На «Цензор.НЕТ» сегодня встреча с одним из выдающихся участников войны за Независимость Украины. Это Игорь Лукьянов, сержант 25 мотопехотного батальона «Киевская Русь», один из организаторов систем управления артиллерийским огнем на Дебальцевском плацдарме в ходе сражения 2015 года.
Подробно, четко, на основании своего опыта и знаний Игорь расскажет нам об уникальном опыте организации артиллерийской обороны и о том, как это все держалось на инициативе и воле украинских воинов.
Игор Лукьянов, 1983 года рождения. Общий стаж службы в ВСУ – 9 лет. Был кадровым военным. Уволился перед началом войны. Окончил до войны 9-месячные курсы подготовки по стандартам НАТО под руководством американских инструкторов в учебном центре «Десна». Житель Краматорска. В начале войны принимал участие в украинских митингах. Добровольно начал помогать украинским подразделениям и передавал в разведку по заданию штаба АТО информацию с захваченного российскими наемниками Славянска. После освобождения города пошел добровольцем в 25 мотопехотный батальон. Стал одним из организаторов артиллерийской разведки на Дебальцевском плацдарме.
— Добрый день, Игорь.
— Добрый день.
— Расскажите, пожалуйста, как вам удалось добиться тех результатов, которые были показаны. Расскажите, как это начиналось и о вашей квалификации в этом вопросе.
— Начиналось это с того, что мы прибыли в Дебальцево и начали занимать рубежи обороны, которые были указаны вышестоящим командованием. Так получилось, что в подчинении у меня оказалась минометная батарея. С минометами как бы по распоряжению вышестоящего командования разместили нас в ямэ, в которой ничего не видно, собственно, и что с ним делать, куда из них стрелять – непонятно. Ну, как бы начали организовывать этот вопрос. Я начал искать место, где хоть чего-то видно, лазит по крышам и тут пришла команда нам переместиться на другое место. Т.е. позицию мы оставили, переехали в другую часть Дебальцево, но все в такую же точно яму. Нашел место, с которого было удачно видно близлежащие позиции. Ну, до ближайшей передней позиции у меня было до 500 метров где-то, до переднего края. И с нее было прекрасно видно весь плацдарм, все на северо-восток.
— Т.е. весь Дебальцевский плацдарм, всю северо-восточную часть вы с крыши пятиэтажки могли наблюдать?
— Да
— Вот этой знаменитой, которую мы сейчас покажем на видео?
— Да, Да.
Маклауд Джексону, Маклауд Джексону
— Джексон
— Срочно передай директивы, срочно. Си 70. Сразу за поселком, сразу за поселком
— (Неразб.) прием
— Там Греку достается немного
— (неразб.) мы кого-то разозлили
— В чем значение такого беспокоящего огня противника и почему необходимо наладить быстрое управление огнем, взаимодействие, наблюдательные пункты?
— Дело в том, что это был еще 14 час. На тот период на волне патриотизма очень много откровенно невоенных людей пошло на фронт. И войну они себе представляли несколько по-другому, так, как в книжках пишут и в кино показывают. Т.е. сейчас мы приедем, всех здесь…
— Пойдем в атаку с автоматами, ура.
— Да. Захватим все города, все освободим и все будет нормально. На самом деле все выглядело по-другому. Т.е. посадили их в окопы на каком-то определенном участке фронта. Противника они в глаза не видели. Есть огонь артиллерии справа, слева, боевые потери, кого-то убивают.
— Ну, не каждый день, да? Т.е. ты сидишь длительное время, ничего не происходит, потом вдруг откуда-то прилетает. И ты не знаешь у себя в окопе, откуда это прилетело и как с ним бороться.
— Да. И что с этим делать – непонятно. Это, во-первых, очень сильно подрывает моральный дух армии. А во-вторых, это изматывает наши подразделения, которые находятся не в районе прямого огневого контакта. Потому что взаимосвязь на горизонтальных уровнях налажена и как бы по цепочке оно передается, что пацаны воюют, стреляют, их убивают, как бы туда уже страшно ехать. У нас было организовано, когда уже сформировалось некое подразделение артразведки, кстати, внештатное, и все позиции которые были наблюдательных пунктах, не были отмечены ни на одной карте. Т.е. мы сами выбирали место и как бы знали только вышестоящие командиры, тем, кому нужно было это знать – для того, чтобы приехали туда и не удивились увидеть новое подразделение. Либо артиллеристы, которые знают, где находится наша позиция для того, чтобы если пропадет связь, выйдет из строя командный пункт – разные причины могут быть – для того, чтобы они понимали, с кем они взаимодействуют. Потому что мои позиции фактически никогда не обстреливались. Даже был случай, когда арткорректировщики противника вышли на нибудь пригорок и начали корректировать огонь по позиции 128 бригады, близ пос.Центральный. И мы их увидели. Причем они в нашу сторону – мы как на ладони в принципе находились, потому что на самой высокой точке. Но ввиду того, что они не знали, что там позиции есть, потому что информация откровенно сливалась в расположении наших сил, они даже в нашу сторону не посмотрели. А мы видим два зайчика прыгают с мобильным телефоном, корректируют огонь. Там первый пристрелочный, вилку сделали. Ну и снайпер у меня был. Говорю: видишь? Валы. Одного убил, второй начал уже.. даже не обратил внимание, пока был выстрел, точнее, пуля долетела раньше, чем звук выстрела. Он смотрит: этот упал. Он ничего не может понятий. Потом – раз, на меня посмотрел, т.е. звук выстрела дошел. Начал пока этого оттягивать, ну мы туда еще артой досыпали, думаю, что недалеко ушли.
— Какой фронт, в какую полосу обороны вы контролировали для того, чтобы организовать артиллерийский…
— Сначала это была и единственная пятиэтажка, она же была 1-й НП.
— Какая была полоса обороны?
— Полоса – по итогу весь северо-восток Дебальцева мы закрывали.
— Сколько вы закрывали километров примерно, это сколько было?
— Да, наверное, километров 25, я так думаю.
— Ого.
— По линии фронта, естественно, не по прямой. Просто некоторые позиции, удачные для корректировки огня, находились на территории соседних подразделений и они автоматически попадали, так сказать, под наше крыло.
— Т.е. вы – я просто хочу отметить, что вы не просто ограничились контролем своей полосы, а для того, чтобы еще обеспечить устойчивость фланговых позиций других подразделений вокруг вас.
— Так точно.
— Вы еще по своей инициативе выделили своих людей.
— Да. Именно.
— Для организации управления огнем и в соседних подразделениях тоже. Я хотел бы на этом акцентировать. Просто очень важно.
— Они очень нам благодарны были.
— Конечно!
— Они сначала не понимали для чего это нам.
— Я просто хотел отметить здесь командование 25 батальона, вашей группы артразведки, которые проявили такую инициативу, ответственность. Ну, это достойно всяческого уважения и внимания.
— Потом это облегчало сотрудничество даже на самом деле, потому что если у меня, соседние подразделения, которые тоже не имели своей артиллерии и не имевшего выхода на артиллерию, если там какие-то бытовые вопросы, они помогали их решать. Ну, то есть у меня стояли два дизель-генератора, которые работали 24 часа в сутки для того, чтобы обеспечить связь с этими ЧП. Вопросы решались просто моментально. Начиная от топлива, заканчивая АГСами.
— Все-таки, в чем разница, в чем отличие в организации огня вот того, что сделали вы, и от того, что мог сделать командир соседнего подразделения? Взять тоже, координаты записал и ждешь, пока прилетит.
— Я могу рассказать на своем личном примере, это как раз период, когда мы только приехали в Дебальцево. Впереди, в 7 км, из посадки выехал танк и смотрит, развернул дуло в мою сторону. Меня не видит, я в зеленке стою. Я передаю его координаты в штаб батальона. Запрашиваю артиллерию как бы. Стоит танк – почему по нему не попасть?
— Конечно.
— Штаб батальона по цепочке передает эту информацию в штаб сектора. Штаб сектора по цепочке передает в штаб артиллерийской бригады. Штаб бригады – на командира бригады артиллерийской группы. Командир бригады артиллерийской группы передает информацию на огневые позиции. Огневые позиции отрабатывают. Эта вся цепочка занимает полчаса времени.
— Это еще быстро, наверное?
— После этого происходит выстрел и попадают совершенно не туда.
— Так…
— Как это корректировать – непонятно. Ну, то есть, чего с этим делать тоже непонятно. Пару раз мы так постреляли. Поняли, что мы так никуда не попадем, будем тратить снаряды в непойми и поехали просто договариваться непосредственно на огневую позицию, с теми, кто стрелял. А когда приехали на огневую позицию, выяснилось, что в процессе передачи по этой цепочке координаты изменились. Т.е. их просто перепутали, X с Y.
— Потрясающе.
***
— То есть вы по сути создавшего структуру, которая обеспечивала взаимодействие координацию на местном…
— Да.
— На уровне непосредственно…
— И исключили эту длинную цепочку. В этой длинной цепочке потом уже по факту, я это называл «статистические донесения», у меня уже не требовали.. я просто отчитывался уже по результатам. Т.е. здесь еще война идет, начинает оперативный спрашивать: кто обстреливает, откуда обстреливает, чем обстреливает? Да некогда мне тут с вами общаться. Я потом скажу. Когда убьем, доложу, что убили. Вот. Мы по факту потом уже просто отчитывались о расходе припасов и поразили — не поразили.
— Как была организована система связи, почему она была дееспособна до самого конца обороны?
— Изначально связь предполагалась на тех комплектах, которые поставляет ВСУ. Это Motorola. Они в принципе скраблированные, шифрованные. Но на этом комплекте висит весь батальон. Т.е. разделение там может быть поканально или еще как-то. Но все равно частота пропускания одна. Во-первых, ее можно подавит. А во-вторых, когда начинается обстрел, в ней творится хаос. Потому что все орут: «Нас обстреливают!», кто-то кем-то командует. Поэтому было решено организовать отдельную связь на базе чего-то другого, чего у нас еще пока не было. Вот. Нашли обычные радиостанции, автомобильные, которые предоставили волонтеры. Не УВЧ-диапазона были, но они были не защищены. Подумали, что как бы стойкость нашей информации абсолютно не составляет никакой секретности. Т.е. если там перехват противник произведет моей передачи данных по координатам, то ничего страшного в этом не будет. Но все равно. Защитились следующим образом. Они были многоканальными. На каждый канал забили отдельную частоту, перед этим просканировав весь эфир, частоту меньше предыдущей. Для чего было сделано? Потому что был опыт работы с радиосканерами, они, когда сканируют эфир, всегда двигаются в одном направлении – в большую сторону. Т.е. если сканер в постоянном режиме мониторинга стоит для того, чтобы, когда мы переходим +1, частота возвращается обратно, сканер поехал искать нас дальше. Пока он проехал диапазон, я могу еще раз переключится +1, и… это такой метод противодействия, скажем. После этого была организована ротационное основа всего нашего мероприятия, потому что бойцы в передней полосе на НП, особенно зимой, долго находиться не могут – с постоянными обстрелами, ветрами, как бы, они изматываются. Спустя было принято, что нужно проводит ротацию. Т.е. были условия получше на некоторых позициях, в некоторых похуже.
— Т.е. у тебя была организована в подразделении артразведки внутренняя ротация?
— Внутренняя ротация, да. Т.е. была самая крайняя, самая тяжелая позиция – это террикон так называемый, она же называется гора Маклауда. Я ее там первый заселил, обосновал.
***
— Туда там раз в два дня, как пацаны уже между собой договаривались, т.е. не было такого, что вот там четкий график: ты заступаешь тогда-то, ты – тогда-то. Мы от этого ушли. Ребята между собой договорились. Т.е. мы едем на два дня, через два дня нас поменяете. Или мне надо съездить в Артемовск, получить зарплату, давайте вы сегодня один день, а мы – завтра. Т.е. они договаривались между собой, проблем никогда на самом деле не было никаких. Т.е. едет подразделение туда меняет ых, то садятся, привозят туда припасы, продукты. Машина забирает подразделение, которое там, и возвращают ко мне на КНП.
— Какой состав был?
— Ну, общая численность всего нашего подразделения 27 человек была всего.
— Ну, для батальона 27 боеспособных людей — это большое количество.
— Дело в том, что после того, как посмотрели, что у нас эффективное подразделение, нам были приданы люди из других подразделений.
— Расскажи, пожалуйста, за счет чего вам удалось организовать быстрый вызов огня, точное поражение и корректировку, ведь много складок местности в том направлении, много позиций, противник свободно маневрирует. Он выехал здесь, выехал здесь пострелять. Как вам удавалось быстро передавать координаты? Артиллерия наводилась и точная осуществлялась корректировка огня.
— Все свели в единое информационное поле – взаимодействие между подразделениями-соседями, взаимодействие между беспилотниками, уже после была группа наших, две группы даже, беспилотников, которые летчики летали, смотрели местность. Взаимодействие с развединформацией с тот стороны, налаженные контакты, которые — там патриоты тоже живут, передают. Это все сводилось в единое информационное поле и была картина в целом видна на карте. На карте сложилась картинка: здесь стоят эти, здесь стоят эти, здесь поменяли этих на этих, вот здесь у них огневые штатные, вот здесь запасные
— Вот вероятные позиции, где противник может быть в случае, если он хочет вести огонь.
— Да. На карте нарисовалась некая картинка, которая стала понятна, которую мы по итогу принесли и показали, чем, собственно, мы занимаемся. Ну, в штаб 128-й бригады. Все посмотрели, как бы, да, это очень хорошо. Там некоторых моментов у нас не было – мы перенесли к себе на карту. Некоторых моментов у них не было, они перенесли на карту. Вот. И начали как бы жить своей жизнью. По итогу результата — я вообще эффективность подразделения оцениваю тремя факторами. Это количество уничтоженной живой силы и техники противника, сохранением жизни личного состава и выполнением боевой задачи на своем участке, и, которая нарезана.
— Приоритеты, хочу обратить внимание, очень точно выставлены.
— Но это эффективность подразделения можно по этим факторам. Все остальное как бы неинтересно. На нашем участке мы добились того, что противник вообще прекратил на какой-то период, ну это было в 14-м, 14-й, до самого штурма Дебальцево противник прекратил применять артиллерию, потому что убивались регулярно ых артиллерийские расчеты. Любые вылазки, был радиоперехват – тут же пресекались. Мало того, мы взяли инициативу в свои руки. Нам уже неинтересно стало. Т.е. они не стреляют, чего нам сидеть? Мы начали кошмарит ых.
Это район птицефабрики?
— Да, Да. Где-то там
— Принял
— Огонь!
— Есть!
— 5 быстрых! Выстрел! Выстрел!
— Хорошо! Красиво…
— Выстрел!
— (неразб)
— Выстрел! Выстрел!
— (неразб) своими силами. Артиллерия больше не нужна.
— Учись, сынки!
***
— Был этот случай, который славноизвестный…
— Который пока вообще неизвестный, начнем с этого. Расскажи, пожалуйста, есть уникальная фотография, да? И уникальное видео: новейший российский боевой танк Т-72 Б3, модификация 2012 года, разбитый на подступах к Дебальцево как раз рядом с твоей пятиэтажкой.
Т-72 Б3
***
— Расскажи, пожалуйста, про этот бой. Какова дистанция до этого танка, каким образом удалось его уничтожить?
— Дистанция до этого танка где-то 1200 метров была. Это была массовая атака. Часть танков шла на Новогригорьевку, наступала, часть – на Зенит и два вылезли на нас. Но они не нас, потому что они не знали, что мы там находимся. Поэтому они просто решили Новогригорьевку обойти и так получилось, что вылезли на нас. Из противотанковых средств у нас было только РПГ-26 и 5 выстрелов к «Фаготу», опять же которые нам дали под честное слово. Т.е. штатного у нас не было.
— «Фагот» – противотанковый ракетный комплекс, который может поражать танки противника на 1200 метров. Это возможно было открывать огонь, да?
— Да.
— Но РПГ-26 на 1200 метров не долетит.
— Нет.
— Это для ближнего боя. Т.е. у вас, по сути, для борьбы с танками был только вот этот «Фагот».
— и 5 112-х ракет.
— И 5 ракет к нему.
— Да.
— Да. Расскажи, как вам удалось.
— Значит, выехал танк. Ну, это все сопровождалось артподготовкой, естественно. Выехал танк и… расчет «Фагота» у меня как бы, ну, они не несли дежурства постоянно. Они несли дежурство вместе со всеми ротационно, меняя дежурства на крыше. Поэтому на момент выезда на крыше их не было. Вот. Загнал на крышу ых. В итоге танк начал стрелять, они чего-то испугались и как бы не захотели стрелять, я как бы не сильно помню там уже досконально историю. В итоге полез на крышу за «Фагот» Джексон. Стал за этот «Фагот», начал стрелять. В итоге ракеты старые оказались, как у нас в большинстве тогда были. Ни одна из них не полетела. 5 ракет сошли, и собственно противник по то же причине думал, что танк и был подбит «Фаготом».
— И вы остались, по сути, без оружия против танка.
— Да.
— А там была какая-то позиция? Наши подразделения какие-то были?
— Была, но в 500 метрах впереди меня, но они их еще не видели, потому что они более в ямы сидели. А эти еще с преобладающей высоты наступали. Т.е. видно было мне их с крыши. А наша позиция, т.е. по итогу они на них, конечно, бы выехали. И так получилось, что как бы… ну что-то с ним делать надо, потому что других средств нету, начал пробовать работать по нему артиллерией, но, по крайней мере, там еще пехота вошкалась, надо было разобраться с пехотой, подавит их. С танком бы уже как-то разобрались, если бы он доехал. Ну и дал координаты на упреждение, понимая, где он едет. Картинка опять же нарисована на карте.
— На батарею.
— На батарею 55 бригады, на «Десну».
— Т.е. 152 мм гаубицы Мста Б, которые находились близ Дебальцева, да? Вот эта батарея капитана Денисова, да?
— Да.
— Которая оказывала огневую поддержку вам, да?
— Да.
— И ты сразу на нее даешь команду.
— Я говорю: давай основным орудием, а потом скорректируй. Ну, и своим на крыше говорю: наблюдайте, еще будем артиллерией работать по этому танку. Дает он залп – ну, я слышу. Батарея недалеко стояла, поэтому я слышу вылет снаряда и тишина.
— Вылет одного снаряда?
— Да. Основного.
— Т.е. он давал пристрелочный, один снаряд?
— Да.
— Дистанция у него была примерно…
— Километров 10, наверное, все-таки.
— Примерно 10 км.
— Он дает один пристрелочный и тишина. Мои не докладывают, куда. Говорю: давайте корректуру. И тут Каспер, Джонсон на крыше говорят: а больше добавлять не надо, башня отлетела. Ну я думал там, фиг его знает, ну такое чудеса бывают просто среднестатистически, когда постоянно стреляешь, то обязательно куда-нибудь попедешь.
— Но вообще вероятность этого с точки зрения… практически, я не знаю.
— Объяснение очень простое: если целый день у тебя артиллерия куда-то стреляет, то рано или поздно она куда-то попадет.
— Но вообще на самом деле такое практически невозможно, да? Т.е. на обычных учениях.
— Бесполезное занятие.
— Можно повторит это на полигоне, и ты никогда так с первого снаряда не попедешь.
— Второй вариант – он заглох и сам загорелся.
— Но противник на этом видео четко говорит, что * прямое попадание.
— Да, но только они думали, что «Фагота». Вывод они сделали, потому что они видели сходы «Фаготов» с моей крыши.
— Ну, конечно, они видели, что прилетел один снаряд, в артиллерии такого не бывает. Это такое чудесное на самом деле событие, одна из случайностей в войне, которые вспоминаются, входят в историю. Я хочу отметить, что это действительно единственное такое точное подтверждение участия регулярных войск Российской Федерации, танковых войск. Это единственный современный танк российский Т-72 Б3, который был уничтожен в ходе Дебальцевского сражения. Потому что другие модификации Т-72Б — это были модификации, как правило, 89-го года, которые Россия посылала, а вот Т-72 Б3 – это единственный боевой танк новейший, который зафиксирован на фото и видео. Поэтому это очень важный прецедент. Очень здорово, что ты рассказал эти детали. Это с исторической точки зрения, конечно, тоже очень важное событие.
— Ну, на период поподания, я думаю, что где-то попали эму, может, в каток, либо еще куда-то осколками, потому что я прекрасно понимаю, что в танк попасть, тем более в движущийся – это из области фантастики. Здесь в стоячий-то не попедешь. Ну, попали да и попали.
— Почему, с твоей точки, зрения длительное время Дебальцевский плацдарм удерживался, а потом произошел этот внезапный исход? Как ты считаешь?
— Ну, наверное, потому что не на всех участках была организована нормально оборона. Т.е. вот мой участок – один из последних уже складывался. Мало того, некоторые позиции, будучи окруженными, таки не сдались. Это позиции 40-го батальона, «Кривбасса». Т.е. остались и попали в плен. Был потерян Углегорск. После Углегорска не было принято мер по отсечению этого участка фронта и организации новых рубежей обороны. Мало того, их не нужно было организовывать, они там уже должны были быть. Второй эшелон предусматривал. Ну, в общем, за тот период, который мы стояли в Дебальцево, можно было, я не знаю, 4 эшелона организовать. Он не был организован. Второй момент, это, естественно, потеря управления войсками. И третий момент – это невосстановление боеспособности. Как бы эти три основных фактора сыграли ключевую роль.
— А что такое управление войсками? У нас в официальной историографии, в тех данных, которые выпустил Генштаб, говорится о том, что все осуществлялось, в т.ч. отход, по заранее разработанному плану, а потеря плацдарма произошла только по причине подавляющего превосходства противника. Что ты думаешь?
— На самом деле, объективно оценивая ситуаци, я вот сидел в Дебальцево и мне там сиделось довольно-таки комфортно. Я бы там сидел, никого не трогал, кошмарил ых артиллерию до последнего, если бы я точно знал, что ко мне завтра начнет пробиваться и деблокировать меня в самом Дебальцево группировка украинских войск. Во-первых, этого не произошло, во-вторых, и переложили эту задачу почему-то на окруженную группировку. Ну это вообще маразм – пробивать окружение окруженной группировки, когда с другой стороны большая земля – это как бы немного неправильно, наверное. Во-вторых, я точно знал, что этого не будет. Т.е.
— Ты не знал, что никто не пробьется?
— Либо нас всех возьмут в плен, либо нужно прорываться.
— Почему ты знал, что никто не пробьется?
— Потому что связь-то, на горизонтальных связях с то стороны я тоже держал, и прекрасно мне докладывали, что там движется. Есть там атака на Логвиново, эти сумасшедшие бои за Логвиново.
— 9-12 февраля.
— Хаотические, да? Которые не принесли никаких результатов, кроме потери.
— Логвиново – это то село, которое находилось на основной трассе снабжения Дебальцевской группировки. Т.е. потеря Логвинова привела по сути к необходимости отходить из Дебальцево.
— Нет, она не привела совершенно, из Дебальцево можно было вообще не отходить. Можно было сидеть.
— Но кто-то должен был все-таки снабжать Дебальцево.
— Совершенно верно, т.е. с большой земли должна была группировка позволяет коридор и сделать безопасную зону.
— Т.е. ты имеешь в виду, что не взятие Логвинова, а то, что Логвиново не отбили, привело к необходимости отходить из Дебальцево.
— Естественно. Темы методами, которыми его пытались-то отбить, – сказать, что не пытались нельзя, но темы методами, которыми пытались, это очевидно было, что это невозможно. В последние дни Дебальцево из моих минометов не осталось ни одного, все были разбиты осколками. Потери личного состава… на минометах оставалось уже по 2 человека из 5, остальные были ранены и эвакуированы. Припасов доходило там, горячие события, ну, как бы, со мной командиры подразделений делились этой информацией для того, чтобы понимать, что есть в наличии, сколько я смогу работать. 200 снарядов в день. Всего.
— По сути выход с плацдарма был обусловлен не тем, как противник обстреливал наши войска, атаковал, а тем, что был перехвачен путь снабжения – Логвиново, и нам не удалось это отбить Логвиново.
— Это тоже следствие. Причиной стало то, что мы не можем восполнять свои ресурсы.
— Т.е. пополнение не присылается, боеприпасы не присылаются?
— Так точно. И есть еще фактор деморализации. Мы понимаем, что нас отсюда доставать и пробивать к нам дорогу никто не будет, и ресурс для того, чтобы сделать этот маневр у нас тоже заканчивается. Заканчивается артиллерия внутри котла. С большой земли артиллерия работает крайне неуверенно. Т.е. там она и блокировалась Минскими соглашениями, там были периоды, когда мы…
— Вы не могли вызвать артиллерию оттуда.
— С большой земли, да. Была заблокирована артиллерия, как бы в период Минских соглашений мы работать не можем. Здесь бойня идет, все стреляет, грохочет, а с большой земли нам помощь не оказывают.
— Потрясающе.
— Если бы этого всего не было, то мне там в Дебальцево очень комфортно жилось. В городских боях спалил бы все, что было у них. Но так не случилось.
— Генеральный штаб опубликовал официальный отчет, где говорится, что потеря Дебальцево произошла в результате предательства 40-го батальона, который договорился с противником, сдал часть фронта, солдаты на двух опорных пунктах сдались в плен, вот, и в результате этого был открыт фронт в Дебальцево и наши войска отступили. Что ты можешь сказать относительно этой официальной позиции Вооруженных сил?
— Это наглая и циничная ложь. Во-первых, об окружении докладывалось им ранее, о том, что две позиции могут попасть в окружение. Ну, в Генеральный штаб докладывалось или нет, я не знаю, по крайней мере, что я со своей стороны видел эти позиции, они впереди меня стоящие, и понимал, что их сейчас окружат – докладывал, что их комбат докладывал неоднократно, что нужно либо зачищать территории, которые занял противник, либо выводить позиции… из на тот момент еще оперативного окружения свои. В итоге их там просто бросили. А то, что они сдались, так они после того, как все вышли из Дебальцево, они там еще продолжавшего держать оборону. Это просто их бросили, а не они сдались. Это, наверное, логичнее, как минимум. Ну и выхода у них другого не было, там как бы уже было без вариантов. Захарченко на тот период уже давал интервью в центре города, когда их позиции еще находились на окраине Дебальцева, не взятыми.
— Т.е. 40-й батальон – это не предатели, а герои.
— Очевидно, конечно, да. Причем дважды, зная ых Иловайскую судьбу.
— Скажи, как ты думаешь, мы могли удержат Дебальцевский плацдарм и что нам нужно было для того, чтобы сохранить, скажем, эту линию обороны?
— Ну, во-первых, мы не должны, а обязаны были держать. Это 9 населенных пунктов, из которых не было эвакуировано ни гражданское население, ни проукраинское население, ни имущество – ничего собственно. Т.е. мы сдали 9 населенных пунктов в руки террористов, по сути как бы добровольно предав их. Могли бы удержат или нет? Да конечно, могли! Сидели в Дебальцево, прекрасно сражались. Единственное, что нам нужно было – это пополнять боекомплекты и восполнять потери личного состава. Все! Больше ничего не надо. Этого не было.
— Были мысли, что все, отрезали, все пропало, не выйдем?
— Честно говоря, нет. Почему? Потому что в плен попадать точно определенно нельзя, это ни при каких обстоятельствах. Это правило: в плен лучше не попадать. Поэтому… мало того, еще есть личный состав, который надо домой мамкам живыми вернуть.
— Потери были у вас какие-то в самом доме, этот гарнизон – были потери? 27 человек вышли все?
— У меня (тьфу-тьфу-тьфу) живучесть личного состава 100%, есть раненые, но нетяжелые. В том числе и я. Было два маршрута, по которым можно было выйти. Это через Нижнее Лозовое, через само село, через яму. Либо этажа, через поля. Значит, через поля я не пошел по одной простой причине. Я знал, что там есть минное поле. Это бывшая наша 128-й, позиция Розы. И это минное поле они расставляли для себя, для обороны своей позиции, и я о нем знал. И при этом я точно так же знал, что Нижнее Лозовое не наше. Выбор: либо идти по минному полю навскидку – подорвемся, не подорвемся, на улице зима, минус 15. Снега чуть меньше колена, снимать мины там не представляется возможным, либо воевать, с боем прорываться. Я принял решение идти через низ. Но как бы не совсем…
— Прорываться с боем.
— Решение-то было, конечно, удачное, а вот прорываться не совсем удачно получилось. Двигалось нас два Урала, два БТРа, два Урала, КамАЗ и бензовоз.
— Т.е. вы прорывались, общее было некое движение, да?
— Это такая небольшая колонна была.
— Общее движение, но…
— В сопровождении.
— Но, скажем, группировка шла в небольших колоннах, да, которые шли?
— Да.
— Т.е. вы в одной из этих колонн были?
— В грузовиках – раненые, убитые. В броне внутри раненые, убитые. На первой броне я с бойцом Васей Стефурак (кстати, сейчас учится в Академии, офицером хочет стать). Почему я его, кстати, к себе на броню посадил? Как раз перед самым выходом позвонила его девушка (я ее знаю) и говорит: ты, Маклауд, Васю домой живым верни. Я как бы так чего-то подумал, говорю: ну, ладно, со мной надежнее будет, садись рядом со мной на броне.
— Алена Стадник. Сейчас это Алена Стадник-Стефурак, т.е. они после того, как ты вывез ее парня, они поженились и сейчас он учится во Львовской академии.
— Да. Я его с собой так посадил.
— Сын у них теперь общий. Так что решение было правильным.
— Командир подразделения этого… капитан, не помню… 101-я бригада, охрана Генерального штаба. И вместе как бы. Он говорит: я арту боюсь. А я говорю: да не бойся ты арта, она все равно никогда не попадает. Я говорю: пехоты сейчас будет полное село. Да, говорит, не ссы, с пехотой справимся. Ну, на том и порешили: я как бы с артой занимаюсь, вон пехотой занимается.
— Скажи, вот эти, ты говоришь, раненые, погибшие, ты имеешь в виду, что тела ранее погибших в Дебальцево…
— Мы с поляны всех, кого могли, были… кто влазил, собрали…
— и раненых.
— Да
— Поляна — это базовый лагерь 128-й бригады.
— Да.
— Т.е. вы выходили видимо одни из первых и забирали раненых и погибших.
— Тогда все колонны, которые приезжавшему, привозили снаряды, если могли, то забирали обратно… там такая цепочка была. Кто не доезжал, кого расстреливали.
— Скажи, на момент выхода Дебальцево еще было под нашим контролем? Если да, то какая часть вообще, сколько еще?
— Наверное, до здания городского отделения милиции.
— Это уже меньшая часть была?
— Да, это уже меньшая часть.
— Т.е. мы по сути уже на окраине были.
— Самое парадоксальное, пришла где-то под конец, я уже не помню, какой день, команда сектора занимать городскую оборону с точным местом, указанием улиц, по которым ее нужно занимать. Я подозреваю, что это они, наверное, достали там какой-то план Бы спасения, который был, планировался когда-то кем-то умным написан и решили его воплотить в действие. При этом эти улицы и рубежи, по которым они должны по плану занимать оборону, они уже были глубоко в тылу противника, т.е. ых занимать нужно было, выбивая противника отсюда, т.е. проводит наступательную операцию по сути. Т.е. обстановкой не владели вообще, если они чего-то могли, то это достать какую-то бумажку со старым планом и из нее прочитать и дать указивку, совершенно бессмысленную.
— Это не было выполнено?
— Да это невозможно было просто выполнить. Потому что за два часа перед этим, я как раз этим, я там проходил и своими глазами там видел противника. Ну, это бред полнейший.
— Скажи, пожалуйста, этот прорыв был организован?
— Он был организован командирами среднего и младшего командного звена.
— Т.е. не по плану сверху?
— Да никакого плана сверху не было. Было решение… каждый для себя выбирал. Мало того… я для себя вот такой маршрут выбрал. Во-первых, командир 101-й бригады не знал дороги вообще.
— Командир подразделения.
— Да, который нас сопровождал, этот конвой. Даже заблудился, я подсказал, говорю: ты не туда едешь, сверни. Там чуть-чуть вернули, но нормально, проскочили. То, которые… ну за остальных я не могу сказать, там все по-разному. Некоторые даже на Логвиново умудрились выйти с северной стороны. Это вообще нонсенс. Там уходил кто как, хаотично. Но, по крайней мере, в целом оно было как бы организовано на уровне командиров, хотя бы по крайней мере показали, что вдоль ЛЭП идет, вдоль ЛЭПа будете идти и выйдете к нашим
— Это ты так об этом говоришь, потому что ты был в самом штабе 128-й.
— Нет. Это еще у меня это началось еще раньше, до этого. Я своих собрал всех до кучи, когда мы, когда принял решение, что мы будем уходить, построил, показала карту, рассказал: так, мы находимся здесь. Если меня убьют – и дальше по плану. Командир – тот-то, связываемся с тем-то. Т.е. все инструкции, которые нужно было, я довел до каждого бойца, потому что всякое может случится. Надо понимать, что им делать. Собственно, оно и случилось даже, т.е. разбили нас на две группы. И вторая группа, молодец, не растерялась, потому что я поставил задачу идти на Новогригорьевку. Я ее потом изменил, конечно, эту задачу, но они ее выполнили. Дошли до Новогригорьевки. Потом я понимал, что они там. И мне не нужно за них переживать. Они оттуда возвратились и пришли ко мне туда, куда я им сказал.
— Ты приготовился к тому, что ты можешь погибнуть.
— И подготовил личный состав.
— Но для тебя самого это не было каким-то большим таким моральным переживанием?
— Здесь как бы надо понимать, что это война, это как бы не детская игрушка.
— И вот вы выходите. Как выходили, как происходил прорыв твоей колонны, по маршруту через Нижнюю Лозовую?
— Ну, как и предполагалось, мы попали в засаду.
— В каком районе?
— В самой Нижней Лозовой. Как только начали на спуске вниз первыми… ну там уже стояли фугасы. Ну, моя броня, которая… мы на БТРах выразили две ТМки. Моей броне повезло больше.
— Т.е. подорвались на противотанковых минах ТМ-62?
— Да. Мне повезло, мы краем на нее наехали, БТР просто подкинуло, поотлетали колеса. Меня выкинуло с БТРа, все послетали, естественно. Задней броне не повезло, ее разорвало полностью, она наехала днищем. Т.е. все, кто были на броне и внутри, погибли. В моей броне мехвод погиб сразу же и часть раненых, которые были. Дальше на фугасах начали подрываться машины, которые в хвосте колонны были, и потом нас начали добивать из РПГ и стрелкотней, перекрестным огнем с двух сторон. Значит, в моей БТР пока… меня с него выкинуло и потом так получилось, что я приземлился в кукушку. Вот БТР подкинуло, он тяжелый, он упал раньше и потом я в него упал.
— В кукушку — это в задний люк смотровой самого БТРа.
— Да. Я из него голову высовываю, смотрю – пятно, на меня снаряд летит, ну РПГ, я опять в кукушку спрятался. Он обрештованый был. Кстати, никогда не ожидал, что решетка так сильно помогает. Ба-бах. Т.е. я понимаю, что снаряд… опять высовываюсь, начинаю стрелять. А темно на улице, невидно же ни хрена.
— Т.е. благодаря тому, что сработала граната РПГ на решетке, ты выжил.
— Да. Кумулятивная энергия рассеялась.
— И БТР уцелел.
— Да. Если бы не было, то пробило бы. Начинаю отстреливаться. Смотрю, еще одна ракета. С второго направления. Опять спрятался в БТР. Опять ба-бах. Опять вылезаю. Начинаю стрелять, понимаю, что не надо что-то менять, потому что рано или поздно добьют-таки. Ну и плюс пулеметы работают еще. Кое-как вылез.
— Было темно, да?
— Вася сверху орет, лежит: Маклауд, меня ранили. Я говорю: не ори, блин, сейчас разберемся. Кое-как вылез из этой брони, блин, Вася стащил. Говорю: так, как ты терпеть можешь или нет? А у него где-то под лопаткой, говорит, болит. Я говорю: ты терпеть можешь? Он говорит: «Могу». Тогда колоть не буду, потому что ну его на фиг, бой идет. Ты сейчас как овощ будешь, мне тебя еще тащит. Затихло. Кое-как отстрелялись. Выходит тело: думал, что уже, добили нас в БТРе, не сопротивляемся. Хотел гранату в люк забросят.
— Т.е. противник приблизился.
— Да. Так получилось, что мы еще оторвались от основной группы, т.е. заднюю броню разорвало полностью, а наш, без колес еще, на брюхе, там яма и в яму начал сунутся к речке. По сути полпоселка еще просунулся на брюхе. И как бы гранату хотел.
— И ты видишь, как кто-то выходит из-за здания.
— Да. Не из-за здания, из посадочки. И с гранатой, знаешь, хочет так бросят туда, в люк попасть. А здесь же я из-под колеса выглядываю с автоматом. Ну, как бы здесь у меня палец что-то заклинило. Полбарабана – у меня барабан на 75 был. Я так полбарабана в него хороших всадил. Здесь Вася орет. Вася, говорю, нормально все.
— Вы вдвоем только с Васей уцелели в первом БТРе?
— Нет. Еще… в общем 12 человек нас собрали тех, кто уцелели. Все раненые, все контуженые, естественно. И как бы мы начали выходить.
— Благодаря тому, что темно, они прицельно по вам стрелять уже не могли, да?
— Да.
— И поэтому вы собрались.
— Мы — да, мы кое-как начали шкандыбать в сторону прохода.
— Ты принял командование на себя?
— Да мне как бы тяжело было. У меня ребра уже поломанные были. Командир 101-й бригады… Мне так хреновастенько. Не, пока, до соседнего села еще нормально. Я еще так бодренько держался. Был еще один момент, пока шли тоже, Вася, Стефурак, мой который, стал и стоит, как вкопанный. Маклауд, говорит, я за что-то зацепился. Ну, давай там фонариком. На улице минус 15, ветер дует, снега по колено. Стоит растяжка прямо поперек дороги. Вот он ногой стоит на ней и все. Как вкопанный.
— Как он почувствовал?
— Я его ногу так убрал.. Не знаю! Это из серии, знаешь, когда то же и история с танком – вообще чудо из чудес. Как он ее почувствовал, я не понимаю до сих пор. Легли бы все. Что мы единственно не смотрели, что там стоит. Но быстрее всего, наверное, МОНки стояли, потому что поперек дороги. Но неважно, что там стояло – легли бы все, в любом случае. В итоге срезали ее, пошли дальше. Когда уже к своим начали выходить, я там уже метров, наверное, 200 не дошел. Причем там еще такая лужа была – я еще нашел место, где упасть. Прямо в лужу плюхнулся, дальше меня уже дотащили.
— От потери крови тебе плохо стало, ты упал?
— Да ну мне сейчас сложно оценить, почему.
— Потерял сознание?
— Да, Да. Я уже все, начал отходить.
— Ты уже увидел, что впереди свои и упал.
— В том-то все и дело.
— Расскажи.
— Я упал, когда понял уже, что это свои, потому что мы вышли на чей-то опорный пункт. Нам «Стой, кто идет?». И все. Мы в ямэ, они – на преобладающей высоте. Кто это – непонятно. Ну, как бы все. Т.е. это либо последний бой уже, потому что дальше никак. И мы вот стоим, и пацан из 101-й бригады кто-то: «Слава Украине!» Тишина такая. – «Героям слава!» По одному заходите. А их тоже, если честно я их вообще не понимаю, честно, если бы они на наш опорный пункт в период, средний период Дебальцевской кампании вышли, их бы расстреляли. Ну, какие-то гаврики выходят. Блин, с автоматами из леса. Т.е. как они нас не положили – тоже непонятно. Причем их не предупреждали, что мы там будем. И были мы там вообще не в то время, в которое должны были.
— И когда ты услышал «Героям слава!», ты…
— Я уже понял, уже увидел, что это наши, я так – и все.
— И ты упал?
— Да. Дальше уже дотащили.
— Ты шел на морально-волевых?
— Ну, уже тяжело было идти, да.
— Вы с Васей вместе попали в госпиталь, да, я так понимаю?
— Да, с Васей в госпиталь попали. В госпитале мне поставили диагноз: упал с танка, причина… справка, по-моему, дома даже до сих пор валяется.
— А какие у тебя повреждения, это падение с танка и полет после взрыва на минет?
— Там гемоторакс, там еще чего-то.
— Т.е. переломы.
— Перелом ребер.
— Гематоракс, перелом ребер.
— Да. Ну, ребро воткнулось в легкое. Такое… ну оно восстановилось уже. В принципе. Все нормально.
— После того, как ты прошел лечение, что ты делал?
— Потом Попасная. Попасная…
— Продолжил службу.
— Да, продолжил службу. Сектор у меня уже был другой – вот Троицкого до Золотого линия фронта, тоже как бы контрбатарейная борьба, тоже сеты ЧП организовал, ну и в принципе по то же схеме, что и в Дебальцево работал только уже с 26-й артиллерийской бригадой. Потом как бы оттуда я собственно и уволился.
— А чего уволился, скажи? Реально, я тебя слушаю, ты просто создан для армии. Ты постоянно занимаешься какими-то боевыми задачами, постоянно проявляешь инициативу, вообще ни минуты не сидишь на месте, не просишься в какие-то отпуска вообще. Это поразительно.
— На самом деле последние месяцы службы я уже готовил себе замену. Т.е. я взял самый более такой подготовленный личный состав, обучил тому, что сам знал, передал управление и как бы по сути выполнял функцию наблюдателя. Ну там, когда были сложные моменты – сам. Когда не справлялись, то вмешивался. А по этому они уже сами работали. Я просто ездил там по опорникам, контролировал, чтобы те там занимались. Потому что следить-то все равно надо. Там кто-то забухает, такое тоже бывает. Не без этого.
— Почему ты все-таки решил уходить из армии?
— А, почему я решил уходит-то? Ну, во-первых, я устал уже. Три года – это слишком много. Во-вторых, есть моменты, когда притупляется чувство реальности, оно подменяется. Я его почувствовал. Т.е. я перестал боятся. Страх пропал. Это плохие качества. Может быть, адекватно … просто чувствовал, что пора уже, потому что командовать личным составом как бы не уверенным в себе уже нельзя, дистанцироваться.
— Вернулся бы в армию?
— Ну, при нынешнем, при вот том, что сейчас там происходит, нет.
— А если будет какая-то стратегия, более активные действия?
— Общей стратегии нет. Т.е. можно сделать кучу боеспособных подразделений, можно научить кучу бойцов воевать, но если будет дипломатический ход сдать Дебальцево, то его сдадут. Внимание, вопрос: чего мне там делать?
— Если будет активизация боевых действий, будет реально, скажем, начнется операция по освобождению Донбасса, ты вернешься?
— По ситуации. Смотря кто этим будет командовать. Потому что у нас, как правило, освобождение превращается в какие-то непонятные котлы.
— Но ты для себя такую возможность возвращения в армию не исключаешь?
— Нет, конечно, не исключаю. Т.е. если там русские нагло пойдут, придется, конечно, их поучить опять уму-разуму.
— Спасибо тебе большое. Спасибо, Игорь, за эти слова. Большая честь с тобой пообщаться, проговорит. Спасибо огромное, дай Бог тебе здоровья.
Юрий Бутусов, «Цензор.НЕТ»
Источник: https://censor.net.ua/r3080557 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ