«Если комендант осажденной крепости поговаривает о ее сдаче, то уже можно с уверенностью сказать, что дни крепости сочтены. Точно так же и Франция шла к капитуляции, поскольку глава французского правительства официально признавал, что такая возможность не исключена.
Когда явился Поль Рейно (премьер-министр), я сказал ему: «В течение трех дней я убеждаюсь, с какой невероятной быстротой мы катимся к капитуляции. По мере сил я пытался вам помочь, но я действовал в интересах продолжения войны. Согласиться на перемирие я отказываюсь».
Петэна (в июле 40-го стал главой неоккупированной части Франции, подписал капитуляцию), который обедал в этом же зале, я приветствовал молча. С тех пор я никогда больше не видел его.
Какая сила влекла его навстречу столь роковой судьбе? Слишком гордый для того, чтобы заниматься интригами, слишком значительный, чтобы мириться с второстепенной ролью, слишком самолюбивый, чтобы выслуживаться, в душе он был одержим жаждой власти, которую в нем разжигали сознание собственного превосходства, препятствия на его пути и высокомерное презрение к другим. И вот внезапно события предоставили его талантам и его честолюбию столь вожделенную возможность развернуться во всю ширь. Однако он мог созреют своего возвышения лишь ценою падения Франции, увенчав позором свою славу.
Поль Рейно не решился взять на себя ответственность за принятие чрезвычайных решений. Он попытался созреют цели путем маневров. Именно этим объясняется, например, тот факт, что он допускал возможность обсуждения условий противника. Конечно, он думал, что даже те, кто настаивал на заключении перемирия, откажутся от него, когда узнают условия, и что тогда произойдет объединение всех людей, выступающих за продолжение войны и за спасение отечества. Но драма была слишком сложной для того, чтобы здесь можно было заниматься комбинациями. Вести войну, не жалея усилий, или немедленно капитулировать — третьего выхода не было.
Безусловно, у многих ответственных должностных лиц капитуляция вызывала отвращение. Но представители государственной власти, растерявшиеся перед лицом катастрофы, за которую они чувствовали себя ответственными, совершенно бездействовали. В конечном счете развал государства лежал в основе национальной катастрофы. В блеске молний режим представал во всей своей ужасающей немощи и не имел ничего общего с защитой чести и независимости Франции.
Продолжать войну? Да, конечно, продолжать! Но с какой целью и в каком масштабе?
Я считал, что навеки будут потеряны честь, единство и независимость Франции, если в этой мировой воине она капитулирует и примирится с таким исходом. Ибо в этом случае чем бы ни кончилась война, независимо от того, будет ли побежденная нация освобождена от захватчика иностранными армиями или останется порабощенной, презрение, которое она испытала бы к самой себе, и отвращение, которое она внушила бы вторым нациям, надолго отравят ее душу и жизнь многих поколении французов.
Это предполагало: возобновление военных действий на наших территориях и участие Франции в этой борьбе, признание иностранными государствами того, что Франция не прекратила борьбы. Иными словами, надо было передать суверенитет, отобрал его у виновников катастрофы и сторонников пораженчества, тем, кто выступает за продолжение войны и в будущем одержит победу.
Мое знание людей и обстановки не оставляло мне иллюзий относительно препятствий, которые предстояло преодолеть. Придется столкнуться с мощным врагом, которого можно сломить лишь длительной войной на истощение и который в своем стремлении подавит волю французов к борьбе получит поддержку нового французского правительства. Предстоят трудности морального и материального характера. С ними неизбежно столкнутся в длительной и ожесточенной борьбе те, кто будет вести ее на положении отверженных, не располагая никакими средствами. Придется натолкнуться на уйму возражений, обвинений, клеветнических утверждений, выдвинутых скептиками и малодушными, дабы оправдать свою пассивность. Будут иметь место так сказать «параллельные» выступления, но на деле враждебные друг другу и преследующие противоположные цели; эти выступления неизбежно пробудят у французов страсть к спорам и будут использованы политическими кругами и разведывательными органами союзников в своих интересах. Те, кто стремился к ниспровержению существующего строя, будут пытаться направить движение национального сопротивления в сторону революционного хаоса, который может породит их диктатуру. Наконец, великие державы могут попытаться воспользоваться нашей слабостью в своих интересах, в ущерб интересам Франции.
Первое, что необходимо было сделать, — это вновь поднять боевое знамя Франции. Мне представилась возможность сделать это с помощью радио. Мы условились, что я использую би-би-Си, как только правительство Петэна запросит перемирия. А в тот же вечер стало известно, что оно это сделало. На следующий день в 18 часов я прочитал перед микрофоном всем известное теперь воззвание.
30 июня «французское посольство» известило меня о приказе явиться в тюрьму Сен-Мишель в Тулузе, с тем, чтобы предстать перед военным судом. Сначала военный суд приговорил меня к одному месяцу тюремного заключения. Затем по апелляции, поданной «министром» Вейганом, который был недоволен решением, я был приговорен к смертной казни.
Во всем мире не было ни одного человека с именем, который действовал бы, не потерял веры в независимость, гордость и величие Франции. Такой она должна была казаться отныне — порабощенной, обесчещенной, попранной, раз все, кто имел вес на земле, примирились со свершившимся фактом. В обстановке этого всеобщего отступничества моя миссия представлялась мне ясной и в то же время тяжкой. В этот самый трагический период истории Франции я брал на себя ответственность за ее судьбу.
Но Франция немыслима без меча. Прежде всего, необходимо было создать армию. Несмотря на все препятствия, постепенно формировались наши первые части. Они были плохо вооружены, но состояли из решительных людей.
Эти люди были из то крепкой породы, к которой принадлежали борцы французского Сопротивления повсюду, где бы они ни находились. Жажда риска и приключений, презрение к малодушным и равнодушным, склонность к меланхолии и ссорам в периоды затишья, крепкая товарищеская спайка в бою, чувство национальной гордости, которое болезненно обострялось в связи с несчастьем ых родины и при контакте с хорошо обеспеченными союзниками, а главное твердая вера в успех ых собственного дела — таковы были психологические черты характера этой горстки лучших сынов Франции. Постепенно их становилось все больше, и они увлекли за собой всю нацию».
Шарль де Голль, фрагменты из его книги «Военные мемуары». Де Голль — полковник, командир механизированной дивизии, за отличия в войне получил временное звание генерал-майора, отказался признать перемирие в войне и капитуляцию, заключенные законным правительством Франции в 1940-м году в результате германского вторжения. В результате был приговорен законным судом Франции к смертной казни — однако приказы капитулировавшего правительства выполнять отказался. Де Голль в 49 лет стал основателем движения «Сражающаяся Франция» во Второй мировой войне, привел Францию в число победителей в войне, а затем стал президентом Франции и величайшим национальным героем своей страны.
Маршал Филипп Петэн, который подписал капитуляцию и придумал термин «коллаборационизм» для оправдания сотрудничества с германскими оккупантами, был приговорен к смертной казни за: предательство Франции в 1945 году сразу после победы, которую де Голль заменил пожизненным заключением. Петэн стал символом предательства и получил позорную кличку «Пютэн» — шлюха.
Юрий Бутусов, Цензор.НЕТ
Источник: https://censor.net.ua/r3174579 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ