Женщина, которая уже 12 лет служит в украинской армии и сама воспитывает ребенка с инвалидностью, нуждается в помощи.
«ТЫ ТАКАЯ БОЕВАЯ. ПОЙДЕШЬ В АРМИЮ?»
Когда мне было 13 лет, умерла моя мама. Я попала в детский дом.
Потом с него нас «распихивали» куда только можно, и я оказалась в колледже связи. Нам обещали трудоустройство, но, тем не менее, окончив колледж, я осталась без работы. «Вика, ты такая боевая! Ты же и в полицию хотела идти, и юристом мечтала стать… Может, пойдешь в армию?» — предложила тогда моя руководительница из колледжа. И я ответила ей, что пойду. С радостью.
Так в 2007 году я начала служить в 24 бригаде, а по півтору года перевелась в 11 артиллерийскую бригаду в Тернополь, на свою родину. Была в эти времена на разных должностях по связи и начальником аппаратной, и радиотелеграфистом, и телефонистом.
Когда закончился мой первый контракт, я поняла, что готова оставаться в армии и хотела бы стать офицером. Поэтому я поступила в Академию сухопутных войск во Львове. Получив за 5 лет офицерское звание, за распределением я попала на службу в николаевскую 79 десантно-штурмовую бригаду. Впоследствии там меня назначили на должность заместителя командира разведроты.
Я очень долго уговаривала командование, чтобы мне разрешили поехать в АТО. И, наконец, добилась своего – но для этого пришлось дать командирам обещание, что там я не буду проситься на боевые. Я, конечно, обещание нарушала и просилась, иногда успешно… Но все равно скажу честно, что непосредственно на боевых я была очень мало. Такие у десантников были правила: женщину жалко. «Когда убьют бойца – бойца возможно заменить, — говорил мне командир нашей роты. – А если убьют офицера, тем более женщину, это очень трудно. И это очень тяжело переносит личный состав».
После двух месяцев на фронте меня все же отправили обратно в тыл. У меня там началась депрессия… И я начала думать о том, что мне уже 29 лет, что надо уже не только служить, но и ребенка родить… Так вскоре и произошло.
Отец моего сына – тоже военный, офицер. Но мы с ним разошлись. Наверное, он испугался, испугался ответственности, потому что в первые три месяца беременности у меня был очень тяжелый токсикоз… Я его ни о чем не просила потом. Ведь ребенок – это не собачка, чтобы уговаривать кого-то принять ее. Не хочет – так не хочет. Зато я радуюсь, что у меня есть мой Марчик.
«НОЧАМИ Я НЕ СПЛЮ. ЛЕЖУ С ОТКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ, ПОТОМУ ЧТО НЕ ЗНАЮ ГДЕ МЫ БУДЕМ ЗАВТРА ЖИТЬ»
Так я осталась одна. Конечно, мне пришлось уйти в декрет. Но «декретные выплаты» в ВСУ – это просто заработная плата за три месяца. И все. На собственных сбережениях с грудным ребенком я протянула только полгода. Ведь мы не имели даже собственного жилья. Не имели ничего.
Когда стало совсем невыносимо, я позвонила своему командиру бригады. Объяснила свои проблемы, сказала, что нам с сыном нужна хотя бы комната в общежитии и попросила у него совета: куда можно обратиться? Командир как-то агрессивно ответил мне, что таких, как я, много.
Все равно я и дальше обращалась к знакомым, писала какие-то рапорты и письма… Но это ничего не давало. Три года мы с сыном прожили благодаря тому, что мои военные товарищи постоянно спрашивали меня: «Ну что там, Вика? Может, тебе на молоко какое надо деньги? Может, еще что-то нужно?» А мой друг Игорь Саенко вообще почти всю свою зарплату постоянно нам с сыном отправлял, чтобы мы могли и квартиру арендовать, и покупать все необходимое… «Я все равно в АТО сижу», — говорил.
Потом нам приходилось месяцами жить по друзьям. Мы часто переезжали. Сын на то время уже начал все понимать. Просыпался в истериках из-за того, что стены новые… Да и мне это все на психику тоже сильно давило. Я уже столько лет всюду чувствую себя чужой, что с ума с»покидаю его. Кажется, что я уже пережила самое страшное – операцию сына. Но я все равно ночами не сплю. Просто лежу с открытыми глазами. Потому, что я не знаю, где мы завтра будем жить.
Сейчас мы с сыном благодаря знакомым волонтерам живем в помещении автосервиса на третьем этаже. Здесь рядом с офисами есть что-то вроде квартирки. Есть кухонька, ванная, есть комната. Аккуратно все… Но это временно, это только к отопительному сезону. Потом нам снова придется пойти.
«ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА СКАЗАЛА, ЧТО МАРК СТАЛ ПЛОХО СЛЫШАТЬ. Я НЕ ПОВЕРИЛА»
Я пыталась перевестись из своей бригады в другую, в город Суммы – потому, что там мне давали служебную комнатку. Правда, она была вся сырая… Я тогда молилась, чтобы поскорее подписали перевод, чтобы я смогла сделать там ремонт. Ждала три месяца. Но командующий так и не подписал мои документы. Это так делается — чтобы с ДШВ не убегали.
Когда мы жили в той сырости, ребенок заболел бронхитом. На фоне бронхита начался отит. И после него мой сын потерял слух.
На то время малыш уже ходил в садик, и воспитательница как-то сказала мне, что он начал плохо слышать. Я тогда не поверила ей. Сказала, что «он упрямый, такой у него характер, поэтому он не вращается. Пару месяцев так все и продолжалось. Я на него даже ругалась: «Марчику, как так можно — вообще не реагировать?!»
Но потом я увидела, что действительно что-то не то. Мы пошли в платную клинику, проверились и нам сказали, что это аденоиды: «Покапайте капельки – и все пройдет». Мы покапали…
Когда я вышла из декрета, то сразу написала рапорт на увольнение. Легче было освободиться и снова подписать контракт, чем перевестись. Потом взяла себе отношение в 128 бригаде, мои документы уже ушли на подпись. И я решила в это время устроить ребенка в Мукачево в садик. Именно там нам посоветовали пройти врача-сурдолога. Мы так и сделали, а затем прошли специальное обследование слуха, во время которого ребенок был под наркозом. Обнаружили тяжелую потерю слуха.
И все… сразу нам порекомендовали кохлеарную имплантацию, потому что потеря была недавно — сказали, что еще есть возможность, что у ребенка чистая речь будет. Все надо было очень быстро делать. Мы поехали и встали на учет в ЛОР-институт в Киеве, потому что сейчас действует государственная программа – одно ушко за государственный счет оперируют. Поскольку я участник АТО – уже три недели после того, как мы встали в очередь, нас вызвали на операцию.
Но нам объяснили, что два ушка – это нормальный слух, такой, как у обычных людей. Это ориентация в шумах, когда вокруг много людей. А когда слышит одно ушко – у ребенка реакция приторможена. И это может быть опасно – например, когда переходишь дорогу.
Мы открыли сбор средств на то, чтобы прооперировать и второе ушко. Собрали около 100 тыс. грн., и я поняла, что 900 тыс. грн. найти будет просто невозможно… Но тогда позвонил мой товарищ, тоже офицер, который учился вместе со мной в академии. Он из армии уволился и уехал в Израиль на заработки. Говорит: «Вика, тут у нас в протестантской церкви есть меценат, который хочет добавить твоему ребенку недостающую сумму на операцию. Вам завтра подвезут деньги». Представляете? Прооперировали Марчику сразу два ушка.
Я была уверена, что смогу с ребенком выходить на службу. Уже даже с комбатом об этом договорилась. Сказала: «Вы же поедете в АТО. Можно ли будет, чтобы я с сыном приходила, чтобы он был в кабинете и я занималась и им, и работой?» Он сказал: «Да, конечно, без вопросов. Что же мы оставим своих в беде?»
Но потом мне объяснили, что ребенком надо с утра до вечера заниматься – и только тогда операцию можно будет считать успешной. А имплантаты нужно не только подключать, но и постоянно настраивать и перестраивать у специалистов, это очень сложная система. Если мы год не положим на реабилитацию, то никакого результата не будет, и имплантаты можно было просто не делать.
Государственной программы реабилитации для таких детей, как Марк, в Украине нет.
Некоторые родители бесконечно ездят с малышами по всей Украине – на настройки имплантатов в Харьков, до преподавателей в Киев и так далее… Но нам это не выгодно, потому что это очень дорого. Во Львове есть частный центр «ОтоФоніка» — и там мы могли бы и имплантаты настраивать, и на необходимые занятия ходить. Чтобы был результат — нужно три занятия в неделю. Одно групповое и два индивидуальных.
Нам и в Мукачево нет где жить… Поэтому если искать жилье – то искать его уже надо во Львове, чтобы не кататься постоянно туда-сюда с ребенком, тем более, что скоро зима. Нам сейчас надо думать, как пережить этот год. Ладно еще питание – каши, макароны… Но оплата жилья и занятий, которые будут стоить около 1000 грн. на неделю? Я не знаю, где взять такие деньги. Почки продавать?
На работу я выйти не смогу, потому что в этот период мне постоянно нужно будет проводить время с сыном – как с грудничком. Надо будет говорить ему: «Это дверь, они коричневые, они открываются и закрываются. Это пол. Это солнышко. Это дерево». Отдать его в садик я просто не смогу. Потому что даже если нам дадут инклюзивного воспитателя – надо учесть, что один процессор, который ребенок носит на голове, стоит 370 тысяч грн. У нас таких два, это 700 тысяч грн. Люди просто боятся, чтобы ребенок где-то не сломала технику – потому что это их ответственность. Мать выходит из садика – а они сразу снимают процессоры с ребенка, и ребенок целый день ходит глухая, не занимается и совсем не развивается. Я знаю это потому, что есть соответствующий опыт родителей… Потом в ЛОР-институте им говорят: «Зачем вы зря прооперировали ребенка, если теперь с ней не занимаетесь? Вы лишили надежды кого-то, кто мог сделать операцию вместо вас». А родители просто ходят на работу. И надеются, что в садике кто-то на самом деле будет уделять внимание их детям…
Поэтому нам нужен этот год. Нужно время хотя бы до начала лета, чтобы я вытащила ребенка, чтобы мой сын начал разговаривать. Тогда впоследствии, возвращаясь из садика, он сможет сам сказать мне или он был там со своими «ушками» или же их с него сняли. Позже, как рассказывают другие родители, детки и сами начинают понимать, что без процессоров они не слышат. И если другие малыши подходят к ним, чтобы коснуться, проверить, что это такое – сразу закрывают свои «ушки» ручками, чтобы никто их не трогал.
Карточка для помощи Виктории и Марку– 5168 7427 2712 4830, Лушпинська Виктория Владимировна
Валерия Бурлакова, «Цензор.НЕТ»
Источник: https://censor.net.ua/r3152568 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ