«Мы точно знали, что папа не приедет, но шли на вокзал. Посмотреть на то, как приезжают другие». Украинская журналистка написала книгу о том, почему автомат держать в руках иногда легче, чем телефон, который не отвечает

«Я знаю, кому точно не надо читать эту книгу . Тем, кто ждет, что там будет «Слава Украине!», «Украина, вперед!», патриотизм и супергерои. Ни одного героя в книге нет. Только обычные люди», — говорит Наталья Нагорная.

Она спецкор Телевизионной службы новостей канала 1+1, уже четвертый год работает в самых горячих точках зоны АТО как военный корреспондент. Хотя начиналась эта война для Натальи Нагорной с маленькой войны с собственным руководством, убежденным в том, что женщинам-журналистам не стоит ездить на Донбасс. Впрочем, Нагорная отстояла свое мнение, и не только сняла – иногда просто на планшет – сотни сюжетов с передовой, но и написала книгу под названием «Вернуться с войны». Книгу необычную, ведь рассказывается в ней о войне не только глазами того, кто был на Донбассе и вернулся домой – но и глазами семьи бойца, его дочери и жены. Роль последней – женщины, которая ждет с войны любимого – Натальи хорошо знакома. Ведь она сама признается, «ждала и дождалась». Но, говорит, все равно ассоциирует себя прежде всего с маленькой девочкой, по рассказам и рисункам которого и начинается книга. Книга, в которой нет ни одной выдуманной истории.

«МЫ ЗАЖИМАЛИ ДЫРКУ В ГРУДИ КАКОГО-ТО МУЖЧИНЫ. ОН ПОТОМ УМЕР»

— На обложке вашей книги написано, что до 2013 года ты «снимала сюжеты о счастье, глупости и кошек». Как ты стала военным корреспондентом?

— Еще во время Майдана я проходила различные медицинские курсы и была в составе группы быстрого реагирования Красного Креста. Группы были хорошо укомплектованы и сработанные, люди в них знали, как взаимодействовать. Впрочем, честно говоря, на очень горячие ночи на Майдане я как парамедик не попадала.

Но как журналист я была на Майдане и в ночь с 18 на 19 февраля, и утром 20 февраля тоже… Тогда мы случайно обратили на Институтскую – нам показалось, что там что-то происходит – и увидели мальчика в голубой каске с простреленной головой. Мы ходили среди погибших и раненых и снимали репортаж, потому что нужно было работать. И параллельно отдавали кому-то какие-то бинты, зажимали дырку в груди какого-то мужчины… Он потом умер. Я только позже поняла, что видела все это на самом деле.

Поскольку еще со времен Майдана я была сертифицированным парамедиком, и уже прошла как курсы первой помощи, так и курсы тактической медицины – я надеялась, что это будет моим конкурентным преимуществом, когда будет решаться, кто из журналистов поедет на Восток. Потому что в какой-то момент мне уже стало совершенно понятно: будет война.

Наталья Нагорная. Фото Алексея Анхімова

Помню, как мы ехали в Крым. Я была там с 5 до 12 марта 2014 года. И сначала казалось, что никто ни в кого не будет стрелять. Но я помню, как мы увидели «зеленых человечков», как поехали за ними и выехали на какую-то базу. А там стоит «русский братишка» с пулеметом. Ты подходишь к нему – а он наставляет на тебя пулемет. И это прочищает голову, ты понимаешь, что у нас война. Война с Россией.

Эти восемь дней в Крыму – вычеркнут из моей жизни время, самый трудный. Тяжелее даже, чем расстрелы на Майдане.

Но когда начались события на Востоке, мы каждый день ругались с директором нашего новостного департамента. Он пытался отправить меня в командировку куда угодно, в том числе и за границу – лишь бы не на Донбасс, чтобы только девушки-журналисты не ездили на войну. В том числе и я…

— Дискриминация есть не только в армии…

— Ну, на самом деле это была забота. Нужно отличать заботу от дискриминации.

Но я была сертифицированным парамедиком с десятками курсов за спиной. На тот момент едва ли не единственная из коллег умела пользоваться аптечкой, могла кого-то перемотать – это уже потом все проходили различные обучения… Я чувствовала себя подготовленной. Искренне верила, что «если что – я всех спасу», хотя это часто ошибочное впечатление.

— Каким, в конце концов, стало первую командировку в зону АТО?

-Сначала мне поставили условие до зоны боевых действий не заезжать и работать на границе с АТО. Там мы и сидели – в Изюме, например. Снимали переселенцев, людей, жизнь которых коренным образом изменилось с началом войны.

Непосредственно на войну я поехала впервые благодаря первому «гумконвою» с РФ — не как журналист, а как представитель комитета Красного Креста, чтобы посмотреть, как этот гумконвой разгружают.

А потом мне удалось попасть на Карачун. Это сейчас там стоит телевизионная вышка и все хорошо, а тогда было неспокойно. Все было заминировано.

— Там тогда еще «Киевская Русь» стояла?

— Да, и Александр Гуменюк (основатель и командир 11-го батальона территориальной обороны «Киевская Русь». Погиб от пули снайпера 15 августа 2014 года, — Ред). был еще жив. Он нам таких триндюлів выписал за то, что мы ночью пошли посмотреть в тепловизор на зайчика! (смеется)

Потом меня отпустили аж в Северодонецк. Но у одного из тамошних командиров сын воевал в Дебальцево, он предложил навестить его – и мы согласились. Приехали в Дебальцево на День флага – 23 августа 2014 года. Я снимала просто на планшет. И у меня тогда вышел сюжет под названием «Автобусная война» — потому что все наши воины были на этих желтых «Богданах», забитых фанерой, которая должна всех спасти. Бронефанерою… Реально ребята воевали на автобусах, это был самый популярный транспорт.

После этого я должна была возвращаться в тыл, но знакомые волонтеры как раз гнали машины на Веселую Гору, что возле Счастья, и пригласили поехать туда с ними. Тогда я впервые увидела «Грады». Этот момент есть в моей книге, ибо я эту картину очень хорошо запомнила: «Грады», между которыми военные натянули веревку, чтобы сушить на ней свои вещи…

«Отец говорил, что у них там в поле стоят «Грады». Это такие машины, стреляющие снарядами на большое расстояние. На одной из них отец привязал веревку и сушил белье. Очень полезная машина» (здесь и далее рисунки и подписи к ним – это фрагменты из книги Натальи Нагорной «Вернуться с войны»)

Потом я еще раз поехала на Веселую Гору… Случайно попала на обмен военнопленными… Разные были истории. После некоторых из них на канале мне говорили, что я не поеду больше никуда и никогда, что езжу я куда мне не стоит, что часто еду без оператора (но часто других вариантов не было), что не умею себя вести… Меня на некоторое время отстранили от работы на Востоке. Но впоследствии согласились: «Черт с тобой, можешь ездить». Предупредили только, что если моя съемочная группа попадет под обстрел – нас с войны сразу уберут. Поэтому у нас в те времена все всегда было хорошо (смеется).

«Военным верить ни в коем случае нельзя. Так как половина папиного взвода говорила родным, что на полигоне. А потом кто-то погибнет, а родственники – не верят, потому как мог погибнуть на войне, когда был на полигоне? Или, как мой папа: говорят, что там не стреляют. А я же не глухая. И все прекрасно слышу»

Долгое время у нас было три направления. На суровом Донецком работали ребята-журналисты. Мариуполь считался учебным направлением. А Луганский – направлением средней сложности, в том числе и для девушек…

«КТО НА ВОЙНЕ ПОТОМУ, ЧТО ЕМУ НРАВИТСЯ УБИВАТЬ. У МНОГИХ ЕСТЬ КАКИЕ-ТО СВОИ ИНТЕРЕСЫ»

-Но ведь мы с тобой постоянно пересекались на Донецком направлении…

-И это… И я… (смеется)

Самые интересные истории, кстати, не всегда были на передовой. Например, думаю, все, кто жил в гостинице «Украина» в Бахмуте, знают историю Сергійкового папы. Сергей – офицер, который недавно выпустился. Был ранен. Ехал на БТР и спрыгнул, чтобы посмотреть, все ли ребята на месте. И пропал без вести… Его отец приехал на Донетчину. Долго жил в гостинице. Искал военных, которые могли хоть что-то знать, обклеил весь город фотографиями Сергея… К сожалению, я до сих пор не знаю удалось ли отцу найти своего сына.

«На расклеенных фотографиях он в военной фуражке и кителе. И улыбается. Я не очень верю в Бога, но, если честно, то просила у него, чтобы этот парень нашелся живым»

Мы работали не только на войне. Я видела, что происходит в больницах, в моргах. Очень много было разных моментов…

Очень запомнилось, как встречали на вокзале ребят, что возвращались из Дебальцево. Людям, большинство которых не знала этих бойцов лично, безразлично победили эти ребята проиграли – бойцы же тогда оставили свои позиции. Люди пришли в феврале, среди ночи, на вокзал с цветами, флагами и тортиками – просто для того, чтобы выразить благодарность другим людям за то, что они вернулись живыми.

«Мы благодарны тебе за то, что ты жив». В это мгновение. Завтра тебе уже никто не будет благодарить за то, что ты вернулся. Кто-то, может, даже скажет: «Ну, вы же там сдали все…». Но эти минуты – настолько крутая и настолько эмоциональные.

Не все трогательные моменты той ночи было множество – вошли в книгу. Например, один из бойцов, что вернулись, женился в Дебальцево с девушкой Аней. И он знал, что Аня встречает его, но не мог найти. Тогда весь перрон начал скандировать: «Аня! Аня! Аня!»…

… Потом мы уже стали ездить на Донбасс регулярно и без помех. Работы было очень много.

-Восприятие войны менялось со временем, с каждой очередной поездкой на фронт?

— Сначала в войне видишь очень много романтики. Особенно когда ты попадаешь в какую-то передрягу. Все вокруг тебя герои! Но потом ты становишься уже не таким наивным. И понимаешь, что люди – они разные в разные моменты. Что нет абсолютно чистых персонажей, нет абсолютно хороших или абсолютно плохих. И что если человек на войне – это не означает автоматически, что она однозначно замечательный человек. Кто-то на войне потому, что ему нравится убивать, например. У многих есть какие-то свои интересы.

«Любая, даже самая патриотическая война, скатывается до пьянства, мародерства и моря крови. Нормальные люди погибают первыми. И ты начинаешь думать, почему, если нормальные гибнут, то как так вообще получилось, что ты до сих пор жив? Для чего ты еще нужен? Как так случилось, что ты выжил…»

Людей из серии «душу и тело мы положим за свою свободу» на фронте тоже немало, конечно, особенно много их было в 2014-2015 годах. Я и сама знаю это ощущение – когда ты готов умереть и это не пафосные слова. Смерть просто не кажется страшным. Стыд кажется страшнее смерть, неволя кажется страшнее – это какие-то японские вещи. Однако мы уже потеряли очень большое количество людей, которые нам очень нужны сейчас, которые могли много чего сделать…

Иногда погибнуть за свою страну гораздо легче, чем вернуться.

— Судя по названию книги, эта тема – тема возвращения – в ней главная…

— Да. Очень сложно объяснить тем, кто не был на войне, что после того, как человек один раз нажимает на курок – это уже совсем другой человек. Если человек хоть раз попадала под обстрел, если ее ребенок лежал в подвале под обстрелом или пошла в школу, когда начался обстрел – это уже совсем другой человек. На первый взгляд она может казаться такой же, как была – но она таковой не является. Даже если она сама не стреляла.

Человек возвращается не хуже и не лучше – другой. И, с одной стороны, какие могут быть претензии к человеку, который такое пережил? Как ее можно убедить в том, что ей надо полечиться, что нужна реабилитация? Я, например, ходила к психологу. И мне это помогло. А кто-то к психологу не пойдет. А кто-то пойдет – и ему не поможет…

Наталья Нагорная. Фото Алексея Анхімова

Тем более, что реабилитация у нас практически не проводится. Так же не лечат людей и от контузий. И у нас куча невылеченных, не адаптированных к жизни. Куча людей, которые испытали не только травмы и ранения, но и потерь. Ведь нет, наверное, человека, которая воевала – и никого на войне не потеряла. Как правило, потери бойцов – это десятки собратьев…

К тому же, война еще не закончилась. Одно дело – когда мы победили, вернулись и начинаем новую жизнь. Но мы не победили.

Поэтому возврат мне кажется гораздо страшнее чем то, что было на войне, где все по крайней мере было четко и понятно. Люди возвращаются и чувствуют себя ненужными. Разваливаются семьи…

«ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ ЛЮДИ МНОГО ВРУТ – ЧТОБЫ ЗА НИХ НЕ ПЕРЕЖИВАЛИ»

— Главный герой твоей книги еще воюет? Или уже вернулся?

— Уже вернулся. «…Совсем другим человеком», — раздраженно говорит его жена. Она у него очень нервная.

В общем, книга состоит из четырех частей. Часть первая – «Мой папа вернулся с войны» — рассказывает о все с точки зрения ребенка. В ней детские рисунки. Именно по детской части истории я и начинала писать книгу. И мне кажется, что в этой книге я – именно эта маленькая девочка, которая все это видит и не может поверить.

Вторая часть – мужская. Это абсолютно мужские истории, мужские зарисовки, черно-белые… «Нарисованные донбаськім углем». За книжкой, рисовать он начал на шахте.

-Он был на шахте «Бутовка»?

— Ну, не знаю, есть же еще «Трудовская», например…

-Но его шахту «ежедневно показывают в новостях и говорят, что там стреляют».

-Ну, хорошо, он был на «Бутовцы». И он чувствовал себя… первобытным человеком. Поэтому так и рисовал.

«Вот наши танки идут в бой, вот пули летят мимо нас, вот наши дети растут без нас, вот наши жены любят других, вот мы снова живы. Вот мой дом. Вот мой кот. Вот мой последний друг. Вот мой вчерашний хлеб. Вот я. Я был здесь. Я воевал и рисовал. И, видит слепой бог, я всего этого не хотел»

Третья часть книги женская: «Мой любимый вернулся с войны».

И есть еще четвертая часть, но я о ней рассказывать не буду.

Я надеюсь, что по книжке будет видно, когда люди друг другу врут. Потому что люди во время войны много врут – чтобы за них не переживали.

-Для кого эта книга в первую очередь? Для самих бойцов? Для их близких? Или для детей?..

-Я тоже об этом думала. Когда писала только первую часть – думала, что это детская книжка. Но она нелегкая…

Она – для тех, о ком она. А она о семье. Война не может касаться только одного человека – чтобы война касалась только ее, человек должен быть сама во всем мире. У моего главного героя есть жена и дочь. Это типичная семья, которая была бы обычной, если бы не война. Но война произошла – и все изменила.

Изменила для всех. Ведь в большинстве книжек пишут только о том, как чувствуют себя на войне бойцы. Но если у военного есть дочь – как ей, когда отец на фронте? Как она воспринимает это? Она же смотрит новости, слушает то, что рассказывает отец… В свои 10-12 лет эта девочка уже пережила гораздо больше, чем можно себе представить. Есть в книге момент, когда на войне погибает отец ее друга. И ты понимаешь, что ты можешь воспринимать это как смерть своего отца тоже…

Я знаю, кому точно не надо читать эту книгу. Тем, кто ждет, что там будет «Слава Украине!», «Украина, вперед!», патриотизм и супергерои. Ни одного героя в книге нет, на самом деле. Только обычные люди…

-Листаю книгу – и уже узнаю отдельные истории… На реальных событиях основано абсолютно все?

-Это собирательные образы. И реальные – иногда, к сожалению, реальные события. Есть в книге такой персонаж, как Даніна мама… Это жена нашего погибшего друга Тайфуна, Вовы Кияна – Оля Киевлян. У них есть сын Даня. В книжке Даня старший за свою сестренку, хотя на самом деле все наоборот. И все немножко запутано. Но для меня важно, что эта женщина – именно Даніна мама…

А есть история, которую я слышала от кого-то, но даже не помню, от кого. Главный герой прячет руку. Потому двухсотого уже забрали, а за несколько дней его конечность нашли…

-Такое было у нас на Світлодарській дуге точно…

-Да, это все истории, которые точно с кем-то происходили… Вот, например, машина «Свистулька». Я эту машину точно видела на дуге. Не знаю чья она, но мне очень понравилась ее название.

«Отец говорит, что он вернулся жив не благодаря командирам. А благодаря этой машине, которая старше меня и папы вместе взятых. Папа вернулся, а Свистулька осталась на войне. Я закрываю глаза и представляю. Взрывы, вспышки, и через все это летит маленький храбрый автобусик»

Книгу будут читать бойцы. Мне хотелось бы, чтобы они иногда, читая, кивали головой: «да… Так и было…»

 

Валерия Бурлакова, «Цензор.НЕТ»

 

Источник: https://censor.net.ua/r3061698 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ