«У нас очень большая семья, много племянников, но у меня в семье уже никто не будет идти воевать. Довольно Игоря – его смерть была шоком для всех нас…», — так начинает рассказ об одном из своих трех сыновей Вера Ивановна Зинич – мама Героя Украины, медика, который в течение месяца спасал жизни украинских бойцов в донецком аэропорту. Младший сержант Игорь Зинич умер от ранений 20 января 2015 года – в один из последних дней обороны ДАПу.
ИГОРЬ СКАЗАЛ МНЕ: «НА ВОЙНЕ МНОГО КТО УМИРАЕТ ОТ ТРАВМ, ПОТОМУ ЧТО НЕ ВСЕГДА РЯДОМ ЕСТЬ МЕДИК. Я НЕ МОГУ СИДЕТЬ ЗДЕСЬ, КОГДА НУЖЕН ТАМ»
Вера Ивановна выросла в поселке Ракитном (Киевская область). ЕЕ первый муж умер, когда старший сын Андрей был еще ребенком. Игорь и младший Петр родились от второго брака.
Когда я забеременела Игорем, муж уехал работать на север России – и я тоже туда перебралась. Мы жили в поселке Коротчаєво (Ямало-Ненецкий автономный округ), там Игорь и родился. Хоть он и вторая у меня ребенок — роды были тяжелые. Сын был очень хиленький, маленький. А обследоваться там не было где.
Мы вернулись в Ракитное, когда Игорю было три года. Сделали обследование и оказалось, что у него порок сердца. Врачи сказали, что расти будет плохо. Сын был очень шустрый мальчик — на голове стоял» с детства. Любил спортом заниматься, а подрос – и вообще уделял спорту много внимания. В 5 классе как-то занимаясь упражнениями на турнике, Игорь неправильно прыгнул и разбил себе пятки. Мы полтора месяца лежали в киевской больнице — нас пугали, что может и не ходить теперь. Потом нам помог один профессор в Охматдете – вылечил ноги. Игорю запретили заниматься спортом, но он все равно это делал. Долго был маленького роста, но в классе восьмом начал вытягиваться – и дорос до метра семидесяти.
О том, что хочет стать медиком, он сообщил мне в 9 классе. Я думаю, что на него подействовало то, что самому пришлось пережить, и то, что его отец получил серьезную черепно-мозговую травму на стройке. Мы три года его вытаскивали из тяжелого состояния. Теперь он инвалид 1 группы. Но сын был поражен, тем, что папы все же выходили. Он говорил, что смогли врачи помочь отцу, вот и я хочу помогать людям. А я очень не хотела, чтобы Игорь был медиком. Успокаивала себя тем, что оценки за 9 класс в него были не очень, то, пожалуй, не потянет. Однако Игорь в десятом классе взялся за учебу – все предметы попідтягував. И в одиннадцатом заявил, что таки идет учиться на медика. Я настолько была против этого, сказала, что не поеду с ним в медицинский колледж в Белую Церковь. И сын сам подал документы, сдавал экзамены. А в конце экзаменов подошел ко мне и сказал: «Мам, я понимаю, что ты не хочешь, но тебя директор вызывает — хоть на сборы съезди, а то я как сирота». Когда я приехала, услышала от директора, что таких студентов, как Игорь, которые поступили самостоятельно, и так стремятся учиться, он бы хотел целое училище. Услышав это, я приняла выбор сына. А когда он получал одни п’ятирки – вообще была шокирована.
Игорь вел выпуск в колледже. Он был очень коммуникабельный. У сына было просто море друзей, как парней, так и девушек, а дети липли к нему. И он всю жизнь у нас улыбался. Игорь по профессии был фельдшером. И прямо во время выпуска, ему, как одному из лучших студентов, предложила работу заведующая отделением гемодиализа в белоцерковской больнице. Кроме того ему предлагали работать в реанимации, но он отказался, сказал, что я не могу смотреть, как умирают люди.
Сына постоянно вызывали в армию, и он устав от периодических комиссий, решил, что лучше пойдет и отслужит, чтобы его больше не беспокоили. И несмотря на порок сердца, – прослужил год. А вернувшись, решил пойти работать на скорую помощь, понял, что отделение гемодиализа — не то, о чем он мечтал. И на скорой ему очень нравилось. Вообще, много кто говорил, что у него призвание быть медиком от Бога. Игорь, не имея квалификации, постоянно давал советы, как терапевт, потому что к нему часто обращались за помощью.
Сын очень хотел учиться дальше. Но в медицинский университет в Киеве не поступил, а платно учиться для нас было нереально. Он мечтал быть невропатологом или психиатром, поэтому и позывной у него был Псих. В конце концов сын поступил в киевский институт физкультуры на реабилитолога. Однако уже перед тем, как уйти на войну, он работал вместе с психиатром как медбрат у нас в больнице — набирался опыта. А когда психиатр ушел на пенсию, Игорь сам вел этот кабинет, параллельно работая с невропатологом. Кроме этого он подрабатывал фотографом в ночном клубе. Любил фотографировать людей.
В августе 14 года мы копали картошку. Игорь пришел с работы, помог, а потом, когда все сделали, подошел ко мне и говорит: «Мам, ты знаешь, я пойду на войну». Я начала плакать и спросила: «А как же мы? Отец инвалид, я только после операции». А он ответил, что у вас есть Петя — и он вам будет помогать, пока меня не будет (Старший сын Андрей живет не в Украине). «Мама, пришли ребята из первой волны, я с ними в клубе общался, они рассказывали, что на войне много кто умирает от травм, потому что не всегда рядом есть медик. Я не могу сидеть здесь, когда нужен там».
После того, как мы поговорили, через некоторое время я снова легла в больницу. Игорь пришел в палату, принес свой компьютер и сказал, что завтра уже уезжает. То есть он все тихо оформил и поставил меня перед фактом. Я лежала с капельницей – и как начала кричать. Но что поделаешь. Докрапалась и сказала врачу, чтобы отпустил меня домой – копить сына на войну.
Пока игорь был в Яворове на полигоне, приезжал иногда. А потом, как медик, уехал в Пески с 80 бригадой. Как-то я сидела на работе, а работала я в Киеве гардеробщицей в развлекательном центре, -вязала носки ребятам в АТО посреди ночи. Поднимаю глаза – и не поверила своим глазам: стоит солдат — мой Игорь. Спросила: «Ты совсем?» А он, что на три дня. А когда он снова возвращался на восток, я проплакала всю дорогу, пока его провожала. Это было незадолго до 17 декабря — перед тем, как он поехал в ДАП.
О том, что сын в аэропорту, мы узнали не сразу. Он нам присылал эсэмэски, что у меня все хорошо – молитесь. Звонил очень редко. За месяц может раз 4-5. А где-то перед Новым годом, во время разговора, я услышала, что у него что-то постоянно стреляет, взрывается. Спросила, что там у вас делается, а он мне, мама, я не хотел тебе говорить, но я в аэропорту. Я сразу в крик: «Зачем ты туда поехал? Попросись домой, или приеду сама — и тебя вытащу оттуда. Я же видела по телевизору, что там делается». Но он меня успокаивал: «Мама, зачем эта истерика? Я в двух броніках, меня ребята здесь со всех сторон закрыли и оберегают». Уже впоследствии я видела видео с ДАПУ, где было видно, что он на себе вообще не носил никакой защиты, потому что в экипировке неудобно заботиться о раненых.
Бум момент — в них ранило бойца Игоря Римара, тогда сын позвонил и попросил меня: «Мама, молитесь — у меня парень на руках умирает! Я его спасаю, но вывезти пока не можем». И я давай звонить всем кого знаю и кто мог помолиться. А потом ночью он перезвонил и сказал, что парень жив, и его уже вывезли из ДАПу. (Старшему солдату Игорю Рымарю от выстрела из РПГ оторвало руку и вырвало нижнюю челюсть; Псих вставил ему трубку и с помощниками двое суток боролся за него — на морозе, в копоти, во время боя. Договорились с россиянами о временном перемирии, чтобы раненого в больницу довезти. В госпитале Игорь Рымарь умер через 10 дней, — ред.)
Я постоянно спрашивала сына, сколько он еще будет там сидеть? А Игорь отвечал, что ему нет подмены – нет медика. Я же не знала о том, что люди там были максимум по две недели, что есть ротации. Ходила к военкома, просила, чтобы сделали что-нибудь, вытащили его из того аэропорта. Но медик туда приехал лишь за день до подрыва терминала.
А когда 19 января Игоря первый раз ранен (Пуля задела голову, но прошла по касательной. Он сам себя перемотал) я по телевизору услышала, что в аэропорту ранили врача, но мой сын не врач. Я позвонила ему и говорю, что у вас там оказывается уже есть доктор. А Игорь ответил: «Мам, это меня назвали врачом, и меня ранило, но не переживай — все будет хорошо: я вернусь и женюсь. У тебя будут внуки!»
20 января я была у врача, вышла с приема, смотрю — звонил, перенабрала — не отвечает. И вечером нет связи. Включили новости, а там говорят, что взорвали терминал – и я одрау поняла, что это конец, хотя Игорь тогда был еще жив.
ТЕЛО ИГОРЯ МЫ НЕ МОГЛИ НАЙТИ В ТЕЧЕНИЕ МЕСЯЦА. ХОТЯ ЗНАЛИ ТОЧНО, ЧТО ЕГО УЖЕ НЕТ В ЖИВЫХ.
Мне потом ребята рассказывали, что там было очень много раненых еще до взрывов, и Игорь по рации просил, чтобы их забрали, но не получилось что-то у командиров. Кого винить — какой смысл? У нас идет война. Хотя мое мнение, что их командование не должно было ехать оттуда – и оставлять ребят одних. Один из командиров обещал мне, что мама, не плачьте, мы его оттуда заберем… Не забрал. Можно что угодно говорить президенту, что аэропорт держат и все в порядке, но надо было доносить до него правду, что дела очень плохие и всех надо срочно выводить.
После взрыва из-под завалов сына вытащил парень из Львова, его называли Любчик. Он с ранеными сидел до конца. И он последний, кто вышел из плена, после того, как те, кто оставались в терминале, сдались. Я очень хочу поговорить с этим парнем, но почему-то не удается, хотя я много раз приглашала его в гости.
Волонтер Оля Башей рассказывала, что Игорь делал оперативное вмешательство несколько раз. Еще он вытаскивал пули ребятам, они мне потом приносили. Я сначала складывала их, а потом сказала Пете: «Забери, чтобы я их не видела, потому что они много о чем напоминают!» Вечером, 20 числа, из аэропорта выходили 14 человек – и я не знаю, почему они не вынесли моего Игоря? Он же стольких спас там. Возможно, боялись, что будет кричать и выдаст их? Слышала версию, что они хотели выйти и прислать помощь. Говорили, что он был весь поломанный – и его не стоило трогать. Но, как отметил судмедэксперт в морге, когда забирали тело Игоря, у него было очень много ушибов, но переломов не было. А умер он от ранения: осколком от снаряда ему пробило легкое – и случилось это где-то в 6 вечера, уже после того, как его вынесли из-под завалов. С ранением сын прожил еще 6 часов.
Стас Стовбан рассказывал, что они с Игорем лежали лицом друг к другу, и что сын был в сознании, но сам Стас периодически отключался.
Воспоминания Стаса Стовбана:
«Игорь Зинич — невероятный человек, он реально вытаскивал ребят. Мой помощник, Рома Калинюк, три дня пролежал с простріленими ногами и перебитой спиной. Он терял сознание, и я не знаю, которую Игорь ему оказал помощь, но с Ромой сейчас все нормально. Любенко, ротного, так же спас. Он был в чрезвычайно тяжелом состоянии: и голова,и руки, и ноги, и корпус, и позвоночник, и внутренние органы — все было покоцане. Насколько я знаю, Игорь даже какие-то реанимационные мероприятия в таких условиях проводил.»
А боец Вася Соколовский, до которого мы ездили потом в больницу, рассказывал, что когда их впервые взорвали, командовать было некому – и Игорь взял командование на себя. Вася кричал ему: «Меня ранило!». Игорь спросил: «По тебе течет кровь, чувствуешь? Если нет, то стреляй дальше!»
Тело Игоря мы не могли найти в течение месяца. Хотя знали точно, что его уже нет в живых. Поисками занималась моя старшая сестра Надя и Петя.
Рассказ сестры Веры Ивановны Надежды:
«Аэропорт взорвался во вторник вечером, когда это показали в новостях – мы вызвали Вере скорую. Той же ночью мы с Петей перешерстили интернет и нашли видео о ДАП, которое выложили россияне. Там кто-то из них указывал на одного из мертвых и говорил: «А этот совсем молоденький». Это был Игорь. Мы вышли на корреспондента, который это снял, — и он нам выслал фотографии погибших ребят.
Однако, чтобы официально признать Игоря умершим, нам нужны были подтверждения. Иначе он считался пропавшим без вести. Поэтому мы собирали данные, что он погиб, и пытались найти тело. В результате вышли на службу «Эвакуация 200». Они узнали, что Игорь в донецком морге и сказали, что будут делать обмен. Из этой службы мы контактировали с парнем по имени Ваня. Однажды он позвонил нам и сказал, что мы везем с того стороны восемь с половиной человек, – у одного из погибших было только полтела, — и среди них точно есть Игорь.»
Похоронили легендарного медика ДАПу в Ракитном. С тех пор Вера Ивановна ходит на могилу к сыну почти каждый день.
«Игоря хоронили в закрытом гробу, но когда нам его привезли, я настояла, чтобы его открыли только для близких — и я увидела своего ребенка таким, каким он был в 9 классе: худюсенький — один носик только торчал.
Мой младший сын тоже рвался на фронт, но от переживаний после того, что случилось с братом, он попал в больницу — и дошло до того, что у него случилась операция на сердце – это был второй удар, на который я отвлеклась от своего горя. Но в общем, если мне кто-то скажет, что время лечит – это совсем не так. И каждая мать, которая потеряла ребенка, со мной согласится. Времени в таком случае не существует.
Приезжаешь на кладбище и смотришь на могилу, говоришь с сыном. Я бы там сутками сидела. А ночью, бывает, лежу в постели, смотрю на потолок и думаю: «А может настояла бы, не пустила — и было бы по-другому?» Мне кажется, что я мало молилась…Тем не менее, у Бога свои планы. Я чувствую постоянно тупая боль. Хотя иногда ловлю себя на том, что до сих пор жду Игоря. Слышу его голос. А Петя мне говорит на это, что, мама, ты же его видела в гробу…
Мне очень хочется узнать, каким мой сын был в аэропорту, о чем говорил? Я постоянно у ребят, выспрашиваю о нем. Как-то один из них рассказывал, как познакомился с Игорем. Говорит: «Приехал я в ГАП, а там сразу бомбят – меня это шокировало, начал мотатись по помещению, как неадекватный. А Игорь тогда меня схватил, в угол запер. Я вириваюсь, кричу – он меня пытается успокоить, а потом неожиданно так в лоб спрашивает: «Конфетку хочешь?» Я на него глаза выпучил и говорю: «Хочу». Тогда Игорь вытащил из кармана конфету и дал мне. В результате, как только бомбили, я сразу к Зінича шел, мне рядом с ним было спокойнее», — я когда это слушала, понимала, что это точно про моего Игоря, потому что он и меня так же неожиданностями успокаивал в различных ситуациях. А вот в фильме про аэропорт («Киборги», — ред.) – это не мой сын, потому что он абсолютно на него характером не похож.
Фото трех сыновей
В ДАПі был капеллан из Киева, Андрей. Он попал в госпиталь и звонил оттуда Игорю 19 числа, говорил, чтобы он выбирался оттуда. А сын ответил, то же, что и мне, что не может ребят бросить. А потом Андрей перезвонил еще одному капеллану, что был на вышке, а тот рассказал, что разговаривал с Игорем и он сказал, что готов принять смерть. А верующий человек готов принять смерть тогда, когда она покаялась и уже с Господом.
И я тоже с Господом. Ну сколько мне осталось еще здесь, на Земле? Не так много, поэтому я нахожу утешение в том, что я обязательно встречу своего сына – этим и живу.
Вика Ясинская, «Цензор.НЕТ»
Читайте на Цензор.НЕТ: «Я просила прощения, что не кричу, не рву на себе волосы, и думала: «Боже, неужели смерть — лучшая судьба для моего сына?»» – воспоминания мамы погибшего сержанта Тараса Дороша,
а также
«Я не могла представить, что моего ребенка сожгли. Но эго хлопцы мне сказали, что сыну не больно было – это случилось мгновенно», — воспоминания мамы погибшего под Иловайском добровольца Евгения Харченко ,
«Темин танк остался один — и на него выскочил российский танк. Сын закричал: «Прощайте, пацаны, на меня идут Т-72-ые»», — интервью с мамой командира танкового взвода Артема Абрамовича
«Когда враги сказали Жене сдаваться, он воскликнул: «Русские не сдаются — Слава Украине!» — и вытащил чеку из гранаты». Воспоминания матери Героя Украины Евгения ЛоскотаИсточник: https://censor.net.ua/r3077418 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ