«Я переселенка, на меня приходили посмотреть. Одна бабка сказала: «Твой муж убивает свой Донбасс!» А я ей: «Он защищает свой дом», — вдова добровольца Юрия Федорина

Витая Федорина — жена бойца 93 бригады Юрия Федорина . В 2014 году, опасаясь за жизнь детей, она уехала из пригорода Донецка, а муж пошел добровольно на фронт.

За несколько лет ей пришлось испытать не только трудности жизни переселенки, но и когда Юра погиб, научиться жить без него. Сейчас Витая с дочерьми живет в Полтаве, но говорит, что даже после нашей победы на малую родину уже не вернется.

Фото: Вика Ясинская

«Мы сами с Донбасса. Я из Макеевки, а Юра из Антрацита, но познакомились в Мариуполе. У нас в городе было туговато с работой – и меня к себе сменщицей в Мариуополь позвала подруга. Уехала я со своей дочерью от первого брака. Лето отработала, потом нашла жилье — и стала работать в киоске. А Юра возил пиццу на «Пирожке» (Автомобиль Иж-2715). И мой хозяин как-то заказал нам пиццу, а Юра меня как увидел, рот раскрыл – и влюбился. Долго звал на свидание, я не хотела. Наверное, потому, что первый опыт у меня не ахти — думала, зачем мне это снова надо? Плюс Юра младше меня, но таки сдалась. 23 февраля поздравила его эсэмэской, он мне тут же сказал, что заедет — вот так мы и начали встречаться. Это было в 2007 году. Потом сняли квартиру — начали вместе жить. Поженились в Макеевке.

У Юры тоже есть дочь от первого брака, она живет с мамой, ну а совместных детей у нас двое — Лена и Аня. У них полтора года разницы. Юра всегда был против, чтоб я работала, хотел, чтобы занималась детьми, семьей, чтоб встречала его с работы. В какой-то момент мужу надоел Мариуполь — и мы решили уехать в Макеевку. Сначала жили с моими родителями, потом отец помог купить квартиру. Это было в конце 12-го года. Юра всю жизнь на частника проработал, а здесь пришел на шахту — спросили трудовую, ее у него нет, говорят, а вдруг вас за прогулы уволили. В общем, он пошел работать на шахту – это нелегальная добыча угля. А я — на хлебозавод. Коллектив там в основном женский, и ближе к событиям, весной 14 года каждую и ночную смену на работе в разговорах звучало, что надо мужиков спасать, куда-то ввозит, потому что их заберут воевать. А Юра говорил, чтоб я никого не слушала. Запрещал мне смотреть телевизор.

Когда был референдум, естественно, мы туда не пошли. А когда все начало приближаться к нам, я не верила до последнего, что в Макеевке начнут стрелять. Но помню, как же началось: Юра еще работал, я его сидела ждала – и посреди ночи «бабах». Оказалось, что дошло и до нас. Тогда начали в панике разъезжаться мои друзья, многие в Россию. Люди были напуганы пропагандой, историями о «бандеровцах». Ну и пришло время, что мы тоже решили покинут огород. Мой отец начал настаивать, что вывози детей. Юра отправил нас в Мариуполь к куме, а сам сказал, что еще поработает. Это было в середине июля 14 года. Я взяла на работе отпуск на 2 недели, думала, что скоро все затихнет поеду ненадолго. У нас Леночка должна была как раз идти в первый класс. То есть серьезно еще все это я не воспринимала. Но буквально мы пробыли неделю вне дома, позвонил муж и сказал, что записался в батальон «Донбасс». Я в слезы: «А если с тобой что-то случится, а на мне трое детей?» А он мне говорил, что я везунчик, со мной все будет в порядке. В общем, стало очень страшно. Но он еще раньше мне говорил, что если что-то начнется, я пойду за Украину. В итоге 17 августа ему надо было явится в Курахово, перед этим он приехал к Анечке на пятилетие. Я пыталась его отговаривать идти воевать, мол, давай будем где-то здесь жить, работать, а он мне, что если все так скажут, то кто пойдет?

В общем, проводили мы его. В Иловайск Юра не попал, потому что только пришел в батальон, но после этого сказал, что «Донбасс» — теперь стал больше политической организацией, чем военной, а он хочет на фронт. Сначала с другими ребятами они думали перейти в ПС, но вышло так, что попали в ОУН.

Это было в сентябре. Тогда в Мариуполе тоже были обстрелы. Я отвела Лену утром в школу, днем «бах-бах». Кума говорит, что беги-забирай. Прибежала, а там всех по домам уводят. Как-то худо-бедно первую четверть мы отучились и прожили. Но потом похолодало, у кумы частный дом, денег особо нет, дров, чтоб отапливать тоже, я еще не работала, а Юра на фронте. Получали тогда гуманитарку от Ахметова: макароны, кильку в томате, «Мивину». Но однажды мне позвонили дальние родственники из Полтавской области — пригласили к себе. Сказали, что у них большой дом, газ, тепло. Мы решили, что переезжаем.

Это были родственники по отцу. Мы приехали, они нас встретили, отвезли в село Билыки — я никогда там не бывала. Мои дедушка с бабушкой во время голодовки выехали оттуда на Донбасс — там и посели.

В ноябре 14 года Юра получил ранение в Песках. Помню, он позвонил и сказал: «Котик, меня ранили!» У него был осколок между ребрами, он потом его показывал. А у меня накануне тоже бок очень ныл, видимо, такая связь была между нами. Мы с детками к нему в госпиталь в Днепропетровск приехали. А когда Юру подлечили, дали направление в санаторий куда-то под Киев, но он сказал, что лучшая реабилитация будет рядом с семьей. И на мой день рождения, 26 ноября, приехал с букетом роз. Сказал, что волонтеры мне цветы купили, чтоб я тебе подарил, денег-то не было. Я делала ему перевязки и просила уже никуда не ехать. Но он мне, что нет, меня пацаны не поймут. Когда созваниваются с ребятами, они решили, что из ОУН переходят в 93 бригаду. 15 декабря он уехал.

А с весны как-то стало ясно, что мы уже задержались у родственников и начали им мешать. На лето 15 года мы уехали в Киев к моей сестре, а потом – к Юриной, она в Борисполе. Они с мужем тоже из Мариуполя переехали. Ээ Коля налаживал бизнес – и они позвали нас к себе. До конца лета мы пробыли у них. Я подрабатывала в Когда. Но осенью детям на учебу – и мы с намереньем искать жилье возвратились обратно в село. Как-то в школе мы с Аней репетировали стихи перед первым классом, там были родители – и я к ним обратилась за помощью, что нам с дочерью негде жить. И одна мама предложила пойти в пустые дома, поспрашивать, может, кто сдаст. В одном из таких недавно умер владелец, и его родственник согласился нас пустит туда жить. Но условия в доме не было, вода в колодце, туалет на улице. Помыться негде, мы купили большое корыто. А зимой там было очень холодно. В общем, жизнь изменилась полностью. Все надо было делать самой. Правда, Юра, когда приезжал, мне помогал. Но ведь это нечасто было. А вообще, он мечтал после войны в домике в селе и коровое.

Когда мужу начали платит зарплату — мы поехали за утками, очень он хотел, чтоб они у нас были. А я никогда этим не занималась. Огород терпеть не могла, но всему научилась: и куры у нас были, и картошку сажала, огурцы, помидоры, а на оплату жилья и коммунальных услуг мы получали помощь – 2400 грн на троих. Люди в селе начали завидовать.

Наверное, потому что я переселенка, в селе поначалу никто со мной не общался, только родственники, которых там еще нашлось немало. И только уже спустя два года у меня начались нормальные отношения с родителями одноклассников моих девочек. Стали звать куда-то, когда собирались с детьми. Увидели, что я нормальная, такая же, как они. Появились подруги. Потом я пошла на работу в магазин — и на меня люди приходили смотреть, одна бабушка пришла, другая, третья, мол, так вот ты какая! А была и такая, которая сказала, что у тебя муж поехал свой Донбасс убивать. А я ей, что он пошел защищать свой дом. Больше она ко мне не ходила. Из этого села у многих на Донбассе есть родственники, которые так же в голодовку переехали.

О войне Юра почти ничего не рассказывал. Разве что в ДАПе, что на метеовышке они на стуки остались, остальные уехали. И что по ним стреляли танки, а через день приехала машина за ранеными – и ребята выехали с ними. Видно тогда у него случился первый перелом. Он домой уже приехал какой-то другой. Еще рассказывал про ребят, про оторванные руки, ноги. У него друг погиб.

Юра был в разведроте – и все время говорил, что воевать он будет до победы. Несмотря на то, что мне было тяжело, и мы все время его ждали, у меня вскоре изменилось мнение о его выборе – я им гордилась. Что он защищает, а не сидит у меня под юбкой, что не уехал в Польшу, Россию. И когда он приезжал, мы гуляли всегда под руку, нам даже другие удивлялись, словно мы молодожены.

Мы всегда с Юрой шутя общались, то позвонит и говорит, что я хочу «Селедку под шубой». А я ему, да как же я тебе ее отправлю? Отвечает, что в судочек и посылкой. А вообще, волонтерами я передавала все, что могла. Я и сейчас пацанам кое-что передаю. А они когда приезжают, всегда что-то детям привозят.

Последний раз мы виделись с Юрой, когда он приехал в отпуск — где-то в конце мая — начале июня 17 года. Вот тогда я поняла, как сильно он изменился – стал очень агрессивным, отстраненным. Часто бывало: лежит, смотрит в телефон – вижу, что взгляд меняется на стеклянный, начинают катиться слезы. Я подхожу, обнимаю, как мама, голову себе на ноги кладу. Начинаю жалеть: «Юра, да что такое?» — а он мне: «Там мои пацаны!». Мне было жутко, я не думала, что он настолько поменяется. Говорила ему, что тебя надо к психологу. Пообещал, как приедет в следующий раз – походим вместе.

Погиб Юра за день до ротации, в селе Крымском, 28 июня 2017 года. У меня в то дни как раз были выходные, я детям обещала, что в Киев съездим. Мы с мужем часто переписывались по телефону. И накануне он мне сказал, что идет на выход — и два-три дня его не будет на связи, чтоб не переживала. Когда это случилось — меня как раз сильно всю «выкручивало», словно заболела. Думала даже отменить поездку. Но 29 числа мы таки уехали, остановились у сестры. Утром 30 июня я встала – и мне звонит волонтер Таня из Кобеляк (город в Полтавской области), плачет и говорит, что не знает как и что, но в Юрином подразделении есть «двухсотый» и «трехсотый», неизвестно кто из них кто, но один из них мой муж.

Я, услышав это, не хочу верить в худшее, думаю, что он ранен. Не знаю, что сказать детям. Хожу по кухне — слезы катятся. Жду, что кто-то позвонит и сообщит, что это либо вообще ошибка, либо он ранен. Начинаю обзванивать пацанов, звоню Юрином собрату Витое из Харькова, а он мне в трубку: «Соболезную!» Я начала кричать в ответ, что еще ничего не известно, зачем вы все его хороните, он живой! Встала сестра — пыталась успокоить. Мы должны были ехать в гости к Юриной старшой сестре. Приехал ее муж, забрал нас с детьми. Я слез сдержать не могу, дочки спрашивают, что такое, а я на них смотреть боюсь. Вскоре мне позвонили из военкомата – ым я тоже не поверила — тэла не было. Вышло так, что оно попало на ту сторону. Тогда ранили еще одного разведчика, и пока его остальные тащили, начался обстрел. Возвратились, а Юры нет. Долго искали, потом с тот стороны не отдавали, видно, поменять на кого-то хотели. А девочкам о смерти папы я сказала, когда приехали домой. Начала зеркала завешивать, а дочери спрашивали «зачем», а я не знала с чего начать. Но моя сестра рассказала им о смерти, что люди попадают на небо. Аня заплакала, а Лена держалась, прижавшись ко мне. И мы начали им объяснять, что папа погиб, но будет теперь вашим ангелом-хранителем.

В итоге хоронили мы Юру 9 июля в Кобеляках на Аллее Славы. Но я не верила в то, что это он даже тогда, когда привезли гроб. Закрытый. Спросили, хочу ли, чтоб сняли крышку – я ответила, что конечно. Но ко мне подошел военком и сказал: «Тело в таком состоянии, что не стоит. Поверьте мне, то, что вы увидите будет всю жизнь у Вас перед глазами». А я слушаю его и плачу, что мне надо посмотреть, может, это не Юра! Но те, кто его привезли, показали фото Юриного тела. Я посмотрела – и опознала. Правда, вот эти грубые швы, наложенные после вскрытия, действительно до сих пор у меня перед глазами.

Вообще, не знаю, как я это все пережила. Очень долго, как зомби ходила. А когда дома никого не было, я его фото к груди прижимала и плакала. И приговаривала, что зачем ты от нас ушел, как же так? Правда, все меня дергали, то в военкомат какое-то заявленіе писать, то какие-то справки оформят. Командир мужа очень помог — проблем с получением акта расследования не было. Дали заключение, что смерть связана с защитой Родины. Затем в Кобеляках открывали мемориал: добавили фото Юры, и еще одного молодого мальчика, который погиб раньше – на открытие пригласили и меня. После мне часто звонили местные волонтеры — и не оставляли без внимания. И подруга, которая жила по соседству, все время к себе с мужем звали. Я не ела ничего но, благодаря друзьям и знакомым, как-то постепенно вычухивалась. На деньги, полученные после смерти Юры, мы купили в Полтаве квартиру, владельцы — я и дочери. Хотя и здесь я долго днем не выходила на улицу, только вечерами через парк с детьми ходили в магазин. А потом пошла к психологу – и она меня постепенно вытащила из тяжелого состояния.

Потом как-то позвонила одна вдова и сказала, что у нас в Полтаве есть организация «Семьи погибших», и чтоб я приезжала к ним на собрание. Я туда приехала, познакомилась со вдовами и мамами наших ребят – и присоединилась к их группе. Стали общаться. А еще на одном из собраний меня пригласил в Обладминистрацию глава областной организации по семьям погибших – и предложил с ними работать. И с тех пор я занимаюсь детьми. Это волонтерская работа. Мы все время проводим что-то для деток – хотим, чтобы они сдружились. То есть у меня появилась какая-то деятельность, но работу я еще не нашла – пока что живем на пенсию.

Я дочкам постоянно про папу рассказываю, где он был, за что воевал. Мы видео смотрим разные о войне, фильм о ДАП посмотрели. Они папин орден получали «За мужество» и волонтерскую награду «Рыцарский крест добровольца». А побратимы про Юру рассказывали, что он все время шутил, мол, я не пойду на задания – я трус и подонок, а если без шуток, то был по-настоящему хорошим бойцом, что на него можно было положиться.

Фото: Вика Ясинская

Сейчас я уже понимаю, что жизнь продолжается, и я изменилась – теперь могу идти напролом там, где это надо. Если раньше предпочитала смолчать, что-то «проглотить», теперь не молчу. А относительно войны, может, я стала жестокая, но я бы ту сторону огородила забором. Считаю, что люди там не поменяются. Они плюют на Украину и тут же сюда едут за детскими пособиями, пенсиями и так далее. Поэтому меня очень радуют успехи наших военных на фронте, но когда будет победа, я в то края не поеду, даже просто так – не хочу.

  Вика Ясинская, «Цензор.НЕТ»

Желающие помочь семье могут направит средства на карту:

5168 7551 0331 9436 ПриватБанк

Источник: https://censor.net.ua/r3107710 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ