«Мне грозило до 20 лет тюрьмы», – обменянный экс-пленный донецких боевиков Алексей Кодьман

Алексея Кодьмана мобилизовали в феврале 2015-го. Потом была учебка на полигоне в Яворове . С мая уже служил в зоне АТО. А 12 ноября вместе с Василием Гулькой и Николаем Иововым ушли на боевое задание в районе села Павлополь – и не вернулись. В плен попали в одиннадцать часов в четверг, а уже в пятницу утром волонтеры знали, что все трое находятся в подвалах бывшего здания донецкого управления СБУ.

Вскоре на «Ютубе» появился ролик «Привет из Донецка», где военнослужащие со следами побоев на лицах уверяли своих родителей, что с ними все в порядке. Именно тогда его отец – Сергей Кодьман – поехал в оккупированный Донецк спасать сына. Но вернуть его домой, даже ценой собственной безопасности, ему не удалось. После 9 месяцев, проведенных в подвалах, Алексея и других пленных перевели в Западную исправительную колонию № 97 Макеевки. 

Мы познакомились с отцом Алексея в декабре 2016 года. Накануне большого обмена, который, к сожалению, так и не состоялся. Его родители не останавливались ни на минуту, борясь за своего сына. А обнять его им удалось лишь этой зимой.

Когда я приехала к Алексею в военный госпиталь, он сразу предупредил, что не будет отвечать на вопросы, которые могут хоть как-то навредить тем, кто еще остался в плену. Потому что самое важное для него – вернуть всех.

 

– Алексей, а зачем записывали видеоролик с обращением к родителям? Они рассчитывали на выкуп? Вам дали какой-то заготовленный текст?

– Нет, заготовки не было. Сказали, что им надо показать, что мы еще живы.

– Что случилось в тот день, когда вы попали в плен?

– Мы получили задание прикрыть саперов. Зашли в «серую зону». Нас распределили по позициям. Но тут на нас вышла диверсионно-разведывательная группа противника. Это были россияне.

– Профессиональные военные?

– Не буду утверждать, что они кадровые военные, но россияне точно.

– Как поняли?

– По разговору. Потом они к нам приезжали на «избушку» (бывшее здание управления СБУ в Донецке, – ред.). У командира группы был позывной Тула. Командир батальона у них тоже русский. Спрашивал: «С кем вы тут собрались воевать?» Говорил, что прошел уже не одну войну.

– Вас сразу привезли в Донецк?

– Сначала доставили в штаб этого батальона, в Новоалександровку. Допросили. Потом мы услышали, как они по телефону обсуждали, что какой-то генерал позвонил и приказал нас троих срочно отвезти в Донецк. И хотя местные просили нас оставить, чтобы «повоспитывать», им сказали никого не трогать. Хотя к тому моменту уже успели Коле нос сломать. Россияне еще более-менее к нам относились, а местные были очень злые, говорили, что это мы разрушили Иловайск и Дебальцево. Представляете этот абсурд?

– Отец рассказывал, что в Донецке вас сильно избили и что содержали отдельно от остальных пленных. Почему так вышло? Это все происходило в бывшем здании СБУ?

– «На избушке» было два места, где содержали пленных: подвал и яма. Меня сначала «на подвал» определили, а после первого допроса отправили «на яму». Сидел в камере-одиночке, примерно метр на два. Там не было света. Спать можно было на лавке или на полу. Первые три дня не кормили. Может, просто забыли обо мне.

На третий день нашел на трубе в камере полбуханки засохшего хлеба, видимо от прежнего постояльца остался. Так и отпраздновал свой день рождения.

– Эти камеры они сами оборудовали?

– Думаю, что да. Потому что моя камера под лестницей была.

– Почему все-таки вас держали отдельно от остальных?

– Они почему-то решили, что я второй раз в плену, что воюю с 2014 года.

– Холодно было?

– Куртку я не снимал. Форму у нас забрали и выдали гражданскую одежду.

– Долго просидели в одиночке?

– Примерно дней десять. После видео, на котором мы передаем привет родителям, меня снова перевели «на подвал». В конце февраля нас перемещали с места на место: сначала в здание на Артема, которое принадлежало железной дороге, потом в другое помещение, которое вроде бы раньше принадлежало областной ячейке одной из партий. Там еще пробыли месяца полтора. Дальше уже была колония в Макеевке.

– Были еще допросы «на избушке»?

– Приезжал командир батальона, где мы были, когда попали в плен. Приезжали из военной контрразведки МГБ, предлагали нам перейти на их сторону. Мы отказались, нам сказали: «Не хотите, как хотите».

– Алексей, спрошу о пытках. Если не хотите, не отвечайте…

– Скорее происходившее можно было назвать издевательствами, на которые не можешь ответить. Это было 13 декабря. Приехал подполковник из контрразведки.

«Ну, давай рассказывай», – говорит мне. Спрашиваю, о чем рассказывать-то. Он тогда: «А ты все рассказывай, не понравится мне – будешь получать».

– Можете назвать его фамилию?

– Он ее не называл, поэтому сам не знаю. Он был в балаклаве, так ее и не снял.

В конце допроса меня заставили написать, что никакого психологического и физического насилия не было.

– Написали?

– Пришлось.

– А зачем это им?

– Насколько я знаю, «на избушке» запрещали над военнопленными издеваться. Не знаю, чья команда, но она якобы была. Так что пытались «быть в рамках», насколько у них это получалось.

Помню, на новый год сепары нас вывели из камер, построили, раздали текст и заставили петь «В лесу родилась елочка»…

– Помните тот день, когда приехал папа? Что подумали, когда его увидели?

– Испугался, что будет возле меня теперь сидеть. Пообщались 20 минут в присутствии представителя «ДНР». Особо рассказывать ничего не мог. Так что говорили о семье, о том, что дома. Папа рассказал, что племянники родились, что дядя умер.

– Надеялись, что отец заберет?

Были такие мысли, конечно, но я не очень на это рассчитывал.

– А можно было там договориться о выкупе?

– Не знаю, не пробовал. Говорят, в 2014-ом такое было. Но когда начался переговорный процесс в Минске, все изменилось.

Было несколько ситуаций, когда нас планировали обменять. В марте 2016-го меня и Васю вывезли на обмен, но потом вернули. В тот день должны были обменять четверых, но получилось только двоих. Простояли на блокпосту 1,5 часа, в последний момент кто-то не приехал.

– Чего хотелось больше: жить, чтобы отомстить, или быстрее умереть?

– Один из наших как-то сказал: важно понимать, зачем живешь и ради кого. Мы все там жили ради своих близких. Я очень благодарен отцу за все, что он делал, маме, сестрам. Когда видел по телевизору, как они стоят на акциях в нашу поддержку, мысли были разные. Но это давало надежду.

Многое значили письма. Нам там постоянно говорили: Вы никому не нужны». Мы им не верили. Мне бабушка написала: «Я не знаю, дождусь ли тебя». Я ей ответил: «Дождешься».

Когда написали бывшие одноклассник и одноклассница, очень удивился. Но был рад. Спасибо им за поддержку.

– В одном из писем вы написали родным: «Я понял, что нам тут долго сидеть. Наше государство о нас не думает»…

– Было всякое. Сначала верили, потом не верили – и снова верили. Наплывами. Психологически было очень сложно.

– Кто кого больше утешал? Вы родителей или они вас?

– Не знаю даже. Наверное, одинаково.

– А этот подполковник в балаклаве? Что бы вы сделали, если бы еще раз пришлось встретиться?

– Пусть живет. Бог ему судья.

– Был суд, какие-то обвинения вам предъявляли?

– Когда сидели в колонии, нам предъявили обвинение по части 3 статьи 230. Это старый кодекс УСРР 1961 года, которым сейчас пользуются в «ДНР». Обвинили в пособничестве терроризму. Статья предполагает до 20 лет лишения свободы.

В августе 2017 года к нам приехали из так называемой генпрокуратуры «ДНР». Сначала был допрос. Потом предъявили обвинение. Заставали еще подписать бумагу, что отказываемся от адвоката.

– А там что, давали адвокатов?

– Нет, конечно. Только представители МГБ и прокуратуры. В тот день нас с утра вывели из камер на улицу, сказали, что к нам сейчас приедут. Всех по отдельности допросили, а потом уведомили, что мы теперь подследственные арестованные. Когда зачитали обвинения, думали, что на свободу выйдем только после того, как закончится война. Много раз обещали обмен, но ничего не происходило.

До суда дело не дошло. Не успели. В колонии мы сидели в секторе особого режима – крытая тюрьма. По три человека в камере.

– На работы вывозили, когда были в Донецке?

Сначала возили на склад с ГСМ, чистил там бочки. В феврале был обмен, троих наших домой забрали. Они в столовой работали – и меня туда перевели посуду мыть. В колонии ничего не делали.

 – Там был какой-то распорядок?

– Был, но нас никто особо не принуждал его выполнять. Кормили по графику. Завтрак в семь, обед в час и ужин в шесть.

Книги читали. Большинство коммунистического направления. Но были и нормальные.

– Можно было выбрать?

– Они хранились у баландера. Так мы называли человека, разносившего еду. Он принес стопку – я что-то выбрал.

– Вы что читали?

– Солженицына «Архипелаг Гулаг», Лермонтова «Мцыри», Библию перечитал три раза. Пикуля читал.

– Вы верующий человек?

– Не скажу, чтобы сильно, но верю: что-то есть.

– Родители говорили, что вам разрешали смотреть телевизор. Это правда? Что смотрели?

– Некоторые ребята начали голодать в знак протеста, требовали разрешить им позвонить родным. Никто ведь из наших родных не знал поначалу, что нас перевезли в Макеевку.

На следующий день нас начали выводить в специально оборудованное помещение и включать новости. И еще включали на этаже радио.

Что смотрели? Да все, что разрешали. В основном «самые честные» новости на российских каналах. Но были иногда и украинские. Например, «5 канал».

– Письма получали часто?

– В августе 2016-го приехала глава Мониторинговой миссии ООН Фиона Фрейзер вместе с Дарьей Морозовой, которая от «ДНР» участвует в переговорах в Минске. После этого мы начали получать письма, а в декабре получили первые посылки. Можно было попросить хоть какие-то вещи, необходимые на каждый день. Там не было самого элементарного. Нам выдавали по небольшому куску хозяйственного мыла, примерно треть бруска. Раз в неделю водили в баню. Одежда была та же, в которой приехали. Стирали и сушили прямо в камере.

Знаете, чего больше всего хотелось? Солнца. Первый раз небо без решеток увидел в сентябре 2017 года. После предъявления обвинения нас отправили на медкомиссию в санчасть. Только в тот день солнца, к сожалению, не было, была пасмурная погода.

– Ребята, которые сидели с вами в камере, вернулись?

– Да. Но там наши еще остались – нам надо всех забрать. Ребята, если вы прочитаете этот текст, хочу, чтобы знали: мы делаем все, чтобы вас вернуть домой!

– Тех, кто попал в плен, называют по-разному. В большинстве случаев заложниками. Вы как определяете свой статус?

– Военнопленный. Пусть называют, как хотят. Я не буду добиваться от государства никаких льгот или компенсаций.

– Военная прокуратура документирует преступления на Донбассе, в том числе и факты, связанные с пленными. Верите, что однажды суд в Гааге состоится и будет справедливое решение?

– Да.

– Но на это могут уйти годы…

– Я научился ждать.

– Как узнали об обмене?

– По радио Захарченко сказал, что благодаря патриарху Кириллу и Путину будет обмен. 26 декабря пришло руководство колонии, и мы написали заявления, что никаких претензий к администрации не имеем. В пять утра 27-го нас выгнали во дворик, раздали справки об освобождении, погрузили в автозаки и вывезли.

– Что планируете делать дальше?

Пока не решил. Но уезжать из страны точно не собираюсь.

– Предлагали?

Знакомый предлагал, который живет в США. Наездился, уже хватит. Не для этого я воевал, чтобы уезжать из Украины. Я по профессии инженер по пожарной безопасности, работал в МЧС. В 2008 году уволился, потом уехал на заработки за границу. В 2014-ом вернулся, пошел служить. Жили на съемной квартире, не было постоянной регистрации, поэтому в военкомат пришел сам. После учебки попал в 56-ю отдельную мотопехотную бригаду. Сначала – в рембат, потом перевелся в разведроту.

– Алексей, вас несколько раз возили на блокпост, а потом возвращали. В этот раз думали, что подобное может произойти снова?

– Когда приехали на блокпост, нас шесть часов не выпускали из автозаков. Думал, что все, снова не получается. А потом наконец-то увидел украинских военных, Ирину Геращенко…

– С ребятами, которые были с вами в Макеевке, общаетесь?

– Лично я не забуду никого. С некоторыми отношения, думаю, поддерживать будем долго. Скоро Вася Гулько женится, уверен, со многими на его свадьбе увидимся.

– А когда на вашей свадьбе погуляем? Девушка дождалась?

– Девушки нет, но когда будет, обязательно погуляем. Приглашаю.

Татьяна Бодня, для «Цензор.НЕТ»

Фото: Наталия Шаромова, «Цензор.НЕТ»

 

Источник: https://censor.net.ua/r3051433 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ