Разведчик 24 ОМБр Мирослав Олийнык (Скальд): «Мне 21, с 16 лет я на фронте. В 18 уже командовал ВОПом «Море» — отдельным государством, с трех сторон окруженной сєпарами»

Боец, который, скрывая свой возраст, попал на передовую в 16, а в 18 уже командовал ВОПом, рассказал Цензор.НЕТ про «русскую весну» в Павлограде, о чувствах «малолетки», которого отправляют домой с войны, о воина в красных трусах посреди Песков и о человеке, которая ехала на фронт с пакетиком «АТБ».

О том, как покойный Док просил не говорить никому о его ранении, о погибших друзьях, о Море Республику — «отдельное государство, с трех сторон окруженную сєпарами», и о том, почему «воевать скоро будет некому».


«ЧТО МОЖЕТ ЧУВСТВОВАТЬ ШЕСТНАДЦАТИЛЕТНИЙ НАЦИОНАЛИСТ, КОТОРЫЙ УЖЕ УВИДЕЛ, ЧТО ТАКОЕ ВОЙНА, КОГДА ЕГО ОТПРАВЛЯЮТ ДОМОЙ?»

На момент начала всей этой х#єти мне было 15. У нас в Павлику (в Павлограде, городе, расположенном фактически на границе Днепропетровской и Донецкой областей. — Ред.) быстро сформировалась местная самооборона. Она была очень разношерстной — и футбольные фанаты, и молодые националисты, и старички-охотники, и коммерсанты, кто угодно… Нашим ответом на разнообразные «рускіє марше» в городе были акции прямого действия, жесткие акции. Мы свели в Павлограде первый блокпост и задушили в своем городе «русскую вєсну». Именно с того блокпоста и начался для каждого из нас путь на войну.

Умели мы тогда мало, ни один из нас представления не имел, что такое настоящие боевые действия. Тем не менее, я очень хотел на фронт — но понятия не имел как туда попасть. Лидером Правого сектора у нас тогда был Ярик Физрук, которого сейчас подозревают в причастности к убийству российского депутата (по версии прокуратуры, Ярослав Тарасенко мог выполнять роль водителя во время убийства россиянина Дениса Вороненкова, — Ред). Я был его подопечным, и он не пускал меня на Донбасс. Поэтому я сбежал в Днепр.

В Днепре Шум, второй зять Яроша, тогда формировал из малолеток свой собственный подраздел, который на тот момент занимался разными полузаконными операциями и акциями по области. Мы двіжували, мы построили в лесу под Днепродзержинском свою собственную базу, а затем Шум отправил нас к учєбки «Правого сектора», в «Десну».

В учєбці нашим взводным был друг Грин, покойный Сергей Шилов. Это была просто ох#єннєйша человек, и я могу твердо сказать, что на Десне наша группа продержалась только благодаря ему. Грин был нам всем как отец. Он опекал нас на каждом шагу, кормил.

После учебы мы поехали домой, а Грин со своими ребятами отправился в Широкине, где уже была образована «Аратта». Там он стал командиром роты.

Доброволец Сергей Шилов (Грин) 9 июля 2015 года подорвался на мине неподалеку от Мариуполя. 16 июля от ранений он скончался в Днепропетровской областной больнице им. Мечникова

Мы же были резервным батальоном Днепра. Как я уже упоминал, все мы были малолетками, но после возвращения из учєбки уже смогли учить людей. Мы проводили тренировочные занятия как для населения, так и для потенциальных рекрутов ПС по Днепру. Все время мы были на связи с Грином и пытались уговорить его забрать нас к себе. Он обещал сделать это, но что-то постоянно не складывалось.

Наконец, весной 2015 года я и мой одноклассник Рома Юг, на тот момент мой лучший друг, которого я привел в подразделение Шума, всеми правдами и неправдами вырвались до 7 батальона ПС. Но пробыли мы там очень недолго. В днепровском штабе быстро узнали, куда мы поехали, позвонили в батальон и сдали нас — сказали, что мы малолетки. Из подраздела нас отправили домой.

… Что может чувствовать шестнадцатилетний радикальный националист, которому в руки попало оружие, который уже увидел, что такое война, когда его отправляют домой? Злобу. Образа. И желание воевать дальше. Поэтому дома я через своих друзей-свободовцев быстро нашел номер командира «Карпатской Сечи» Олега Куцина, позвонил ему, сказал, что я ох#єнний пацан, правосєк, что я прошел учєбку и уже имею боевой опыт и хочу воевать в них. Куцин обрадовался моему звонку, и уже на следующее утро я ехал в Курахово на базу добровольческой четы.

В этот момент наши с Ромой Югом судьбы разошлись. Он остался с Шумом, нашим старым командиром. Позже они создадут подразделение «Черный туман» и останутся в 5 батальоне ПС, а затем, после раскола ПС, будут в УДА.

Я же сначала буду воевать со свободовцами. Ведь за три дня после своего звонка Куцин я уже был в Песках .

«ВСЕ ЛЕТАЛО, ВСЕ ВЗРЫВАЛОСЬ. Я СИДЕЛ И ДУМАЛ: «НУ П#ЗДА». НО В ПЕСКАХ ЭТО СЧИТАЛОСЬ НОРМАЛЬНЫМ»

Большинство пацанов, которых я встретил в «Карпатской Сечи», были действительно идейными, и это сразу приятно удивило меня в подразделении. Кроме того, никто не просил у меня паспорт никто не требовал, чтобы я заполнял какие-то анкеты, поэтому мне не пришлось даже врать про свой возраст.

Первым человеком, который узнала сколько мне лет, был мой командир группы, Палий. Я очень уважаю его и очень благодарен ему за то, что он не сдал меня. Зато Палий всегда старался быть рядом со мной — он словно охранял меня, чтобы меня не убили… и чота не возникло проблем из-за моей гибели.

В свое первое утро в Песках я возвращался с позиции — то из «Альпиниста», то с «Эдельвейса», уже не припомню. Дорогу начали сильно обстреливать. Мы с напарником засели в гараже одного из домов на перекрестке и сидели там минут сорок. Все летало, все взрывалось. Это было неплохое такое крещение огнем — хотя я вроде и до того уже успел кое-что увидеть. Я сидел в том гараже и думал: «Ну п#зда». Тогда мы как раз забрали с позиции покемон (пулемет Калашникова модернизированный, русская аббревиатура — ПКМ, — Ред.), потому что он был сломан. И я вжався в угол и прикрылся тем покемоном, надеясь, что он защитит меня от осколков… Потом все немного затихло, мы взяли пулемет в зубы и пошли домой.

Позже я понял, что этим летом что-то подобное будет происходить со мной практически ежедневно. В Песках это считалось нормальным. И вскоре я уже почти ничего не боялся.

Как-то я спросил Палия:

-Серега, а что вы будете делать, если меня завалят?

Серега ответил, что меня просто сбросят в какую-то воронку под взлетной полосой Донецкого аэропорта, прикопають и скажут, что меня здесь никогда не было. Это было правильное решение, на самом деле. И это была та цена, которую я должен заплатить за свое пребывание там, где я хотел быть.

В Песках я познакомился с уникальным человеком, Тарасом Улиткой. У него была очень специфическая внешность — в свои 33 года он выглядел на 73 года (смеется). И имел гениальное чувство юмора. Мы с ним сдружились. Еще с тех времен я до сих пор общаюсь с Тактиком, Дмитрием. Это реальный воин! Он был одним из самых молодых киборгов, и тогда он приехал в Пески со своей тогдашней девушкой, Рыжей. Руда была одной из очень немногих девушек на войне, которые там реально приносили огромную пользу, ничего не боялись и создавали на передовой какой-то домашний уют.

Еще в Песках я познакомился с Папагатті — классной человеком, упитанным, но очень добрым человечком, визитной карточкой которого в те времена были красные трусы. В них он постоянно ходил как на позицию, так и по самому поселку. Почти все, кто был в Песках, знают медика Степановну, это замечательная женщина, к которой я испытываю огромное уважение. Так вот, Степановна запрещала Папагатті приходить к ней в медпункт в тех красных трусєлях и без футболки. Она говорила, что это неэстетично, и что он портит ей настроение (смеется). Позже Папагатті воевать со мной на Світлодарській дуге, на позиции «Море».

 Воин Папагатті

Кроме Песков мы с «Карпатской Сечью» были в Водяном, а также в районе аэропорта. Я привозил в подразделение своих павлоградских пацанов, но мало кто из них оставался там надолго. Некоторых я за это презираю. Один из моих друзей на третий день в Песках тупо сломался психологически. Да, там был п#здец, так, возврат из позиции каждый раз было приключением, которая могла закончиться смертью. Но презираю я того парня не за страх, а за то, что он не смог сказать мне правду. Он начал врать, что должен срочно поехать домой потому, что у него заболела мама и так далее…

«БОНДИК СИДЕЛ В ЛУЖЕ СОБСТВЕННОЙ КРОВИ, СЖИМАЛ ЗУБЫ И МОЛЧАЛ»

25 декабря 2015 года я уехал с базы «Карпатской Сечи» домой в очень жесткой депрессии. Что-то кардинально изменилось в моей голове тогда. Я не говорю, что это был ПТСР, но для меня в том возрасте трудно было переварить все, что происходило в последние годы.

Тогда как раз произошел раскол в ПС, Ярош со своими людьми вышел из организации, и в корпусе начали назревать достаточно сильны революционные настроения — которые я, естественно, поддержал. Я решил возвращаться в корпус, который уже был без Яроша — ведь я думал, что мы будем творить революцию.

Знакомые правосєки ехали через Павлоград, подобрали меня там и повезли на базу. Со мной в ПС поехал мой кент, Лысый. Он на тот момент не имел ни боевого опыта, ни идеи, ничего. Это был парень, которому просто не было где жить, потому что родители выгнали его из дома и он решил перекантоваться на войне. Лысый пришел ко мне под подъезд с пакетиком «АТБ», в котором лежали носки, трусы и какой-то сменную одежду. Я на него нап#здів (потому что, ну, пакетик «АТБ» — это дичь!), дал ему вместо пакетика рюкзак и забрал Лысого с собой на войну.

На базе ПС я познакомился с Пиротехником. Мы оказались однофамильцами, и уже вскоре Пиротехник стал моим лучшим другом. Я считаю его своим братом и во всем стараюсь ему подражать. Забегая вперед, скажу, что на сегодняшний день он — мой командир, командир нашего разведвзвода.

Скальд и Пиротехник

В течение следующей недели я подтянул в подразделение еще человек 10 своих собратьев, и дальше мы двіжували на фронте. Была ротация на Опытное, ротация на Красногоровку, пацаны также ездили на Бутівку…

В Опытное мы приезжали, помогали ВСУ — стояли на постах, потому что армейцам не хватало людей, а также делали работу, которую они делать не могли, ведь там в основном были мобилизованы. Это было уже время, когда правосєків понемногу начинали щемить. На позициях устраивали проверки, разные генералы и полковники выясняли, нет ли на передовой добровольцев.

Как-то мы — 6 бойцов из 1 штурмовой роты и двое с ОТГ (Отдельная тактическая группа ДУК ПС им. Капитана Воловика, — Ред.) — раз отправились на передовую. А к армейцам как раз приехала какая-то проверка, которой военные, конечно, навалювали, что никаких правосєків рядом нет.

В ОТГ было немало иностранцев, в том числе и Бен, австрийский араб, ох#єнний парень. Для него это была четвертая война. Бен как раз был с нами. И вот некий полковник смотрит на армейцев, на Бена, потом снова на армейцев, и спрашивает их:

-А это кто?

А один из армейцев ему отвечает:

-Ну что он, виноват? Мамка загуляла, и он таким родился. Он из нашей роты. Он украинец.

Позиции между Опитним и Водяным, с другой стороны аэропорта, были очень интересные. Озеро, с одной стороны которого мы, а с другой — сєпари. За неделю мы тогда убили 4 или 5 сєпарів. Точнее, сделал это прежде всего Бондик, наш старшина роты. Опытный страшный волчара.

В один из дней мы должны были работать с АГС по посадке. Бондик посадил меня на тапік и сказал корректировать. Он отработал с одного АГСа, нашего, и перешел на армейский АГС. Тот АГС уже давно стоял под дождями, под снегом, и никто его не чистил. Но Бондик об этом не знал. На втором или третьем выстреле внутри гранатомета в#бав ВОГ. Я услышал взрыв и сразу понял, что что-то пошло не так. За мгновение до меня прибежал покойный Док и начал искать аптечку, и уже вместе с Доком мы побежали к Бондіка. Бондик сидел в луже собственной крови с перебитыми нах#й руками. Сидел, сжимал зубы и молчал. Это меня тогда очень поразило. У него руки на коже висят, а он сжимает зубы и терпит.

 Андрей Бондаренко, позывной Бондик, после ранения. «…Док взводився, я корректировал. И тут снаряды начали застревать. Я снимаю крышку, достаю ленту. Здесь оборвался трос, и вся лента ударила по моих руках. Я моментально почувствовал себя хреново. Лягу, думаю, в яму — полежу. Смотрю на руки, а их нет. Обе висели на коже. Левую, как потом сказали врачи, повезло, что надрізало по суставу, а правую немного выше оторвало, кости раздробило, до сих пор не хватает четырех сантиметров, никак не нарастет…» — рассказывал он о своем ранении Цензор.НЕТ .

Док был возле гранатомета вместе с Бондіком, и его также задело — осколки попали ему в руку и в голову. Он не обращал на это внимания и перематывал Бондіка, которого потом увезли медики.

Чуть позже Док вызвал меня по рации и попросил зайти к нему. Когда я пришел, он сказал: «Братан, контрразведка узнала, что правосєки на позициях. Собираем вещи, нас заберут». Также Док попросил меня не говорить командиру о том, что он получил ранение, потому что Доку вообще нельзя было светиться, нельзя было ехать в госпиталь. Он был, скажем так, очень революционным воином, и за его деятельность — в частности по Мукачево — его ущемляли. Он вытащил себе пассатижами, бл#дь, осколки из руки и головы — и все. Очень сильным человеком он был… Немного позже, когда мы уже будем на Світлодарській дуге, Док погибнет на Бутовцы.

 Роберт Маслей (Док), доброволец из Закарпатской области, погиб 11 июня 2016 года во время артиллерийского обстрела на шахте «Бутовка». Вместе с Робертом в тот день погибли добровольцы Юрий Гнатюк (Гуцул), Ярослав Шевченко (Ярик), Андрей Бутенко (Легат) .

Потом за нами приехал Подолянин. Первое, что он мне сказал, было: «Ну что ты, малолетка?» Он узнал, что мне нет 18 лет. Но мой непосредственный командир тогда сразу сказал, что он меня все равно не выгонит. И приказал, чтобы я не стоял, не п#здів, а помогал загружать оружие и БК…

«МИФА УБИЛИ, А МЕНЯ НА#БАЛЛЫ»

Мы вернулись на базу, пробыли там некоторое время, а потом поехали на Красногоровку. После нее начали собираться в Светлодарске дугу. Я сразу скажу, чтобы была правда… Часто говорили, что контракты с 54 бригадой правосєки начали подписывать после гибели Василия Слепыш, Мифа — именно потому, что он погиб. Нет, это не так! Вся х#йня с контрактами началась задолго до того.

Я поехал домой, написал ЗНО, отгулял свой школьный выпускной, а потом поехал к нашим на дугу. И тогда Пиротехник сразу же сказал мне, что мы будем подписывать контракты. Как раз освобождалось очень много мобилизованных бойцов, и Купол (Алексей Оцерклевич, тогдашний командир 1 батальона 54 ОМБр, — Ред.) предложил добровольцам легализоваться, договоренность была изначально!

Свои позиции на Світлодарській дуге мы, по «странной»привычке правосєків, обустроили перед позициями ВСУ. На дуге начала собираться вообще сборная солянка. Нас всегда называли правосєками, но правосєків там было мало, особенно таких, которые приехали с самого начала. Туда стекались все добровольцы для того, чтобы подвіжувати.

Потом погиб Миф, начали гибнуть наши друзья, первые контракты уже были подписаны — и добровольцев уже начали строго ограничивать, решив, что все, кто находится на позициях, должны быть официально армейцами. Потому что никому не нужен лишний кипиш. Скоро мы стали более-менее похожими на армейское подразделение. Нам уже выдавались армейские стволы, а те, с которыми мы заехали, Бугай отдал обратно в ДУК.

Штурм Муравейника (попытка продвинуться вперед, во время которой погиб Василий Слипак, подробно об этих боях в интервью Цензор.НЭТ рассказывала ранее, в частности, майор Оксана Якубова, тогдашний заместитель командира 1 батальона 54 ОМБр, — Ред.) планировался недельки две. О нем знали все. Меня на штурм брать не хотели из-за возраста. Доходило до слез — у меня реально была истерика, когда мне сказали, что меня не возьмут. После этого Подолянин мне сказал, что штурма не будет, и что нужно поехать поучиться на БПЛАшника. Я поехал на учебу, и на следующее утро, когда я проснулся уже на базе «Днепра-1», я узнал, что штурм все же был. Узнал, что Мифа убили, а меня на#бали.

После возвращения на дугу я вместе с Одином должен заниматься БПЛА. Скажу честно, что у нас ничего не получалось. Во-первых, самолет был не очень, во-вторых, мы были рукожопими криворукими дебилами. Я лишь ждал, когда мне исполнится 18 лет, чтобы подписать контракт и наконец вернуться на передовые позиции.

«ЭТО БЫЛО ОТДЕЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО, С ТРЕХ СТОРОН ОКРУЖЕНА СЄПАРАМИ»

Планировалось, что я буду в розвідвзводі, однако во время подписания контрактов нас раскидали на свободные позиции — и меня временно записали в 2 роты. Быть на КСП вместе с розвідвзводом я все равно не хотел, и я попросил Бугая отправить меня на позицию 2 роты под названием «Море» хотя бы на несколько дней. Бугай согласился и отправил меня и первую партию людей, которые подписали контракты и которым не хватало места в 3 роте (в состав которой тогда вошло большинство легализованных добровольцев, — Ред.), на «Море».

Несколько дней, которые мне пообещал Бугай, растянулись на пол года. Попав на «Море» я был счастлив. Там было просто ох#єнно! За исключением того факта, что наши правосєківські командиры о нас тупо забыли, а армейским командирам на нас было пох#й.

На Море мы сначала некоторое время немного враждовали с місцеми ЗСУшниками. Они нас недолюбливали, потому что на то время командование нашего батальона очень любило правосєків, и ставило нас выше, чем армейцев. Но со временем отношения наладились.

Старшим на Море на момент, когда мы туда приехали, был Ваня Грек. Он был даже не из 2 роты, был зенітником, однако был командиром ВОПу. Пацан был хороший, мы сразу с ним подружились, не смотря ни на что. Однако за несколько недель Ваня Грек уже демобилизовался и уехал домой. С тех пор «скипетр власти» на позиции передавался от Артиста до меня, от меня до Артиста, и от Артиста обратно ко мне.

Скальд и Артист (Тимур Половинка) на Море

В том, что о нас все забыли, были как свои минусы, так и свои плюсы. Минусом был материальный сторону — отсутствие генератора, по большому счету отсутствие волонтерской какой помощи. Плюсом было то, что мы фактически делали то, что считали нужным.

Мы называли «Море» Республикой Море. Потому что это было отдельное государство, с трех сторон окружена сєпарами, и туда почти никогда не приезжало ни руководство, ни командование. Там действовали наши анархически-правосєківсько-националистические законы, там была своя жизнь.

Замечательный мужик, Пожарный, закарпатский правосєк, подполковник гражданской защиты, который приехал к нам по объявлению, был старшим на одной из трех позиций «Моря», «Аквариуме». Мы вместе пытались следить за всем. Мы реально были очень дружелюбными, и это было главное.

В декабре 2016 года был штурм леса. Он готовился уже в более таинственной обстановке, чем штурм того же Муравейника, и о том, что планируется такая операция, я понятия не имел. Тогда я как раз отпросился домой, потому что у мамы был день рождения. Я стоял на трассе и ловил машину до Бахмута, чтобы поехать оттуда в Павлоград, когда на блокпост вылетела машина. В ней были разведчики из нашей бригаде, все обгоревшие. Я открыл машину, чтобы дать им воды. Один из них смотрел на меня и тупо стонал: «Скальд Скальд……» И все. Затем они уехали.

Это было возле КСП батальона. На КСП я увидел Галю, и она спросила меня:

-Тебе ничего не говорил Бугай о списках?

-Нет, а что?

-Ничего.

-Галя, что случилось?

-Ничего. Потом, потом все узнаешь.

Галя тогда спрашивала меня о списки на штурм, о которых я ничего не знал. И меня очень обидело то, что Бугай не взял меня на эту операцию. Возможно, к счастью, на самом деле…

Перед «Морем» скрещивались две посадки, и скрещения этих посадок называли Крестом. Там сидели сєпари. Когда мы с Ваней Греком и Васей Волей напоролись на этот Крест, по нам открыли оттуда огонь, но нас прикрыла наша «дашка» — и мы с’#балися. Но мы не выкупили тогда, что по нам стреляют из Креста, мы думали, что враг дальше.

Разведка, которая к нам приезжала накануне штурма, должна была бы все понять. Однако они не дошли до самого Креста (хоть и утверждали, что были там) — и сказали, что там нет сєпарів. Потом во время штурма на этих сєпарів напоролись ССОшники, их там всех потрьохсотило.

Вскоре Крест сказали занимать нам. Это была напівпозиція-напівсекрет сєпарський, и нам нужно было окопаться и держать его. Это был п#здец на самом деле. Мы с Моря посуточно ротировались на этот #баний Крест, и были бы рады там строиться — но строиться не было как. Машина, которая должна везти лес на укладку блиндажа на Кресте, подорвалась в поле на противотанковой мины. Поэтому мы выходили туда как на секрет. Там было жарко, было реально жарко, и… очень холодно (смеется).

В тот период, когда мы стояли на Кресте, началась какая-то странная х#йня — у меня на «Море» люди начали постепенно сходить с ума. Один из бойцов, Ослик, начал всем наваливать, что видел на Кресте Хищника.

Ослик не шутил, не приколювався — он постоянно говорил об этом. Рассказывал, что когда он смотрит в теплак — возле него стоит человек, а без теплака ее нет. Что этот человек ходит по Кресту в специальном невидимом костюме. Ослик начал выдвигать различные теории — сначала что это новые российские разработки, что сам Путин ходит к нам на Крест в этом костюме… Потом — что это инопланетянин из фильма. Он действительно его боялся!

Я был уверен, что Ослик #банутий. Но как-то я сидел в окопе на каремате, и тут Падре зовет меня и говорит: «Скальд… Человек стоит у нас». Я ему не поверил, думал, что привиделось ему. Беру теплак — реально, метрах в 20 от нашей позиции тупо стоит человек, фигуру видно, нос, видно, как дышит. Я начал орать: «Выходи!» — я был уверен, что это Ігнатка наш ходит там, он иногда шарился вокруг позиции. «Ігнате, выходи!». А Игнат лежит в блиндаже, и говорит: «Я здесь». Я взял калаш, два магазина туда в’#бав, и ВОГ бросил…

По ночи мы туда не лезли, потому что кто его знает, что там. На утро там не было никаких следов — правда, шел снег. Не было и тела, хотя я целился прямо в того человека. Конечно, это был не Хищник, но… Может, какой-то дух?

… А может, конечно, и человек. Просто я в нее не попал. Или ее оттащили.

Из всех мест, где я был, я, пожалуй, больше всего хотел бы вернуться именно в Светлодарске дугу. Именно на «Море».

«С КАЖДЫМ ДНЕМ ВСЕ БОЛЬШЕ ЗАКРУЧИВАЮТ ГАЙКИ»

Потом у нас началась революция против командования батальона, назовем это так. Бугай начал ссориться с Куполом, начал подниматься бунт против командования батальона — и тогда все вдруг вспомнили обо мне и о том, что со мной есть люди. И я тогда поддержал Бугая и других — потому что считал, что должен поддержать собратьев, даже если до этого момента они не вспоминали о нас.

Потом мы вышли на полигон — и я я ох#ел. Для меня это было необычно, это было действительно ужасно для добровольца. Полигоны ломают людей.

На полигоне революция продолжилась. Однако большая часть людей, которые при мне клялись Бугаю в верности ранее, впоследствии от него отвернулись. Остальные, тем временем, объявили голодовку из-за того, что нас решили раскидать по разным бригадам — и все же перевелись обратно на фронт, в батальон «Донбасс-Украина».

Позже я вернулся в ряды «Правого сектора». С добровольцами пробыл чуть меньше года. А потом Пиротехник предложил мне вернуться в армию. Один знакомый офицер, Дата, стал командиром батальона в легендарной 24 бригаде. На сегодняшний день он — самый молодой командир батальона в ВСУ. В его батальоне мы создали свой разведвзвод, собрали своих пацанов, своих друзей, тех, с кем мы воевали. У нас своя группа, мы держимся вместе и продолжаем работать. В 24 бригаде я с декабря.

Смущает то, что в армии сейчас очень много бумаг, очень много затягів. Если бы у нас не было своего делопроизводителя — весь наш взвод занимался бы исключительно заполнением журналов и прочей бумажной работой, времени на войну у нас просто не было бы. Но так сейчас везде… А бригада у нас боевая. Наш комбриг, Валерий Гудзь — один из последних командиров, которые не идут на компромиссы с врагом, которые продолжают с ним воевать и не дают опорочить честь как своей бригады, так и своей нации в целом.

Сейчас мне 21. Уже 5 лет я на войне — если считать с того момента, как я попал на боевые.

… Я очень боюсь того дня, когда закончится война. Тогда я, пожалуй, напишу книгу — ту самую, которую обещал написать многим своим погибшим друзьям. А потом возьму, бл#дь, и застрелюсь из переточеного стартового пистолета.

Не представляю себя не в армии. Много раз думал об этом… И — нет. Для меня очень страшно то, что сейчас происходит в ВСУ, ведь я вижу эти подавленные лица, вижу настроение людей, которые искупают, что происходит. И мне кажется, что с каждым днем все больше закручивают гайки, кажется, что воевать скоро будет некому. Возможно, для того все и делается.

Тем не менее, я очень хотел бы стать офицером. Это моя мечта. Я очень жалею, что не поступил на заочное пять лет назад, когда заканчивал школу.

Разведвзвод, в котором служит Скальд и его друзья, можно поддержать — ведь из условия работы их автомобиль постоянно требует ремонта, в том числе и прямо сейчас. Карточка для помощи — 4731 2191 0086 4580

Валерия Бурлакова, Цензор.НЕТ

Источник: https://censor.net.ua/r3200904 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ