать, но хотели получать зарплату, а еще такие, которые хотели примазаться к славе «Донбасса», ничего при этом не делаия. Некоторые даже пробились в командование и начали награждать своих прихлебателей неизвестно за какие заслуги. В общем, атмосфера в подразделение совсем испортилась — и Имей пытался влиять на эту обстановку. Он выводил этих людей на чистую воду.
Футболист тоже начинал в качестве простого солдата. Но вот начали мутить разные движухи по подготовке, в том числе и спортивной. Они оба с Маем активно проявляли лидерские качества, вступали в конфликты с людьми, которые пытались делать несправедливые вещи. И в какой-то момент вокруг них сформировался определенный коллектив. Правда, я на тот момент был в другой роте. А когда к нам с Мариуполя пришла команда выдвигаться в деревню Старое (Полигон), нам пообещали, что после него нас выдвинут воевать на первую линию. Но случилось совершенно иначе: пробыв долго на полигоне, мы наконец поехали на восток, к нам приехал какой-то генерал и сказал, что нашей задачей теперь будет охранять Углегорскую ТЭС . Естественно, все начали негодовать – и тогда Имей вышел перед тем генералом, представился и в нецензурной форме сказал, что нас жестоко обманули. Закончилось это тем, что командование пошло на компромисс с нами — и тех, кто хотел уходит, увольняли по сокращению штатов. В итоге две с половиной роты, включая меня, ушли из подразделения.
Имей и Злой
Но Имей задумал сделать иначе: связался с 16 батом 58 бригады, который в то время занимал позиции в Авдеевке. Это было лето 16 года. И сказал, что пацаны, есть такая идея — если кто хочет идем оформятся в этот батальон и будем там нормально воевать. Я тогда не был в курсе их планов, но тоже собирался идти куда-то служит, пока однажды мне не позвонил Володя и сказал: «Ну что ты там, отдыхаешь?» Он всегда общался с юмором. Рассказал, что они с ребятами воюют в районе авдеевского леса — и я приехал к ним. Тогда же к нам присоединился и Цинк. Но провоевали мы в Авдеевке где-то недели три – бригаду внезапно решившего выводить. Мы отправились в Сумскую область на полигон.
Очень важным моментом для нашей команды стала бахмутская блокада. Многих тогда возмутил факт жестокого обращения милиции с парнями, которые находились там, и с которыми мы служили в «Донбассе». Май сказал тогда: «Пацаны, я беру отпуск и еду на блокаду, посмотрю, что там». Мы хотели обеспечить резонанс, из-за которого полиция, может быть, воздержалась бы от слишком агрессивных действий. Плюс для нас была недопустима торговля с врагами из ДНР. Кроме Мая и Футболиста туда поехало еще 20 ребят, в том числе и я. Но ровно через сутки нашего пребывания на возле бахмутской ж/д, командование всполошилось. Сначала нас пытались ругать, как это военнослужащие приехали на такую акцию? Но поскольку мы были там без оружия и во время отпусков, нас просто забрали оттуда, с предложением отправить снова на войну. Помню, мы тогда смеялись, что если бы знали, что это так подействует, то приехали бы на блокаду еще раньше. Это был период, когда в Авдеевке шли мощные бои — и 72ка отбила позицию «Алмаз». В общем, зимой 17 года мы попали в тот же авдеевский лес, в котором уже стояли. На том направлении тогда действительно было очень жарко – у нас были дежурства на «Орле» (позиция «Алмаз» переименованная в честь погибшего там командира Андрея Кизило). 6 человек заступало, и трое в тот же день уезжали контуженными – район этой позиции все время долбанные танки. К тому же тогда были сильные морозы.
Провоевали мы там три недели, пока обстановка не стабилизировалась, и весной нас снова отвезли на полигон, но ненадолго. Вскоре сложилось так, что всю нашу команду перевели в 3 батальон 72 бригады. Вот так мы попали на шахту «Бутовка». Это была средина апреля. Из нас сформировали взвод разведки, которого тогда у третьего бата вообще не было. Сначала всех хотели раскидать по ротам, но Имей отстоял, что нас не разбрасывают, а делают еще одно подразделение. И хотя разведка была не наша специализация, мы были пехотой, мы взялись учится с нуля.
Сначала мы выполняли легкие задание, а потом выходили дальше за линию фронта. Делали секреты, которые в итоге превращались в новые позиции и так мы отвоевали на Бутовке, наверное, метров 300 нашей территории. В один прекрасный день сепаратисты обнаружили, что наши позиции не в 500, а в 150 метрах от них. Именно тогда Цинк получил ранение в руку, плюс эго сильную контузию.
Имей, хотя был командиром взвода, никогда не отсиживался в тылу, и вел себя как все, на равных. Был момент, когда он застрелил двоих сепаратистов в их же окопе. В разведке бывают форс-мажоры, многие люди теряются, тем не менее, что Андрей, что Володя не только сами выходили из сложных ситуаций, но и вытягивали наше подразделение.
Когда осенью 72ку начали выводить из Авдеевки, наши естественно не хотели никуда выходить и рвались к тому, чтоб остаться там и продолжать сражаться дальше. У меня незадолго до выхода закончился контракт и я решил его не продлевать, чтоб не сидеть на полигонах. Но когда наши из 72 перевелись в 24 бригаду, я тоже присоединился к ним. Подписал контракт. И мы снова все вместе продолжили воевать, пока не погиб Имей…
Хоть всех это и очень шокировало, мы не развалились после того, что случилось. Более того, это еще мощнее мотивировало нас продолжать свою работу – бить по врагу вдвойне больнее, чем раньше. Приехав с похорон Мая, мы буквально сразу начали подготавливать операцию по занятию Ленинского. Несколько недель последили за передвижением сепаратистов в то местности, и в конце концов получилось зайти туда тихо, без потерь и всех поставит перед фактом, что теперь это снова наш поселок.
А когда по Меня было 40 дней, погибли Футболист и Цинк. Прослужил с ними всеми не один день, я точно знаю, что этих ребят будут помнить очень долго, а наша задача продолжить то, что делали они.
Цинк
Злой. Решениеідник, в прошлом боец УДА
Мая я видел, еще когда воевал в Широкиному. Тогда я был в составе ПС. Однако познакомились мы только в начале февраля этого года, когда я принял решение оставить ряды добровольческой армии и подписал контракт. В подразделение Майбороды мне посоветовал прийти мой собрат друг Донбасс, сказал, что там классные пацаны. И на самом деле, оказалось, что здесь так же все добровольцы, то есть у нас одна общая цель, поэтому я сразу вписался в эту команду и работать вместе мы начали с первых дней.
Май, не смотря на то, что ребята в своде все разного возраста, был отцом для каждого. Так же и для меня, хотя я всего на год младше него. Если были какие-то дискуссии, что загострювались, Имей умел это сгладить так, что все превращалось в шутку. Именно от командира зависит жизнь и боеспособность его подразделения — и Имею удавалось быть образцовым командиром. Он бескомпромиссный, правду-матку резал в глаза где и кому. А о ребятах заботился так, как я не видел даже в добровольческих подразделениях.
Когда мы не нашли его после того, как отбили атаку ДРГ, надеялись, что он в плену, даже готовы были собирать деньги на выкуп, но через неделю нам вернули его тело. На опознание нас ездило трое: Испанец, Бонд и я. Майя передавали в Марьинке — оказывается он пролежал некоторое время в донецком морге. И когда мы посмотрели тело, его было трудно узнать. Когда у него разорвался в руках патрон и мы должны были разглядывать шрамы на пальцах Мая, чтобы его точно идентифицировать.
Цинк у нас был такой — за все время нашего знакомства я не слышал от него не то что обиды, а даже повышенного тона. А Футболіст то такая веселая была человека…. надо было слышать его смех, чтобы понять о чем я говорю: такой заразный, что с ним смеялись все, кто рядом, и очень искренний. Он нічого не боялся. На его похоронах была какая-то неимоверное количество людей, приезжали и из других концов страны, чтобы отдать ему дань уважения.
После этих смертей мне хочется еще больше убивать ту сволочь, что пришла к нам с войной. Мы никогда им не простим наших ребят. Поэтому и остаемся воевать, потому что если в таких парней, как были Май, Футболист, Цинк, а у нас их еще немало, опустятся руки, мы никогда эту войну не выиграем.
Юлия, жена Андрея Маслова (Футболиста)
В начале мая я ему сбросила фотку сына, а он как раз с Цинком был тогда. И Андрей написал мне: «Слава сказал, ничего твоего в ребенке нет, он только на маму похож, ты представляешь, Юль?» А теперь я вижу в сыне только Андрея.
Мой муж был личностью. Эго и здесь боялись, в городе, и там, на фронте. Уже после его смерти, я много читала, какие люди на войне – много так называемых «заробитчан». И мы часто об этом говорили с Андреем — он презирал таких. Говорил, что лучше пусть солдат будет меньше, но чтоб они были настоящие. Так вот и мой Футболист, и Май, и Цинк — они были настоящими.
Андрей уважал людей, которые отстаивают свою позицию, даже если это враг. Он говорил, что бойтесь равнодушных. К сожалению, в Харькове очень много таких.
Муж очень хотел сына, а вообще мечтал, что у нас будет много детей. Но он не присутствовал в момент рождения Мирона, в то дни как раз погиб один из его побратимов – и я поняла его тогда, а сейчас понимаю еще больше, насколько ему было тяжело. Он не спал ночами. Говорил, я закрываю глаза, а мне пацаны снятся. Но он всегда старался не показывать своих переживаний. Больше всего на свете Андрей боялся потерять нас, а больше ничего, но потеряли мы его…
Я не хочу, чтобы о нем забывали. И буду делать все, что в моих силах, чтоб донести всем, что за такими людьми, как мой муж, будущее.
Фото: Вика Ясинская
Я очень верю, что Андрей ушел не зря, не зря ушли и другие ребята. Многих, с кем он меня познакомил, уже нет в живых. И если бы не Мирон, сейчас я бы тоже, наверное, уже была на войне.
Последний раз мы общались с Андреем по телефону накануне его гибели и день рождения. Попрощались на очень хорошей ноте. Я сказала, что мы с сыном очень любим своего папу, а Андрей, что я обязательно к вам скоро вырвусь, но не предупредил что вырвется вот так…
Вика Ясинская, «Цензор.НЕТ»
Источник: https://censor.net.ua/r3073606 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ