64-летняя врач в числе 97 человек была обменяна в декабре 2017 года . Первые четыре месяца она прожила в… ординаторской районной больницы Очеретино Донецкой области. Мы поговорили о том, что происходит в ее жизни спустя год после освобождения.
«Вы заходите, в квартире тепло, я ее протопила с помощью духовки», — Ольга встречает гостей радостно и радушно. Тут же на столе появляются винегрет, котлеты. Женщина искренне радуется гостям и обижается, если то отказываются есть. Ольга живет в квартире, которую снимает в доме, отрезанном от отопления – так решили сами жильцы, поэтому греться приходится всеми возможными методами. Ольга отапливает керамическим обогревателем только одну комнату, а кухня греется за счет плиты. С водой здесь тоже проблемы – ее подают утром и вечером по несколько часов. Для мытья посуды, готовки еды и других бытовых потребностей везде стоят емкости с набранной водой.
Час назад, после того, как из плена террористов были освобождены 97 украинских граждан, мы и познакомились с Ольгой. Это было в клинике, где всех, прошедших пытки и издевательства, обследовали и подлечили. Врач тогда выглядела изможденной, кожа ее лица была серой, а глаза говорились потухшими. За час женщина изменилась: хорошая стрижка, укладка, маникюр… Только вот пережитое заглушит невозможно.
«Весь ужас плена в том, что до того, пока ты не проходишь все это сам, никогда не сможешь понять, как это. Пять минут назад ты был человеком, но как только тебя арестовали, ты уже не человек, ты непонятно какая субстанция, — говорит Ирина Довгань, жительница Ясиноватой, которая в 2014 году была взята в плен чеченцами. Фотография этой обернутой в украинский флаг женщины, привязанной к столбу в Донецке, которую пинают и бьют ее вчерашние соседи, облетела весь мир. Ирина познакомилась с Ольгой после того, как вторую освободили. Женщины теперь регулярно общаются. – Я часто думала, что к растениям отношусь намного бережнее, лучше и человечнее, чем в плену относились ко мне. Это что-то такое специфическое… Почему и говорят, что после плена люди к обычной жизни уже не возвращаются. Там, в плену, в какой-то момент ты перестаешь быть человеком. Это можно сравнить со смертью. Но это же не смерть в прямом значении. Это что-то другое. Может быть, психологическая смерть. И как после этого жить… Мы не в полной мере понимаем, что происходит с бывшими пленными, как они живут, могут ли восстановиться. Думаю, мы еще услышим и о самоубийствах таких людей…»
«МОЯ ЖИЗНЬ РАЗДЕЛИЛАСЬ НА ДО ПЛЕНА И ПОСЛЕ»
— Никак не могу успокоиться, — Ольга сразу же начала рассказывать о своих проблемах. — Главный врач больницы Очеретино, где я работаю, говорит мне в глаза: разве врачи берут оружие в руки? Разве вы врач? А у меня же кроме работы, больше ничего не осталось. В связи с реформой мне как семейному врачу нужно набрать для обслуживания две тысячи человек, а у меня и четырехсот нет. До июля есть возможность еще заключит договора. Но если у меня не будет нужного количества, сократят, уволят. И что тогда мне делать? Моя жизнь разделилась на до плена и после. В Донецке у меня была квартира, семья. А я сейчас даже не могу приготовить все то, чего мне хотелось бы, потому что нет для этого всех нужных мне вещей… Я не могу войти в свою квартиру, спать в своей постели. Вокруг меня теперь все чужое. Всю жизнь пришлось начинать с нуля.
— Всем вышедшим из плена должны были дать жилье…
— Да, 31 декабря 2017 года был подписан соответствующий указ президента. Но в Очеретино нет социального жилья – так мне объяснили, поэтому мне ничего не могут предоставить. Четыре месяца после плена я прожила в больнице, в комнате, где и работала. Когда мне это надоело, и я поняла, что ничего не дождусь от государства, сняла квартиру.
— Ваша дочь ведь выехала из Донецка, может, вы бы переехали жить к ней?
— Аня с мужем и маленькой дочкой живут в Кривом Роге. Но они сами на пороховой бочке. То учебные заведения, которые выехали из Донецка, вроде бы должны теперь переехать в Донецкую область. Дома Аня преподавала в заведении, относящемся к Министерству внутренних дел Украины, и продолжает это делать. Вполне возможно, его переведут в Мариуполь. Придется перебираться туда. Такая вот непонятная ситуация.
— Вы всю жизнь проработали врачом?
— Сначала была участковым врачом, затем заведовала терапевтическим отделением донецкой больницы. С 2013 года — заместитель главного врача поликлиники Кировского района. Но там много детей-инвалидов было, психологически не выдержала, поэтому 31 декабря 2014 года уволилась и перешла работать заместителем главного врача по экспертизе Центра первичной медико-санитарной помощи Ясиноватского района. Мы находились сначала в Ясиноватой, потом, когда уже шла война, переехали в село Верхнеторецкое. Но оно было разделено пополам – только его часть контролировала украинская армия. После того, как амбулатория была разбита, мы переехали в Очеретино. Я стала ездить сюда на работу из Донецка. Это было в марте 2015 года. А здесь же, на автором этаже амбулатории жил батальон «Кривбасс», в клубе жили военные. Они начали приходит ко мне за медицинской помощью… В разговорах выяснилось, что им нужны сведения по Донецку: фотографии техники, пресса, места дислокаций сепаратистов… Все это я снимала в Донецке на мобильный телефон, передавала и тут же уничтожала.
— Вы понимали, что происходит в Донецке, кто находится в городе, что это за ополченцы появились?
— Более чем! Еще 26 октября 2014 года моего сына бросили в яму, потому что он отказался сотрудничать с «Оплотом». В августе его попросил друг, с которым они много лет вместе работали в милиции, установить видеонаблюдение, ведь он хороший сильный электронщик. Сначала его не было трое суток, затем – пятеро. В середине августа он пришел домой в камуфляже, его принудительно забрали в «Оплот» и заставили на них работать. В середине октября Витя собрал свои вещи и сказал, что уходит. Но его не выпустили, потому что он много узнал за то время, пока работал с ними. А родственник Витиного друга, который и привел его в это народное ополчение, Байрачный Василий Иванович — генеральный военный прокурор так называемой ДНР с 2014 года по сей день. Он и не выпустил Витю… Больше года сын находился под арестом в подвале возле телецентра. Единственная связь с ним была — когда кого-то отпускали, сын давал мой номер телефона и то отзванивались, рассказывали, что Витя жил и продолжает находиться в подвале.
— Сколько времени он там провел?
— Больше года. С 26 октября 2014 года по 18 декабря 2015 года.
— То есть вас арестовали, когда он все еще был в подвале, и вы не встретились?
— Мы увиделись 5 декабря 2015 года, когда я уже просидела почти три недели. Витю привели ко мне на свидание. Надеялись, что он на меня психологически надавит, и я скажу, откуда у меня взрывчатка и детонаторы.
— Над вашим сыном издевались за то, что он отказался служить?
— Конечно. У него прострелена нога… По голове его били так, что появилась киста головного мозга – ээ выявила МРТ.
— Где он сейчас?
— В «ДНР», живет в Грабово, в домике, оставшемся от моей мамы. В сентябре, когда Захарченко убили, туда, кстати, приезжавшему из Донецка, в сельсовете расспрашивали, когда меня видели там последний раз, не приезжала ли я за последний год… Как думаете, после таких сообщений оттуда, можно мне возвращаться в Донецк?
«ПОСЛЕ АРЕСТА У МЕНЯ ДОМА ПРОВЕЛИ ОБЫСК. В КВАРТИРУ ПРИЕХАЛИ 11 ЧЕЛОВЕК. ВСЕ, ЧТО МОЖНО БЫЛО УНЕСТИ, УНЕСЛИ»
— За что вас арестовали?
— После того, как я начала собирать информацию, меня попросили передавать взрывчатку и взрыватели для ДРГ в сам Донецк. И я согласилась. Ни чуточки не было страшно. Пусть взрывают, пусть убирают всю нечисть и гадость в моем родном городе. Молодые ребята гибнут, украинских бойцов обстреливают из всего, чего только можно. В мою страну зашла Россия, чеченцы… С оккупантами надо бороться всеми способами! А меня как пенсионерку кто будет проверять на блокпосту, лазит в моих продуктах? Этот расчет долгое время и работал. Один раз только страшно было, когда в Ясиноватой я стояла на остановке и подъехали ДНР-овцы. Думаю, не дай Бог, полезут в сумку… Испугалась тогда сильно. Но обошлось.
Меня сдала моя главный врач Татьяна Рябуха. Она видела, что ко мне приходили военные. А она была из тех, кто считал, что украинская армия виновна во всех бедах. Мы с ней не раз вместе ездили в Очеретино. Всякий раз я была в ужасе от ее разговоров: «Укропы по нам стреляют, убивают нас, рушат город». По ее мнению, «ополченцы» ничего этого не делали… Почему она не работала в Донецке, а ездила на украинскую территорию? А где бы она там нашла такую работу – сама себе выписывала зарплату и стопроцентную премию… После своего освобождения я добилась, чтобы по ней завели уголовные дела по факту сепаратизма.
Меня арестовали, когда я везла 2 килограмма 900 граммов взрывчатки и 12 детонаторов. Это было 13 ноября 2015 года. Я эхала на своей машино с гражданским мужем и приятельницей. Им надо было в пенсионный фонд. В Верхнеторецком на трассе Донецк-Горловка на месте заправки сделали таможенный пункт. Вот там и провели тщательный секунду машины. А выше таможни стоял джип – ждал меня. Я сразу обратила на него внимание. Такое не может быть совпадением…
Взрывчатка и детонаторы в коробке из-под медикаментов лежали на заднем сиденье, прикрытые постельным бельем, пуховым одеялом и подушками. Я особо и не прятала ничего. Сразу сказала, что взяла передаче в аптеке «Рыбка» в Димитрово, мол попросили передать ее в Донецк. Говорила, что была уверена — внутри медикаменты. На этом все время настаивала.
— Вы не выдали, как должны были передать коробку и кому?
— Если бы они это узнали, вычислили бы ДРГ, а меня сразу же расстреляли бы… Я утверждала, что мне передали чужую передачу, и я не вникала, что там внутри, потому что доверяла людям, которые попросили об услуге. Говорила, что ко мне должны были приехать и все забрать. Сама я не знала, кому коробка предназначалась.
Сразу после моего ареста у меня дома провели обыск. В мою квартиру приехали 11 человек. Все, что можно было унести, унесли. Даже кусковой сахар из сахарницы. Чаи, кофе, тушенку, сгущенку, все консервы, которые были в холодильнике, сложили в пасхальную корзинку и привезли в МГБ, где меня допрашивали. Я была прикована наручниками к батарее. На стол рядом поставили корзину со всем, что вынесли из моего дома… И спросили: чего это у вас так много тряпок дома?
Ольга буквально хвасталась новыми костюмами и платьями, которыми обзавелась уже после плена. Новые они номинально – это перешитые наряды, переданные Ольге знакомыми и друзьями
А почему у меня не должно быть постельного белья, полотенец? Дети выросшим, ым тоже хотела что-то дать в самостоятельную жизнь. Ко дню рождения дочери набрала посуды: бокалы, икорница, креманки. Все это новенькое стояло в пакете под столом. Забрали, ествестенно, все. Свой бриллиантовый комплект Аня оставила у меня – не хотела брать с собой, потому что кочевала с квартиры на квартиру в то время… Понятно, что все драгоценности вынесли, как и мое золото, серебро… мою Машину конфисковали по решению первого суда…
Во время первого допроса узнали мою девичью фамилию: Гарматенко. «Так ты «бандеровка» , — тут же мне заявили, а мне хотелось сказать: «А у вашего Захарченко – не такая же «бандеровская» фамилия?»
Меня пытали выпускники того вуза, где работала моя дочь. Молодые люди лет 27-28 раздевали меня до трусов, бросали на металлический стол, обкладывали мешками с мокрым песком и крутили динамо-машину, пробивая мое тело током. Делали это до тех пор, пока я не теряла сознание. Зато на второй день после этого благородно привезли меня в медпункт МГБ, где сделали кардиограмму, пригласили врачей… С тех пор я не чувствую два пальца на правой руке. По ним, такое ощущение, постоянно ползают муравьи.
Регулярно меня спрашивали: «Где ваша дочь Анна Сергеевна Политова? Где она?» На телефон Анечке присылали эсэмэски, чтоб она возвратилась в Донецк и преподавала в их полицейской академии.
Уголовное дело по мне было закрыто 4 марта 2016 года. А 18 и 19 марта меня продолжавшего вывозить на допросы, где били и пытали, хотя уже не имели права этого делать. Хотя какие там права, какие законы… Я прошла пять полиграфов, по шесть-восемь часов длились эти допросы. Спрашивали всякий раз одно и тоже. Привозили меня в здание бывшего КРУ Донецкой области по бульвару Шевченко. Январь, неотапливаемое помещение, холодина невозможная, зуб на зуб не попадает. И держат тебя в этом холодильнике, еще и разденут, потому что нужно подключить все датчики.
По моему делу было три суда. За транспортировку и пересечение границы со взрывчатыми веществами и их хранение мне дали три года и десять месяцев. Но прокурор решил, что срок слишком маленький, и пос апелляцию. Другой состав суда, Ворошиловский, начал рассматривать мое дело, но в 2017 году в ДНР при палате верховного суда организовывают военный трибунал, который в итоге судил меня в закрытом режиме и дал пять лет и шесть месяцев. По решению этого суда машину мне должны были вернуть. На ней все это время ездила макеевская полиция и разбили ее до ужаса. 27 декабря, когда был обмен пленными, позвонили моему сыну и сказали, чтоб он приехал и забрал машину. После нового года в МГБ ее отдали. Но ездить на ней невозможно… В 2009 году я купила «Хюндай акцент» 2008 года выпуска. Мало на ней ездила. Она мне нужна была, чтобы проведывать старенькую маму в Грабово. Она тогда была еще жива… Очень жалею, что исчез из салона мышка — Анин талисман…
«ДУМАЛА, ЧТО НЕ ВЫНЕСУ ПЫТОК ТОКОМ И НИКОГДА НЕ ВЫЙДУ НА СВОБОДУ»
— А в камерах что творили… -продолжает Ольга. — Восемь камер пройти – что вы думаете! Это я еще не рассказывала никому…Как-то привозят меня после допроса. А в тот день в камере во время обыска телефон нашли в одной из заключенных и забрали. Я только переступил порог — а мне в лицо кулаком. Решили, что это я их сдала, сказала, что есть телефон и связь.
— Как вы все это перенесли?
— Думала, что не вынесу ых пыток током и никогда не выйду на свободу. Тогда казалось, я больше этого не перенесу. А то, что неделями сидела голодная, — это все чепуха. Куска хлеба, горбушки и чая хватает надолго. Сложнее было переносит холод. Я мерзлячка. Первую зиму было очень холодно, вторую — не так, а третьим я даже не ощутила – тепло было до декабря. А 5 декабря меня отправили на зону в Снежное. По прямой от Снежного до моего родного села Грабово, всего пара километров. Вот там меня слезы душили, что здесь уже даже воздух из Грабово, а я не могу туда попасть.
— Что помогало держаться?
— Надежда.
— На что? Вы сидели даже не час, а два… Обмены пленных не происходили…
— Я читала молитвы. Утренние вечерние… Моя мама, бабушка были верующими людьми. Вот и я верила. Кроме того, во мне постоянно жило чувство, что справедливость должна победить, и что должен наступит мир. Оно не покидало меня ни на секунду.
— Что с вашей квартирой?
— Из нее вытащили все, что только можно было. У меня столько духов было… Очень жалко любимые «Елисейские поля» – неначатый флакон еще дома оставался, его тоже забрали… Квартира стоит закрытая. Мы оплачиваем коммунальные расходы. Сын периодически приезжал в нее, когда я была в плену, оставался ночевать, ведь чтобы передать передачу, очередь нужно было занимать в семь утра. Мне разрешавшего передавать только по основному списку, даже за деньги не позволили что-то добавить. Молочные продукты я не могла получать, даже яйца вареные не положено было… Мне передавали сало, колбасу, сыр, двести граммов сливочного масла, Анечка передавала всевозможные кашу. Также я получала «Мивину», овсянку, курагу, изюм, сахар, мед. Племянницы иногда делали мне пирожки, блины пустые. Также разрешавшего чай, кофе, напиток «Галка», сухое молоко, сгущенку в пластмассе, иногда разрешавшего передать тушенку, зимой — печеночный паштет. Положено еще два килограмма вареной картошки. Витя привозил фрукты. Также мне передавали медикаменты. Поскольку у меня задолго до ареста была вторая группа инвалидности, лекарства могла получать по расширенной группе. Все графики – в какой день какую группу товаров передают – я запомнила навсегда… Медикаменты, например, приносят по вторникам и четвергам.
— Оля, а чего хотелось особенно?
— Свободы хотелось, домой…
«НА ПОЛЕ УПАЛ БАР ИЗ МАЛАЙЗИЙСКОГО «БОИНГА». БОЛЬШИНСТВО БУТЫЛОК НЕ РАЗБИЛОСЬ… АЛКОГОЛИКИ ХОДИЛИ ТУДА ПИТЬ ВИСКИ, РОМ»
— Вы несколько раз вспомнили о Грабово, откуда родом… В окрестностях этого села упал малайзийский «Боинг»…
— Я вам больше скажу: я была свидетелем его падения. Как раз находилась там. Видела, как самолет крутился и падал. Мы за балкой живем, а он упал при въезде в Грабово. По одну сторону дороги упали крылья и багажный отсек. Они рухнули, а самолет еще крутился в районе балки. Он упал возле молочной фермы, метрах в тридцати от одного из домов. Взрыв был, копоть…
Почему я там оказалась? 16 июля у дочери был день рождения. Но она в этот день эвакуировалась в Мариуполь. В Грабово у меня осталось наследство. Моя мама пять месяцев не дожила до ста лет, умерла 5 декабря 2012 года. Через час мы отметили годовщину смерти, соседи пришли. А я в дом все перевозила из Донецка, и ковры, и мебель. Там две намоленные иконы были, больше сотни лет каждой было. Еще мои прадеды молились на них. Во время войны в дол дома попал осколок снаряда. В тех же местах Миус-фронт проходил. И вот после годовщины дом обокрали и подожгли. Мы после этого восстановили землянку из камня. 16 июля я привезла мастера, чтобы он влагостойким гипсокартоном обшил помещение изнутри.
«Боинг» упал ближе к вечеру, когда как раз мимо фермы и рядом находящейся птицефабрики пастух гнал коров. Грабовцы побежали за своими коровами. Естественно, начали рассматривать обломки и попадавших людей… Они и так лежали, и в креслах были… Уже через двадцать минут из Тореза и Никишинского блокпоста примчались «ополченцы», начали стрелять вверх, сгонять местных жителей, обыскивать карманы – кто что взял. Все были в страхе и ужасе. Тут же выставили охрану мест, где упал самолет… Весь багаж лежал кучей, ни один чемодан, ни одна сумка не были разорваны. Раздерибанили ых уже денеэровцы…
На Рассыпной, за медсанчастью, на поле упал бар. Большинство бутылок не разбилось… Алкоголики ходили туда пить виски, ром… Деликатесные напитки у них были.
А бабке на Рассыпной кресло с сидящим в нем малайзийцем пробило летнюю кухню…
Я позже ездила через Рассыпную в Донецк — там дорога лучше, чем через Торез, то самолетные крылья, они же из алюминия, уже были на Никишинском блокпосту. Ополченцы все растащили.
Справка об освобождении Ольги Политовой
— После освобождения из тюрьмы вы ни разу не попали в Донецк, в родной дом?
— И не вернусь туда, пока в Донецке не будут висеть наши украинские флаги!
— Как вы прожили этот год? Отходить тяжело было?
— Первое время, когда жила в амбулатории, брала ноутбук из кабинета и включала на ночь, чтобы был фон, кто-то говорил. Не могла в тишине спать. В СИЗО же ночная жизнь. Сидящие там снимают себя в разных позах, отсылают снимки конвоирам, за это им приносят сигареты, чай, легкие наркотики… Там же кто сидит… Некоторым вообще нельзя выходить из тюрьмы.
— А с другими пленными, которых судили за убеждения и помощь украинской армии, вы там пересекались?
— С Галей Гаевой и Валей Бычок из Константиновки недолго была в одной камере. Их приводили в камеру 2213 на часа три-четыре, пока в их камере ремонтировали канализацию. Их арестовали за сбор информации, что в Донецке делается. А Галя еще передавала, кто из российских солдат лечился в Докучаевской больнице. Она передавала информацию эсбэушнику, который оказался предателем. Он ее и сдал. Но его вычислили, арестовали, он отбывает свой срок… Вокруг очень много предателей. Некая Мыльченко возглавляла отдел образования в Ясиноватой. Она вышла на пенсию и приехала жить на украинскую территорию, здесь руководит отделом образования. И она сейчас в открытую говорит: «А я еще не определилась: укроповка или сепаратистка»…
Но такая встреча была одна. Я сидела с уголовницами. В камере 2201 у меня нарывали сразу три зуба, со мной случается рецидивирующий флюс. Пришлось самой прокалывать десну иглой, чтобы навоз вышел, потому что лечение в СИЗО одно – вырвать и выбросить в лоток. И вот я больная невозможно. А Настя включает телевизор на всю громкость. Прошу сделать тише. Подходит к изголовью моей кровати и топает ногами вовсю… А ведь она во внучки мне годится. И что ей сделаешь? Ничего… Утром дэнээровка Зарина за такое поведение Настя зарядила в лицо и залилась кровью. Меня и Зарина перекинули в другую камеру. Так вот Настя сидела за то, что с еще одной малолеткой бабушку убили за сто гривен. За сто гривен! Свою родную бабушку! Сидит уже три года там. Школу в СИЗО закончила. После этого меня бросают в камеру, где сидят четыре убийцы и две ворюги. А передачи приходят только мне и то, что за убийство осуждена. Но тот все собирают друзья по Донецку, передают только карамельки и печенье. Поэтому моя передача съедалась за три дня. И просили, чтоб сын еще на кого-то из них передал макароны, рис, гречку, другие крупы, чтоб варить можно было…
Сокамерницы говорили: «Надо семьей жить, всех кормить». А я отвечала: мне семья абсолютно не нужна, хочу быть одна. Утром встать, сделать себе ту же «Галку» или заварить кофе, добавить туда сухих сливок и с сахаром выпить. Бутерброд со сливочным маслом съесть, а не с маргарином. Или кашу запарить, восемь злаков. Туда масличка чуть-чуть добавить, сахарку или меда…
— Вы перестали по ночам включат фон?
— Это произошло только где-то в августе… Потом с работой началась. Меня сократили с должности заместителя главного врача по экспертизе. Здесь же зарплату сделали 4 тысячи 200 гривен. Перестали выплачивать положенное за категорию, выслугу, непрерывный стаж… После того, как я возмутилась этим, в октябре сделали перерасчет и доплатили. Значит, закон есть. Теперь вот в связи с этой реформой, вполне возможно, я останусь за бортом.
— Как вы изменились за время плена? В вас что-то надломилось?
— Я не стала ожесточенней. Чувство справедливости и правды у меня только обострилось. Мне хочется, чтобы выполнялся закон, чтоб все работали согласно нормативам, выполняли свои функциональные обязанности. Никто ни от кого не требует ничего сверхъестественного. Просто выполняй свою работу. Нет. Каждый юлит, что-то выкручивает для себя, выгадывает… Скарификаторы, которые стоят 30 или 35 копеек в аптеке, медсестры продают по гривне. Ленту ЭКГ получают бесплатно, но то же медсестры берут за электрокардиограмму деньги. Это нормально?
Когда я начала говорит вслух, что мне не предоставили социальное жилье, попросили принести документы и меня поставили в общую очередь. С 20 сентября я на общих основаниях стала на квартучет. Правда, номер моей очереди не указан.
Меня очень беспокоит, что у моего сына нет украинского паспорта, поэтому он не может выехать на контролируемую Украиной территорию. А чтобы получить паспорт здесь, нужно сюда приехать. Замкнутый круг. Эго на границе снова могут арестовать… Он же в списках «ДНР» числится, как опасный человек… Ему тоже сложно отходить от всего пережитого. До ареста он не курил. В подвале закурил. Когда 18 декабря 2015 года его выпустили, он пошел забирать свои отобранные документы, так его снова бросили в подвал. До 14 января снова был в плену. И ему сказали: если опять пойдешь за документами, расстреляем. Так он остался без документов. В августе 2016 года получил дээнэровский паспорт. Надо же как-то перемещаться по то территории и работать. Передачи мне в тюрьму нужно было покупать, собирать… Каждая передача обходилась как минимум в 2 500 — 3 000 русских рублей.
Сейчас у меня идет судебное разбирательство по выплате зарплаты за два года. Но у меня нет свидетелей, которые бы подтвердили, что я помогала украинской армии, выполняла государственные задания. Военные пообещали помочь…
Виолетта Киртока, «Цензор.НЕТ»
Источник: https://censor.net.ua/r3107503 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ