Два ранения в голову, контузии и осложнения, за которые он и сейчас находится на больничной койке — все это не мешает Николаю Смирнову уверенно говорить, что вскоре он вернется в ВСУ. Уже в офицерском звании.
Доброволец, который был на фронте с самого начала войны, рассказал Цензор.НЕТ о русских на Арабатской стрелке, свой взгляд на бой за Желобок, отношение к военным в Киеве и «нормы» лишение премий в армии.
«Я ПОЛУЧИЛ ПУЛЮ В ГОЛОВУ. КОГДА ВЕРНУЛСЯ ИЗ ГОСПИТАЛЯ В БАТАЛЬОН – КОМБАТА НАШЕГО УЖЕ НЕ БЫЛО, ОН ПОГИБ»
-В начале войны ты пошел в 11 батальон территориальной обороны «Киевская Русь». Почему выбрал именно это подразделение?
-В военкомате меня никуда не брали. Им тогда не подходила моя военно-учетная специальность – командир отделения, заместитель командира взвода. Нужны были стрелки и водители.
От знакомого я узнал, что формируется «Киевская Русь», и сразу поехал в Десну. Прошел там собеседование с комбатом Александром Гуменюком, стал командиром комендантского отделения. На этой должности я служил до тех пор, пока 30 июля 2014 года мы не попали в засаду, когда возвращались из Артемовска в Славянск. В тот день ранения получили я и еще один парень. Я – пулю в голову, 7.62. Пуля прошла в четырех миллиметрах от мозга.
Харьков, Киев, Ирпень, длительное лечение… Когда я наконец вернулся в батальон – комбата нашего уже не было. Он погиб. А меня перевели в разведку, и дальше была Фащовка, а потом – Дебальцево.
После этого мы вернулись с фронта на ротацию и поехали в Геническ. Там мы доукомплектувалися, отремонтировали технику и даже немного порядки понаводили: отжали до половины Арабатскую стрелку. Потому что когда мы пришли, русские стояли с нашей стороны стрелки. Под их контролем был отель и радиолокационная станция. Мы отбили отель, РЛС и половину моста, а дальше идти нам не дали, потому что с другой стороны было очень много техники. А у нас ее почти не было…
Ведь когда мы выходили из Десны, нам дали десять БТР-70, которые отъехали немного и сразу поломались. Еще были два Газоны, два Камаза, школьных автобусов штуки три или четыре, пара «Богданчиків», и еще БРДМ. Из самого тяжелого – покойный комбат выбил четыре ЗУшки и восемь ДШК. Также мы потом сами раздобыли в Славянске СПГ…
-Находясь в госпитале после первого ранения, о том, что не хватает вооружения и техники, что бойцы ездят на школьных автобусах, ты долго рассказывал Арсению Яценюку, который тогда был премьером и как раз решил посетить раненых бойцов. Этот разговор что-то изменил?
«…Беспорядок. Дают технику неисправную, сломанную, которая тебя подводит. А от этой техники зависит наша жизнь. Стоят новые Бтры, но нам их не дают…»
-Изменила (смеется). Дали на батальон нам еще модернизированный один БТР с дизельным двигателем.
… После Геническа нас перевели в Донецкую область. Мы зашли в Опытное, Водяное, на «Зенит» и шахту «Бутовка». Я попал на шахту, где тогда пробыл 96 суток. Иногда ездил с шахты на «Зенит», там мы учили роту МТО правильно копать окопы. Сделали там три позиции – это были Ромашка, Центральная и Глаза. С Глаз как раз покойный боец с позывным Буля БМП подорвали из ПТУРа и танк. Удачное место.
На шахте я получил контузии, но в госпиталь не поехал – ждал выхода батальона. Уже когда нас поменяли, я оформился в госпиталь, пролечил контузию, немного подлатался… И пошел на контракт в 93 бригаду. В составе 93-й опять поехал на шахту. Рад был этому, ведь я там уже все знал.
-Вторая твоя ротация на шахту была более длительной, кажется, 6 месяцев? (Всего 1 рота 1 батальона 93 ОМБр держала позиции на шахте около года, — Ред.)
-Да, я оформился в ноябре, а вывели нас в апреле. Хотя в этот раз я дни не считал.
После выхода с «Бутовки» мы поехали в пункт постоянной дислокации бригады — в Черкасское, где нас мучили постоянными шикуваннями. А потом выехали на Луганщину: 29 блокпост, Крымское, Новотошківка…
«НА ШТУРМ ЖЕЛОБКА ДОЛЖНЫ ИДТИ ДОБРОВОЛЬЦЫ. НАС СОБРАЛОСЬ 28 ЧЕЛОВЕК»
-На Луганщине ты получил второе ранение. При каких обстоятельствах?
-Это был штурм поселка Желобок, который планировался около двух месяцев. Была проведена разведка, составлена подробная схема опорных пунктов врага. Комбриг 93 ОМБр, Владислав Клочков, на эту операцию дал добро. Но почему-то так получилось, что на момент начала операции наш комбат, полковник Силенко, поехал домой. Исчез. Командир минометной батареи также куда-то исчез, оставив за себя молодого офицера. И мин у них было лишь около 40 штук, кажется. К тому же, в наступление мы шли без БМП.
Пойти вперед имели добровольцы. Лишь те, кто желал идти. Собралось нас таких 28 человек.
В ночь с 5 на 6 июня мы протянули вперед на 1,5 км польовку, чтобы связь была. А 6-го числа в 5 утра выдвинулись. План наш состоял в том, что в первый день мы заходим и окопуємося. Затем даем команду – и БМП подвозят сразу дополнительный боекомплект, строительные материалы, мы делаем перекрытия, расширяемся. Но получилось все иначе.
Когда мы зашли, я занял позицию с правой стороны перекрестка. Там нас было четверо – как раз мое отделение из машины. Позиция у меня называлась Вискас. Потому как командир начал называть позиции – «Вьетнам» там, «Сайгон»… Я говорю: «У меня будет Вискас. Потому что я Кот». За нами стоял Вискас-2, там у них был АГС. А с левой стороны от меня был Депутат, у которого было около 15 человек. Однако дорогу он не перешел, поэтому на самом деле не прикрывал мой левый фланг.
Мы копали лежа, чтобы нас видно не было. Лопаток саперных хватало. Поэтому когда около 10 часов утра наша разведка спалилася и нас начали обстреливать, окопаться мы еще нормально не успели.
Начался бой. По нам работали ДШК, «Утес», миномет, «копейка» (БМП-1, — Ред). 6 июня уже были первые раненые. В основном от мин.
На ночь Вискас, то есть мы вчетвером, остались фактически в окружении. Боеприпасов было — кто сколько с собой принес. И мы знали, что нам никто не поможет.
7-го в 5 утра сєпари уже начали очень активно работать. Позапускали коптери, которые тупо висели над нами. Достать их из автоматов мы не могли. Ночью нам, правда, еще притарабанили ДШК, который я выпросил, но он рассыпался. 3-4 выстрела – и его клинило. Этот ДШК там и остался сєпарам… А БМП нам на второй день так и не пригнали, хотя мы их ждали, уже подобрали места, куда поставить… Артобстрел был массивный, очень прицельный. Работали по нам из САУ. Я пытался выйти на штаб, попросить чтобы наши ответили, но мне сказали, что не могут стрелять по населенному сектору. Потом начала наступать их пехота. Начался чисто стрелковый бой. У меня минуты за две-три ушло 9 магазинов. Даже 5,45 нам катастрофически не хватало, я лазил по патроны к соседям…
В 10 часов, когда наши САУ наконец начали работать, я корректировал огонь. Мы взорвали им одну хату, Депутат тем временем занял еще один дом, в котором была очень подробная карта наших позиций… Тот дом сєпари начали обстреливать из САУ. У наших были ранены, и они покинули здание, отступили назад к своим окопам. Потом начался минометный обстрел прямо по нас. Контузило санитара из моего отделения. На расстоянии полтора метра за мной разорвалась мина. Я вышел на связь сразу, предупредил, что я и санитар «трехсотые», и что нужны два человека на замену.
Ранение у меня было в затылок. Механик тащил меня на плече полтора километра, потому что сам я очень плохо шел – потерял много крови. Мы дошли до нашего блокпоста, там я присел – и подняться уже не мог. Меня забрали в Новотошківки, и в машине я уже начал терять сознание.
-Бой еще долго продолжался?
-До 12 часов. Потом был приказ отступать, потому что у нас уже было много раненых.
-Известно, какие потери были в сєпарів?
-Кажется, было 42 погибших — преимущественно в стрелковом бою. И очень много «трьохсотих».
-А почему так много?
-Потому что они шли на нас нагло и не ожидали такое сопротивление — думали, что прострілялися уже, и что нас уже нет на позициях. А мы тут как тут.
С нашей стороны от стрелочного будто только один раненый был. Другие – это САУ, минометы, «копейка», АГСи… Ну, и подрывы на противопехотных минах. Один парень без ноги остался, другого разорвало пополам. Его тело нашим отдавали враги.
Кстати, когда наши отступали – остались вещи. Сєпари нашли потом среди них чей-то телефон. Позвонили нашим – поблагодарили за тот сломанный ДШК…
«ИНОГДА ХОЧЕТСЯ, ЧТОБЫ ПАРУ СНАРЯДОВ УПАЛО В ГОРОДЕ»
-Как проходило твое лечение после второго ранения?
-Первый осколок из моей головы вытащили еще в Северодонецке. Второй доставали в Днепре. Мне повезло, что мина очень близко разорвалась – осколки еще не набрали силу разлета… Я лечился в Днепре, потом в Киеве. А впоследствии присоединился снова к своей бригады, которая уже была в Черкасском. Меня назначили временно исполняющим обязанности застпотеха, и я ходил в парк старшим на восстановление нашей техники.
Потом мы выдвинулись на Ширлан ( Широкий Лан) на обучение. С Ширлана я уволился. Послал комбата перед строем…
-Почему?
-Я не давал БМП выйти на плав. Потому что они бы утонули! Они были не готовы к этому.
Нервов уже не хватало. Делаешь технику, а ее гробят на полигонах… Две БМП во время таких «развлечений» уже потопили, хоть и вытащили потом. Это показуха.
-Почему ты сейчас в больнице?
— Это следствие контузии и последнего ранения, во время которого были перебиты сосуды. Все сказывается. Теперь никаких физических нагрузок на всю жизнь, говорят врачи.
-Кем ты работал последнее время?
— Мастером на предприятии по изготовлению автомобильного стекла. Но сейчас не могу работать.
-Как война изменила тебя?
-Взгляд на жизнь изменился абсолютно. Отношение людей иначе теперь. Мир мерзкий… В 2014-15 годах гражданские еще более-менее неплохо относились к военным. А теперь им плевать, воевал ты или нет. Даже в больнице, где написано на дверях, что участники АТО заходят без очереди – тебя заплюют, если попробуешь пройти.
Они не уважают военных потому, что горе к ним не приходило… Иногда даже хочется, чтобы несколько снарядов упало в городе. Чтобы они почувствовали. Чтобы поняли, что это такое быть под пулями. Или что такое без воды сидеть — когда жара, ты целый день без воды, и тебе ее не могут принести, потому что плотный огонь. Или что такое собирать в целлофановые пакеты розворочених погибших. Тогда, я думаю, народ бы изменился. А сейчас им по барабану.
-Что планируешь делать дальше?
-Хочу пойти еще повоевать. Я сейчас учусь в КНУ им. Тараса Шевченко. Специальность – картография, геодезия и землеустройство. Я заканчиваю весной этого года. И выйду уже младшим лейтенантом.
-Молодые офицеры, которые приходят в войска, нередко перенимают совковые привычки старших коллег. Уверен, что тебя это обойдет?
-Это происходит потому, что им дают дебильные приказы – а они с ними ничего не могут сделать. Я спорил с комбатом постоянно, постоянно были дискуссии и по поводу топлива, и по поводу боеприпасов, и по поводу открытия огня. А многие молодые боятся таких споров.
-Потому что в армии ты фактически бесправен. Тебя могут легко перевести куда угодно, например. Или оставить без премии.
-Я много раз оставался без сержантської премии. Потому что был такой приказ: раз в месяц я должен был подавать со своего взвода одного человека, которую нужно оставить без премии. У меня не было таких. Зальотчики бывали, но повлиять на них можно было иначе, по моему мнению – предложить им покопать, например… Поэтому без премии оставался я сам. Ничего страшного.
P. S. Николай Смирнов пока что остался без работы. Впереди у него снова длительное лечение, а дома – дочь Мария, которой скоро исполнится 5 месяцев.
Счет для помощи бойцу – 5168 7427 0780 1340, Николай Смирнов, «Приватбанк».
Валерия Бурлакова, «Цензор.НЕТ»
Источник: https://censor.net.ua/r3107627 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ