Волонтеры Диана Макарова и Наталья Воронкова рассказали Цензор.НЕТ про пятилетнюю Олю, которая мечтала иметь волшебную палочку, о женщин, что оставались в аду, потому что не могли покинуть своих коров, о бабушке, которая спала в коробке от холодильника, о разговоре с губернатором Донетчины, водителей автобусов «Киевпастранса», которые добровольно поехали вывозить людей из-под обстрелов, трехдневные переговоры в СЦКК относительно зеленого коридора для эвакуации гражданских и российского генерала Вязнікова.
«СИДЯТ МУЖИКИ, ПЬЮТ ПИВО И СМОТРЯТ ТО НА РОЗОВОГО ПОНИ, ТО НА ОЛЕЧКУ»
Диана Макарова: С Натальей Воронковой мы знали друг друга еще до войны по работе с ранеными майданівцями. А с Эндрю (Андреем Галущенком, украинским военным, волонтером, позже — руководителем сводной группы по противодействию контрабанде, убитым неизвестными в Луганской области 2 сентября 2015 года, — ред.) я познакомилась, когда он формировал разведгруппу в батальоне им. Кульчицкого. Туда входили лучшие бойцы — и мы решили, что наш фонд будет им помогать. Купили им тепловизор, машину…
Наталья Воронкова: Я с Эндрю познакомилась еще во времена Майдана на собрании сотников в Украинском доме, однако близко мы начали общаться уже во время войны. Во время подготовки к первой моей поездки на фронт Диана пригласила его как специалиста, и мы начали сотрудничать.
Андрей Галущенко, Эндрю
Д.М.:Первой нашей серьезной работой вместе 32 блокпост — мы поднимали волну в интернете, посылали туда нашего перевозчика когда везде уже все было заминировано, когда представители МО бесстыдно лгали и отчитывались Президенту, что ребята в окружении обеспечены едой и водой…
Н.В.: А они в это время воду крышечками делили.
Д.М.: В конце концов, мы поехали на соседний 31 блокпост. Мы были там, когда ребятам из 32 дали возможность вывезти останки собратьев, которых они же сами и выкапывали — голодные, обезвоженные, раздетые, потому что их одежда сгорела… Надо было видеть как, вырвавшись ненадолго, они пили воду, как черными пальцами ломали хлеб… Они могли отойти — но отказались делать это без приказа. Мы сказали им, что будем на их стороне в любом случае, какое решение они не приняли бы… Ребята вернулись на 32 блокпост. А потом, уже ночью, позвонили и сказали, что выходят. Какое это было счастье!
Вскоре Эндрю со своей группой перешли из батальона им. Кульчицкого к батальону «Золотые ворота», вместе с которым и вышли на фронт. Произошло это по разным причинам, в частности потому, что в «Золотых воротах» была возможность тренироваться — и Эндрю смог дать своим ребятам такие знания и умения, которые далеко не все добровольцы на то время имели возможность получить. Он выискивал учителей, выискивал лучших инструкторов, и мы видели, как его группа растет… Но 9 января 2015 года бойцы батальона им. Кульчицкого попали в засаду в районе Станицы Луганской. Наплевав на приказы, наплевав на все, группа Эндрю, которая была на то время в Счастье, мчалась им на подмогу. На помощь им спешили, на самом деле, все, кто рядом стоял! Но Эндрю — так случайно совпало — как раз был в Станице. И он просто ворвался в тот бой, он сражался бок о бок со своими собратьями-«о сережках». В том бою погибли двое. Но других парней из окружения удалось вытащить. И, помню, когда мы приехали — у Эндрю глаза горели. Это для него было такое счастье: «Я был в бою, я был со своими…» Видимо, именно тогда и было принято решение всей группой возвращаться обратно к батальону им. Кульчицкого.
Зимой 2014-2015 мы с Натальей начали ездить на фронт вместе, выстраивая совместные маршруты, потому что формировать колонны с помощью из машин нашего фонда и ее волонтерской сотни было и легче, и лучше, и быстрее.
Диана Макарова, фото из Facebook
Во время этих поездок не обходили мы и Водяное, что возле Донецкого аэропорта. В поселке тогда оставалось до двух сотен людей, в том числе и около 20 детей. Одной из них была девочка лет пяти…
Н.В.: Девочка с огромными голубыми глазами. Оля. 28 декабря 2014 года я разговаривала с ней в полутемном подвале их дома. Я спрашиваю ребенка: «Олечка, а чего тебе хочется на Новый год?» А она отвечает мне: «Волшебную палочку». Она взмахнула бы ею, объясняла Оля — и тогда бы больше бы не стреляли. Заработал бы телевизор, и Оля смогла бы посмотреть мультики.
Наталья Воронкова, фото из Facebook
В конце декабря мы говорили с мамой Оли, предупреждали ее:»Почему вы не едете? Посмотрите на Пески!» Но женщина отвечала, что когда будет такое, как в Песках — тогда они и поедут. Это была классика жанра…
Вдруг, 19 или 20 января, в последние дни обороны ДАП, у меня зазвонил телефон. На том конце рыдала женщина: «Заберите нас! По нас кроют! Пожалуйста, заберите…» Связь прерывалась. Звонила Олина мама.
Д.М.: Мы, конечно, поняли, что должны ехать. Эндрю, подразделение которого в тот день как раз переходил обратно в батальон Кульчицкого, также принял решение ехать с нами, потому что не хотел отпускать нас одних в такую задницу.
Он прыгнул в машину и помчался к нам — и, в конце концов, это стоило ему военной службы. Потому что на службу он уже больше фактически не возвращался. Его группа начала работать сама. Это, конечно, уже были взрослые мальчики… Но я иногда задумываюсь о другом — что бы произошло, если бы тогда Эндрю с нами не поехал? Возможно, все не кончилось бы так? Но потом я понимаю, что это же война… Как мы можем знать, что бы произошло…
Н.В.: День нас в Водяное не пропускали. Потом мы пробились, но по дороге туда слетели в кювет. Нас вытягивали. Военные кричали нам, что ехать нельзя, что там стреляют. Мы психовали из Макаровою: «С вами или без вас, но мы поедем»…
В конце концов, мы заехали на улицу Юбилейную. Сіміки (Гражданско-военное сотрудничество ВСУ, — Ред.) стали по периметру, а Эндрю и дядя Сережа начали доставать из автобуса пищу — молоко, крупы и так далее. Рядом стояли две тетки, которые просто застыли. «Это все нам?» — удивились они. Так! «А от кого?!» Ну, от украинцев… Вся Украина для вас собирала, что успели — то и привезли…
Д.М.: Наташа больше контактировала с семьей Оли, но так получилось, что я первой забежала в их доме. Оля увидела знакомое лицо, вспомнила, что вот они — те тети, которые раньше приезжали, те тети, которые нас отвезут. Ведь нас ждали уже… И Оля, которую как раз одевали, запрыгнула на меня и обняла меня и руками, и ногами. Ее отдирали от меня. Я ее, в конце концов, так боссу и несла до машины…
Оля. Фото из Facebook Натальи Воронковой
Н.В. Потом мы с Макаровою начали бегать по другим домам и искать там детей, искать людей. Начали беседовать их — ведь проблемой было просто уговорить местных уехать.
Был обстрел, и уже крыли соседние улицы.
Мне очень запомнилась женщина по имени Надя. У нее текли слезы, ее трясло. Я ее спрашиваю: «Надя, почему ты не едешь? Надя, ты понимаешь, что ты погибнешь?!» А она отвечает: «Я не могу поехать». В ее сарае торчит нерозірваний «Град». Я говорю: «Надя, ты понимаешь, что никто его вытаскивать сюда не приедет?!» А она все повторяет: «Не могу, не могу…» У нее истерика. Я ее трушу, чтобы привести в чувство. А она объясняет: «У меня корова отелилась…»
Я разворачиваюсь к Боре, сіміка: «Боря! Иди сюда! Расстреляй нахер эту корову!»
Надя падает на колени, обнимает меня за ноги: «Нет!..»
Д.М.: Я делаю страшные глаза Воронковой — городской ребенок, что с нее возьмешь… Я-то сельский ребенок. И я говорю Наде: «Ни-ни-ни! Никто коров стрелять не будет, упаси Боже!»
… Ведь корова — это мать. Я свою корову за бесценок продала, лишь бы не на мясо. Она мне потом снилась несколько лет, и она говорила голосом моей покойной мамы…
Женщин с коровами и свиньями в Водяном было две. Они не захотели оставлять животных, не захотели эвакуироваться с нами через то, что у них был скот. Они были проукраинские, были в расстрельных списках и не понимали, чьим завтра будет Водяное… Но они решили оставаться — потому что у них коровы.
Н.В.: Забегая вперед, я скажу, что на следующий день нам позвонила эта Надя. И говорит: «Мы можем выезжать! Мы нашли фермера, отдали ему своих коров. И за то, что он взял наших коров, мы ему отдали еще и свинью». Это в моей голове до сих пор не уложилось. И тем не менее — они уехали.
Д.М. Когда мы вывезли первых людей из Водяного — тогда их было 8 — мы остановились возле кафе «Попугай», что возле автовокзала в Покровске. Оля и ее мама, как и другие жители села, тогда не то чтобы умирали с голода… Они жили на своей консервации и на том, чем помогали им военные. Но через нервы почти не ели, да и приготовить дома ничего не могли, потому что не было электроэнергии. И пока Воронкова решала, где им жить дальше, куда мы прилаштуємо группу вывезенных людей, я бегом начала заказывать им борщи и все такое прочее. В том кафе был телевизор.
Н.В. Мы посадили людей за крайний угловой стол, длинный такой. И люди сидят, едят. А за соседним столиком в той привокзальной пивной сидят взрослые дядьки, пьют пиво и смотрят по телевизору футбол.
Д.М.: …Я помню мечту Оли, помню, что она уже пол года не смотрела мультики. И я подхожу к барной стойке, и спрашиваю там — девушки, а можно нам переключить на мультики? Девушки отвечают — идите, договаривайтесь с мужиками. И не просто с мужиками — ведь там сидел и владелец кафе.
Я подхожу к тем мужчинам и говорю: «Ребята, у нас девочка пол года не видела телевизор. Она мечтала посмотреть мультики. Можно?» Мужики на нас смотрят, и я вижу по их лицам, что они прекрасно понимают откуда мы выехали. Они молча начинают щелкать, и находят мультик.
Н.В.: Это мультик про розового пони. Сидят мужики, пьют пиво, и смотрят то на розового пони, то на Олечку. То на пони, то на Олечку…
Д.М. А Оля два часа, не отрываясь, смотрит мультики. Ей только ложку ко рту подносят.
И я тогда сказала — вы знаете, она же этого никогда не забудет. Ее вытащили из ада, и вот сбылась ее мечта. Пройдут годы, он станет взрослым, и все равно этого никогда не забудет, пусть даже этот день останется каким-то туманным воспоминанием. И ради этого стоит жить и стоит работать.
… Оля с мамой сейчас живут в Славянске. Она золотое дитя. Учится в украинской школе.
«ПОЧЕМУ ВОЛОНТЕРЫ ЛЕЗУТ НЕ В СВОЕ ДЕЛО?»
Д.М. После Водяного мы поняли, что людей-то кому-то нужно вывозить… Тем более, что как раз рвануло Дебальцево. Мы решили ехать к Кихтенко, который на тот момент был губернатором Донецкой области — чтобы требовать автобусы, чтобы потребовать принимать где-то в области эвакуированных людей…
Н.В. К Кихтенко мы с Эндрю и Макаровою приперлись в день, когда обстреляли Мариуполь, то есть 24 января 2015 года. Мы рассказали ему, что мы делаем. Он вроде и готов был пойти нам навстречу и поблагодарил нас за то, чем мы занимаемся… Но сказал, что все силы сейчас брошены на Мариуполь.
Потом к нему пришли два работника мчс — Сергей Бочковский, которого позже арестовали на заседании Кабмина, и нынешний глава МЧС Николай Чечеткин. В начале разговора с ними я еще вела себя как блондинка. Подходила к всех: «Ой, запишите свой телефончик мне». А они же видят — какие-то барышни сидят в Кихтенко, значит, правильные. И записывают все свои телефоны — вот почему у меня до сих пор есть телефон Чечеткина.
Д.М. Сущностью этого разговора было то, что мы пытались заставить работать государственные структуры, пытались заставить работать ОГА. Кихтенко был такой — все и нашим, и вашим. А другие присутствующие были против наших предложений. Они говорили — как туда ехать под обстрелами?! Как туда отправлять людей?
Закончилось это тем, что Воронкова просто послала всех и ушла.
Н.В.: Потому что мы уже собирались выходить, вдруг этот главный генерал слышит фразу о том, что «волонтеры вывозят…» И вдруг взрывается: «Я вообще не понимаю, почему волонтеры лезут не в свое дело?!» И тут у меня падает планка. Я говорю: «Бл#дь, реально, расскажите мне, почему я — мать двоих детей, почему вот эта бабушка трех внуков, какого хера именно мы свои задницы несем под обстрел и вывозим людей?» «Вы этим не должны заниматься», «Слушайте, да пошли вы нах#й. Мы поехали в Дебальцево».
Д.М. А я сказала им, что они трусы.
Все это не помешало местной администрации впоследствии — когда мы уже сделали бесконечное количество рейсов в Дебальцево, Светлодарск, Водяное, Красный Пахарь и так далее своим транспортом, когда мы уже организовали рейсы больших автобусов, и когда добились зеленого коридора, отрапортовать, что это их заслуга.
Н.В.: Знаешь, кто в конце концов помог с транспортом? Игорь Владимирович Никонов, строительный олигарх, на тот момент он был заместителем Кличко. К Кличко я попасть не смогла, и пошла к Никонова — мне сказали, что он решает. Разговор между нами была очень странной. Потому я напросилась к нему, зашла, и говорю: «Я Воронкова, мы с Макаровою занимаемся вывозом…» А он меня перебивает: «Ты что думаешь, я не знаю, что вы делаете?» Я удивилась, но хорошо. Нужны, говорю, автобусы для вывоза людей. Он спрашивает: «А заправка?». Решим, отвечаю, через МО — это было нарушением, по сути, но Мехед Петр Николаевич нам тогда тихо помогал. И «Киевпасстранс» дал нам желтые «Богданы». Мы ехали на их топливе до Краматорска, в Краматорске заливались по полной в местном аэропорту, где тогда был штаб, и отправлялись дальше.
… От Кихтенко мы также требовали, чтобы они расконсервировали пансионаты — и, в конце концов, это сделать удалось, пансионаты в Святогорске открылись, и люди смогли там жить.
«Дети подземелья. Есть и младенцы». Фото из Facebook Натальи Воронковой. Дебальцево, 1 февраля 2015
Д.М. Это были сумасшедшие дни. У меня спрашивают — сколько у вас тогда было рейсов? Чтобы мы помнили! Мы иногда приезжали, выдыхали. Я влізала в ванную, сидя в ней и засыпая, слышала звонок. Это была Воронкова: «Так, за два часа мы выезжаем». И я, как зомби, снова ехала.
Н.В. У нас была шутка, как в «Бароне Мюнхгаузене»: «16:00 — подвиг».
Д.М. Но Эндрю бесился ужасно. Он терпеть не мог, когда мы говорили о «подвигах». Подвиги, говорил он, совершают только идиоты. Как он объяснял свою теорию? Что такое подвиг — это непродуманность действий, несоблюдение плана или же ситуация, когда все уже исчерпано, и ты должен броситься на человека и накрыть ее собой. Вот, собственно, и все причины для подвига. Эндрю говорил: «Храни вас Бог от третьей причины, а от первых двух можно подстраховаться».
Н.В. Один из первых выводов из Дебальцево был еще когда мы приехали на своем маленьком грузовом микроавтобусе. Сопровождали нас сіміки. Макарова тогда уговорила поехать из города одну семью, которая ехать не хотела. «Ну кому мы там нужны?» — спрашивали люди. Тогда Макарова просто достает из кармана деньги и протягивает им: «Вот, я, чужая женщина, вам даю деньги. Мы вас не покинем». И они в это поверили…
Микроавтобус выехал из Дебальцево полный людей, детей, котов… Сіміки ради безопасности сказали, чтобы я пересела к ним, а одного из своих вооруженных ребят пересадили в наш микроавтобус. Эндрю был за рулем, Макарова была там, Мажор — а я с другими в бусе. В Луганском есть подъем между двух озер, который простреливался. Наша машина шла первой, она начала там кашлять, ломаться… Военные начинают кричать на водителя. А я понимаю — как в замедленном кино — что на нас просто нарисована мишень. И что мы держим за собой микроавтобус с людьми. И посреди этого подъема начинаю кричать на Сокола, командира сіміків: «Командуй обгон! Командуй обгон, я сказала!» Он отдает эту команду в рацию, нас быстро обгоняют, и я вижу безумные глаза Эндрю — потому что он понимает, что будет с людьми, если нас сейчас начнут обстреливать, понимаю, что от страха им не будет куда деваться в этом закрытом бусе, и что Эндрю не спасет их, как бы он не хотел… Но Эндрю обгоняет нас и уже скрывается за лісопосадкою. Наш бус «выкашливает», мы уже в безопасности, останавливаемся и все выходят покурить. Сокол возвращается ко мне и спрашивает: «Я не понял, что это был за матриархат?» Я говорю: «Это была быстрая реакция, а не матриархат!» Смешно, но в те моменты смешно не было совсем…
Один из первых рейсов эвакуации из города. Первая слева — Диана Макарова, пятая слева — Наталья Воронкова. Фото из Facebook Натальи Воронковой
«Я ПОНИМАЛА, ЧТО У ЭТИХ ЛЮДЕЙ НЕТ ШАНСОВ, ЕСЛИ МЫ ИХ НЕ ВЫВЕЗЕМ»
Д.М.: …Мало кто из людей знает, что в этой войне был не один зеленый коридор. Их было два, и второй зеленый коридор удался.
Н.В…Было 31 января. До этого времени мы постоянно вывозили людей — сначала своими какими-то бусами, а потом — желтыми Богданами» «Киевпастранса». И 31 января я, насмотревшись на все это, написала пост ночью. Там я выразила, пожалуй, все, что я видела в Дебальцево. Я написала про бомбоубежища с клітушками 2 на 2 метра, в которых прячутся целые семьи. О детях, которые играли в подвалах. О бабушках, которые просто лежали на полу. Про старушку, которая спала в коробке от холодильника и, когда я выходила из бомбоубежища, поймала меня за руку: «Детка, привези мне что-то от сердца, ибо у меня ноги не ходят»… Я понимала, что у этих людей нет шансов, если мы их не вывезем. И я написала обращение к международным организациям о том, что мы просим дать зеленый коридор для того, чтобы вывезти мирных жителей. Больше ничего. Только это… Юра Бутусов, которому я кинула этот пост, тогда мне помог — откорректировал верхнюю часть поста, то есть обращение. Все остальное не правил — сказал оставлять так, как есть.
Утром мы проснулись и поехали дальше работать, как всегда — ведь никто не ожидал немедленный ответ. И именно тогда, 1 февраля, нас впервые прицельно обстреляли.
Для быстрого передвижения мы с Эндрю ездили на БМВ 3. Сначала надо было приехать, оббежать все точки, собрать людей и лишь потом приезжал желтый автобус, ведь он очень заметный и долго стоять не мог. Нужно было, чтобы люди уже собрались ко времени его прибытия.. Мы тогда приехали в школу на Восточном. Загрузили автобус, который уже уехал. Тогда подъехал наш микроавтобус, за рулем которого был Дед Мороз. И тут подходят еще люди — в частности девочка лет 7 и мальчик поменьше. Начинаются прилеты рядом. Эндрю кричит: «В хранилище!» Я хватаю девочку на руки, мы несемося до школы и перечікуємо обстрел. Девочка плачет и повторяет: «А если по нам попадут? Если расстреляют?» Я отвечаю ей: «Не переживай, мы фартовые, все будет хорошо». Я обещаю это ребенку… Потом мы грузим детей в автобус, снова застрибуємо в наше БМВ и мчимся на точку, где было центральное бомбоубежище в административном здании железнодорожного вокзала. Ведь у нас недозаповнений автобус.
Мы приезжаем туда. Паркуется автобус, мы паркуемся, выхожу я, Эндрю и два наших водителя. И здесь позади — первый прилет. 30 секунд, не больше. Четко — как только мы вышли, нас обстреляли. У меня ужасно пекут руки, они красные, я смотрю на руки — и не понимаю, почему нет крови. Поднимаю голову — и сразу вижу, что один из водителей ранен в ногу, он держится за нее (на самом деле, ранены были оба, но я на тот момент не знала). У меня контузия, и я перекрикивая себя начинаю кричать: «В хранилище! Бегом!» Мы все несемося туда, люди выбегают из автобуса, и также несутся в укрытие. Я еще кричу «Эндрю, забери Диану!» — потому что она осталась в машине, и я не знала, ранен ее или нет.
Мы залітаємо внутрь, и тут я понимаю, что среди нас нет тех детей — 7-летней девочки и младшего мальчика. У меня начинается истерика: «Где дети?!» Впервые в жизни у меня тогда тряслись руки. Ходуном просто ходили. Я была в лыжной куртке, всегда нараспашку. Я рвусь назад, кто-то хватает меня за куртку — «Туда нельзя!». Летит стекло, все сыплется, полный Армагеддон… Я вырываюсь, куртка остается в руках мужчины. Я долітаю к входной двери, но туда как раз влетает наш Дед Мороз. Одного ребенка от держит за шкирку, а второй — под мышкой. Типа — «на!» Я хватаю этих детей, запихиваю их в бомбоубежище… Оказывается, что в момент обстрела Дед Мороз бросил детей на пол в автобусе и лег, накрыв их собой. Автобус осколками посекло, но все остались целы.
Бомбоубежище уже было переполнено. Люди уже оставались на первом этаже, и я еще расставляла бабушек там — у дверей не стойте, у окна не стойте… Потом мы с Эндрю просто сползли по стене, и у нас начался истерический смех:
-Ну что, съездили?
-Съездили так съездили!
Когда мы уже приехали в Бахмут — двух раненых водителей прооперировали…
Дебальцево, февраль 2015. Фото из Facebook Натальи Воронковой
Д.М.: Один из наших экипажей с «Киевпастранса», тот, в котором был водитель по фамилии Магдебург, всегда и всюду отставал от нашей колонны. За это мы его прозвали Гюльчатай. Где Гюльчатай? Опять не туда заехал! Вся колонна едет — а их опять нет… Или кого колесо спустило? У Магдебурга!
Но когда 1 февраля нас обстреляли именно этот Магдебург был абсолютно спокоен, спокойно вытягивал своего легко раненого товарища, спокойно тянул его. И только когда мы все уже добежали до укрытия и когда я уже перевязала раненного в ногу водителя, Магдебург подошел ко мне и попросил: «Можете посмотреть? У меня там осколок торчит». Торчал тот осколок в очень опасном месте, в бедре. И только потом он уже лег и лежал, пока мы раненых не забрали…
Н.В.: Также тогда были ранены 13-летнюю девочку, ее мы потом отвезли в детскую больницу в Харьков — в Артемовске ее побоялись оперировать.
А один из автобусов у нас превратился в кабриолет… Тем не менее, в тот же день вечер нам пришлось эвакуировать детский интернат из городка часов Яр в Святогорск — потому что была угроза наступления, и дети нас уже ждали. Спасибо полиции, что тогда нам дали сопровождение.
2 февраля мы теми же автобусами — ведь разбитая БМВ навсегда осталась в Дебальцево — вернулись в Киев. А около 5-6 вечера у меня уже зазвонил телефон:
-Добрый день, это ОБСЕ Донецк! Мы готовы дать вам зеленый коридор.
«ПОХОРОНИТЕ МОЮ МАМУ И ЗАБЕРИТЕ ХОТЯ БЫ БАБУШКУ»
Н.В. После этого звонка я набрала Никонова:
-Спасибо, что вы дали нам автобусы! Мы вернули вместо трех два с половиной, два и один кабриолет… Но вы не переживайте, водителей прооперировали, все живы, удалось спасти многих людей…
Автобус после обстрела
-Так, Воронкова. Так, Воронкова», — только и отвечал он мне.
-Но, понимаете, я написала пост, отреагировало ОБСЕ, нам дают зеленый коридор, надо снова туда ехать…
-Нет, Воронкова.
-Но, понимаете…
И я начала рассказывать ему все.
Если сначала мы сами объезжали точки, то впоследствии люди начали нам сами звонить и писать. Как нам потом рассказывали — они звонили на горячую государственную линию, просили их вывезти, а им в ответ давали наши контакты: вот, есть сумасшедшие, они вас вывезут… И нам — мне на телефон, Диане на телефон, Хоттабичу на телефон — тогда уже приходили первые СМС. «Спасите нас», «вывезите нас». Я просто начала зачитывать эти СМС Ніконову — и добила его.
Дебальцево, прицельно обстрелян бомбоубежище в микрорайоне 8 марта. Фото из Facebook Натальи Воронковой
-Хорошо, Воронкова. Жди звонка, — отрезал он.
Потом мне перезвонили из «Киевпасстранса» и спросили, какие нужны автобусы. Сначала мы заказали большие, на 50 мест. Приехали эти 4 автобуса, и в их багажные отделения мы загрузили всю гуманитарку, все продукты для людей.
Эндрю поехать с нами не мог, потому что еще был военным и должен был закончить работу с рапортами. Он ходил и очень нервничал. Вызвал своего друга из службы внешней разведки, вызвал своего сотника с Майдана, вызвал еще одного друга из определенной структуры… И все эти люди начали нас отговаривать, убеждать не ехать — говорили, «ОБСЕ вас подставит» и так далее…
Лишь полтора года спустя, уже после гибели Эндрю, я узнала, что тогда за наши головы была назначена от 30 до 50 тыс. долларов за каждую. Мы для них, для сєпарів, были теми, кто забирал у них заложников — ведь по сути, мирные жители в Дебальцево были для них заложниками. Нас должны были просто сдать.
А Эндрю в один из моментов придумал еще один ход. Он сказал: «Помнишь, там по дороге разбитый мост? Эти автобусы не пройдут». И мы начали чесать головы. В час ночи я позвонила в «Киевпасстранс» и говорю: «Вы знаете, нам нужно заменить автобусы». Объясняю почему, и мы заменяем 2 из 4 больших автобусов на два желтых. Мы решили с Ди, что если автобусы действительно не будут проходить — мы большие автобусы подгоним под этот мост, а желтыми будем подвозить людей, сделаем несколько ходок… Мы думали, что нам дадут сделать несколько ходок… Но получилось все совсем иначе.
Происходили какие-то непонятные вещи. Возле «Киевской Руси»с 1 на 2 февраля был серьезный бой, в котором погиб друг Эндрю Андрей Сабадаш. А несколько ребят попали в плен, в том числе Саша Марченко. И Саша тогда давал интервью — как раз в первых числах февраля — о том, что если будет зеленый коридор, и будут ехать люди, то он обязательно будет обстрелян, и погибнут два известных волонтеры. Саше ампутировали пальцы пока он был в плену, он сейчас вернулся, он жив — но мы даже не выясняли у него подробности.
Военные тогда знали, что коридор могут обстрелять. И они до последнего, как они потом нам говорили, не верили, что мы поедем. Но у нас и тени сомнения не было…
Д.М.: Но у нас не было бы и тени сомнения даже если бы мы знали все нюансы. Это состояние, когда у тебя нет авторитетов, когда для тебя уже не существует ничего, кроме этих СМС, которыми завален твой телефон. Страшных СМС. «Заберите мою мать. Она неподвижна. За ней ухаживала сиделка, сиделки уже три дня нет».
Н.В.: «Заберите мою маму и бабушку». За сутки: «Похороните мою маму и заберите хотя бы бабушку».
Д.М. «Заберите слепого отца, которого завалило в доме». «Заберите людей из больницы».
Н.В. Из России также звонили и просили: «Заберите наших родственников». Давали адреса.
Д.М. Из-за границы звонили… складывалось Впечатление, что Дебальцево было городом пенсионеров, людей с инвалидностью. Но дело было не в том. Просто осталось много именно таких людей.
Н.В. И людей с детьми очень много.
«ВЫ ЖЕ НЕ ОСТАВИТЕ ДЕВУШЕК? НАМ БЕЗ ВАС БУДЕТ ТАК СТРАШНО»
Н.В. Мы приехали в Артемовск. Около 16:00 я позвонила и сказала ОБСЕ, что мы на месте и готовы делать зеленый коридор. «Ой, извините, нас самих обстреляли, коридора не будет», — ответили мне. То есть?! Мы что, зря автобусы пригнали? «Извините, все, до свидания».
Тогда я набрала Мехеда Петра Николаевича и говорю: вот, такая ситуация, они пообещали… Он отвечает: «Наташ, я ничего сделать не могу». Я спрашиваю: а кто может? Знаешь, это такой напор сумасшедший. Кто может?! Нам нужно вывезти людей! Мехед допускает что, в принципе, помочь может Александр Петрович Розмазнін, генерал, глава СЦКК (Совместный центр контроля и координации, — Ред.) с украинской стороны. Я прошу — дайте, пожалуйста, телефон. И Мехед присылает мне номер.
Я звоню, здороваюсь. «Мне ваш телефон дал Мехед», — это конечно, звучит как пароль, и Розмазнін уже воспринимает меня немного лояльнее. Я рассказываю ему, что мы занимались вывозом людей, что хотели бы приехать и поговорить. «Приезжайте на ужин», — предлагает генерал.
И мы едем. Нас супроводжуоджують два сіміка. «Девушки, вы молодцы, вы делаете хорошее дело, но не все здесь решаю я», — говорит Розмазнін. А кто же тогда?..
И тут мы узнаем — клянусь, я тогда услышала об этом впервые — о том, что в СЦКК также и российскую сторону. Здание было трехэтажным. На первом этаже был штаб, на втором жили украинцы, а на третьем — россияне.
Д.М. В те дни там находилось по меньшей мере четыре десятка российских офицеров — от капитана и выше.
Н.В.: Розмазнін говорит нам: «Здесь еще есть Вязніков Александр Юрьевич».
Д.М. Российский генерал.
Мы включаем блондинку и брюнетку. Мы только что поужинали с генералом, и теперь просим его: «А пригласите Вязнікова чаю попить». И он, говорит Розмазнін, не придет. «Ну скажите ему, что блондинка, брюнетка, приехали волонтеры, хотят поговорить. Пожалуйста, пригласите его». Розмазнін приглашает, а Вязніков соглашается прийти.
Мы зачитуємо ему все СМС… Мы также делаем вид, что нам нет где жить — и нам дают комнату на втором этаже. И мы завтракаем, обедаем и ужинаем вместе с теми генералами.
Д.М. Том, что переговоры начались. И потому, что каждый из тех военных был в чем-то заинтересован.
Вязніков был кем угодно, но не дураком. Это был очень хитрый, очень умный российский военный. Хитрый — это ключевое. И он также заинтересовался этим зеленым коридором. Он увидел в нем какие-то свои преференции. Понятно, что он все согласовывал с высшим руководством.
Генерал Вязніков
Ежедневно в СЦКК приезжало ОБСЕ и проводились переговоры, на которых нам нельзя было присутствовать — ведь мы гражданские женщины. Но все эти переговоры мы обсуждали за завтраком, обедом и ужином с генералами, также когда ехало ОБСЕ и оставались офицеры, нас приглашали к совместной работе над картами. Военные давали нам в Дебальцево сопровождение, хотя бронетехнику им запрещено было ставить в эту колонну, а вооруженным бойцам запрещено было брать с собой более 4 магазинов и 2 гранаты на друга.
Так прошло 3 дня. 2 февраля, в день рождения Эндрю, мы выехали из Киева — а 6 произошел зеленый коридор. Мы до сих пор не знаем, чьим было это судьбоносное решение. Безусловно, российской стороны…
Н.В. Мы не знаем этого наверняка, но мы четко видели документ, в котором первая виза стояла России, а дальше уже — «ДНР» и «ЛНВ». Ключевым, пожалуй, стало то, что 4 или 5 февраля мы сказали Вязнікову, что нам безразлично, куда поедут из Дебальцево люди.
Мы предлагали им, что в первой половине дня будем работать мы, а в другой — они, или наоборот. Но они решили сделать это одновременно.
Д.М. Мы просто сказали пусть заходит и колонна из Донецка, пусть, пофиг, лишь бы вывозили людей. Пусть на той колонне будет написано большими буквами «Донецк», а на наших автобусах — «Славянск». Ведь там давно уже отстрелялись. Мы сами рисовали эти буквы на листах А4.
Н.В.: По ночам мы с Ди ползали по большой расстеленной на полу карте, зачитывали СМС со своих телефонов. И по районам все СМС убивали — чтобы на месте легче было организовать логистику.
Д.М. А потом нам сказали, что дают добро. Все. Завтра — зеленый коридор. Это прозвучало за большим офицерским столом. И мы поднимаем глаза на русского генерала, и при всех — при русских, при украинцах, спрашиваем его: «А вы же поедете с нами?»
Н.В.: «Александр Юрьевич, вы же не оставите девушек? Нам без вас будет так страшно».
Д.М. : Вязніков побледнел. Но его офицеры смотрят на него. И наши смотрят…
Н.В.: Это было залогом нашей безопасности. И он сказал нам, что поедет — хотя изначально россияне вообще ехать не должны были…
Продолжение рассказа о зеленый коридор из Дебальцево читайте вскоре на Цензор.НЕТ.
Валерия Бурлакова, Цензор.НЕТ
Источник: https://censor.net.ua/r3174040 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ