42-летний киевлянин, боец 25-го батальона «Киевская Русь» Дмитрий Котов, оставшись без ног, поднялся на Говерлу, прыгнул с парашютом и дважды участвовал в марафонах морской пехоты в Вашингтоне.
Фото: Роман Николаев
Дмитрий называет таких же раненых, оставшихся без ног, л асково: «каличами». И утверждает, что еще никто за это словцо на него не обиделся. «Гораздо неприятнее звучит слово «инвалид», — говорит мужчина. – А заходишь в палату, говоришь «Привет, каличи», и все улыбаются». Только человек, потерявший обе ноги, имеет право на такие шуточки. А Дмитрий не прячется вот таких же людей, не пытается забыть обо всем, отгородившись от всего мира, а наоборот – проведывает раненых в госпиталях, открыто рассказывает о себе, о том, как учился ходит, какие болы переживал. Может, его пример поможет кому-то из тех, кто сейчас учится жить без руки или ноги…
«ДИМА, ЕСЛИ МОЖЕШЬ, ПРИЕЗЖАЙ, «ПОЛОЖИЛИ» ВЕСЬ ВЗВОД РАЗВЕДКИ, ВЫРУЧАЙ, ПОТОМУ ЧТО ЛЮДЕЙ НЕ ХВАТАЕТ»
Фото: Роман Николаев
— В армию я пошел в начале 15 года, — рассказывает Дмитрий Котов. — Как раз тогда сложные моменты были в Донецком аэропорту, под Дебальцево. Пошел бы и раньше, но у меня была частная строительная фирма, нужно было закончить все дела, рассчитаться с рабочими. Фирма работает до сих пор, но ей полностью занимается мой младший брат. Как только я закончил все дела, тут же отправился в военкомат, прошел медкомиссию и меня направили в учебный центр «Десна».
— Вы не шли в конкретное подразделение?
— Нет. Мне было все равно, куда попаду.
— У вас был армейский опыт?
— Да. В 1996 — 1997 годах я прошел срочную службу. И проблем с владением оружием у меня не было, так же, как и с тактикой, и с военным делом. Это как ездить на велосипеде – один раз научился и все, уже не забудешь. Но в учебном центре меня подучили еще. Не пожалел, что туда попал. А так как я был одним из лучших, меня оставили в учебке на должности инструктора, и я стал сам обучать новоприбывших. Тогда «Десна», как боевое подразделение, и сама участвовала в АТО. Мне пообещали, что отсюда поеду на ротацию на войну. Только поэтому и согласился быть инструктором. Летом 2015 года в составе 169-ой ротно-тактической группы попал на позиции под Горловкой. Там мы в основном рыли окопы, строили блиндажи, держали линию обороны. Наши позиции были в полях. Обстрелы только видели. У нас было тихо.
Наш старшина раньше служил в 25-ом батальоне «Киевская Русь». Вместе с ним мы ездили в командировки в зону АТО и там я познакомился с бойцами, командованием батальона. Они дали мне отношение, чтоб я перевелся к ним служит, но «Десна» меня не отпускала до самого дембеля. Отслужил год и два месяца, я вернулся домой и все лето пробыл в Киеве. Долго думал, куда возвратятся. В 25-ом батальоне уже служили мои друзья – ых все же перевели из «десны-на карте». Как-то они позвонили и сказали, что у них сложная ситуация, «положили» весь взвод разведки. «Дима, если можешь, приезжай, выручай, потому что людей не хватает». Я долго не думал — прошел медкомиссию и 1 сентября уехал на восток.
— Как вас отпускала семья?
— Брат меня всегда понимал, нормально воспринимал все мои уступки. Жена первый раз отпускала со слезами, а второй раз у нас уже был даже скандал. Таня очень переживала, ведь она знала, куда я еду, что это теперь не учебный центр, а сразу передовая.
Дмитрий с женой Татьяной
«ВСЕГДА ДУМАЛ, ЧТО САПЕРЫ — ЭТО КРЕЙЗИ ПИПЛ, А Я ЖЕ НЕ ТАКОЙ. А ОКАЗАЛОСЬ – ТАКОЙ»
Приехал я в село Троицкое Луганской области в районе Светлодарской дуги. В 169-ой ротно-тактической группе я был оператором-наводчиком БМП-1, а когда ушел на контракт, попал в саперный взвод. Мне приходилось периодически выходить в серую зону, прокладывая путь разведчикам. Никому бы не пожелал такую профессию на войне, вот зарекался нее. Всегда думал, что саперы это крейзи пипл, а я же не такой. А оказалось — такой.
Когда первый раз шли в серую зону, честно говоря, даже не знал, каким богам молится. Заставлял себя отбрасывать все мысли, ни о чем не думать — ни о семье, ни о Боге, ни о детях. Шел, как робот, работать. Другие мысли меня отвлекали.
Мы ходили до вражеских позиций, на обратном пути минировали ту территорию, которую планировали, а в мирной зоне выполняли функцию МЧС, подрывали неразорвавшиеся снаряды, мины, встречающиеся постоянно. Работы было настолько много, что я уже был готов к тому, что со мной произошло — понимал, что так долго везти не может.
В декабре 2016 года мы заняли высоту, укрепили ее, перед ней нужно было сделать минные проходы, а за ней — минные заграждения, чтобы ночью никто не мог к нам подойти. Приходилось работать в зоне, подконтрольной врагу. 28 декабря мы пошли группой сделать видео и фотосъемку. Далеко зашли, отлично отработалыи даже сами пофоткались. На обратном пути, пройдя по тропинке, ведущей к нам в тыл, я увидел прямо на нашем пути противопехотную мину. Уже теплело, снег утрамбовался, вот она и вылезла. Но ее поставили прямо возле камышей – она, коричневого цвета, сливалась с ними. Именно по цвету я сразу понял, что это не наша мина. Мы использовали МОНки зеленого цвета, вторых на складах не было. Она явно давно стояла, потому что растяжки-«лучи», от нее отходящие, уже просели. Старший группы старшина Сергей Кабанов принял решение ее разминировать. В тот момент я стоял в двадцати сантиметрах от мины. За мной находились еще двое. Мина оказалась с сюрпризом — под ней была еще одна. Серега только дотронулся, как она взорвалась. Сергей погиб, мне ноги оторвало. Тараса сильно посекло осколками, а в разведчика на груди висел автомат, три осколка попали точно в него. Это его и спасло.
— Вы все помните?
— Да. Не терял сознание ни на секунду — у меня высокий болевой порог. Когда меня подбросило взрывной волной, я сразу понял, что одной ноги нет. А вторая повисла на мягких тканях. Упал, я попытался поднять ногу, колено работало, а нога не поднималась.
— Как вас оттуда эвакуировали?
— По рации мы вызвавшим подкрепление, прибежали бойцы «Грузинского легиона», который находился рядом с нами. Они нас и вытащили.
Разведчик-грузин вколол мне обезболивающее, помог достать аптечку, пос жгут. И я отправил его к Тарасу Ружинскому — эго всего посекло, он сильно кричал. Сказал: «Я сам справлюсь».К сожалению, у меня был только один жгут. Второй жгут я увидел в руках у молоденького солдатика, прибежавшего к нам на помощь. Но он от увиденного упала в ступор. Еле забрал у него жгут. «Твой жгут?» — «Нет, не мой». – «Дай мне его». – «Это не мой жгут». – «Дай мне!» Стоит и смотрит. «Подойди ко мне». Он подошел, я и схватил жгут из его рук.
Я все правильно себе сделал. Вика Ткач, медик волонтерской службы ASAP, которая нас вывозила в больницу Бахмута, сказала, что проверила жгуты, которые я наложил, так они были добросовестно затянуты, не нужно было ничего переделывать. Мы дружим с ней, она живет недалеко от меня.
«НАДО БЫЛО ОПРЕДЕЛЯТЬСЯ – ИЛИ СТРЕЛЯТЬСЯ ИЛИ ЖИТЬ»
Сразу осознавал, что одной ноги у меня нет, да и второй фактически тоже. И уже тогда думал: как дальше жить буду? Я же практичный человек. Надо было определяться – или стреляться или жить. Задолго до ранения настраивал себя: если со мной случится что-то тяжелое, лучше сразу застрелится. Я не хотел быть обузой родным. В тот момент меня удержало от такого шага то, что одна нога у меня еще была. Думал, может, ее спасут. А еще Зураб, подбежав, сразу забрал у меня автомат.
В Бахмутской больнице мне обработали раны, зафиксировали правую ногу, и меня отправили в Харьков. Там врачи сразу сказали: давай выше колена ногу ампутируем. Но я отказался. Попросил отвезти меня в Киев. В столичном военном госпитале врачи моментально включились в борьбу за мою ногу, но вскоре начался сепсис. Я месяц пролежал в реанимации. Как-то утром я почувствовал запах тухлого мяса, к вечеру я четко понял, что это моя нога завонялась. На следующее утро мне должны были делать сложную операцию, для чего пригласили профессоров, докторов наук, но я сам сказал лечащему врачу: давайте ногу отрезать…
— Через сколько вы начали ходит на протезах?
— Сначала подготовили правую ногу, а левая еще заживала, нельзя было ее нагружать. Две недели я … на одном протезе, опираясь на ходунки.
— Насколько вам самому было важно, что вы снова ходите?
— Да не это было самым важным! Самым важным моментом было, когда я сам сел на унитаз. Все, вот утки можно было отказаться, слава Богу. Потом важно было, когда сам пересел с кровати на коляску.
На протезы меня ставила и учила ходит Стефания – реабилитолог госпиталя. Больно было сначала очень! Впервые я выпрыгнул на брусья, а ноги опустились. Я еле-еле выдержал полминуты. Прилив крови в конечности был настолько сильным, что мне казалось, культы сейчас разорвутся. Невыносимая боль. Но с каждым разом становилось все легче. Пол на протезы — это серьезная константа в закон работа. Мне понадобилось месяца четыре, чтобы привыкнуть к протезам и научиться ходит.
— Фантомные боли были?
— Меня они очень мучили. Был сильный болевой синдром – казалось, ноги, которых уже нет, страшно болят. Я так хотел избавиться от фантомных болей, что соглашался на все методы, которые мне предлагали: иглоукалывание, лекарства, работа с психиатром, гипноз, электростимуляция. Даже не знаю, что мне в итоге помогло. Они просто перестали появятся.
— Как себя вели ваши родные?
— Брат приехал ко мне еще в харьковский госпиталь. И давай рассказывать: по тебе плачет паралимпийский резерв, начал показывать фотографии современных протезов. В общем, подготовился к встрече. Расписал всю мою дальнейшую жизнь. Жена поддержала тем, что не ушла от меня, не бросила. Хотя я ей говорил: если что, пойму. Сыну сейчас 16 лет. Вадик проведывал меня в Киеве. Все были рядом.
В столичном военном госпитале меня сначала определили на два дня в реанимацию, спустя 12 дней я находился в травматологии, но началось воспаление, поднялась температура и меня снова перевели в реанимацию. Теперь уже на месяц. Еле сбежал оттуда. Это ужас — ни телевизора, не с кем поговорит. Хорошо, гоню пускали ко мне без ограничений. Она работает бухгалтером в фирме, хозяин которой – мой одноклассник, друг детства, поэтому ей позволили ухаживать за мной столько, сколько нужно. Почти год я лечился. После киевского госпиталя меня отправили на реабилитацию в Ирпень.
— За это время ни разу не были дома?
— Первый раз на одну ночь меня отпустили, когда я еще передвигался на коляске. Но дома не мог обходится без помощи своего брата и брата жены. Они заносили меня в ванную, в туалет… И я сказал, что домой не поеду, пока не начну ходит на протезах. Так и произошло. Когда я уже более-менее начал самостоятельно ходит, жена на выходные забирала меня домой.
«БЕЗ НОГ МОЖНО ЖИТЬ»
— Когда у вас возникла идея подняться на Говерлу?
— Зимой прошлого года, в январе-феврале. Лет восемь назад я уже поднимался на эту гору, знал, что это такое. Вдруг решил повторит это, но теперь на протезах. У нас собралась компания из семи человек. Со мной был брат, два капеллана и члены клуба ветеранов АТО Голосеевского района Киева. Кстати, никто из них ранее не был на Говерле, кроме меня. Мы поднимались в июне. И на вершине мы увидели и ощутили на себе все четыре времени года. Был и дождь, и снег, и солнце, и ветер, который сбивал с ног.
— Что было самым тяжелым?
— Спуск! Подниматься было не тяжело, а вот идти вниз – не просто. Я сначала хотел купить для похода специальные палки, а потом вспомнил, что у меня есть костыли. Опирался на них. Паузы делали, когда я говорил. Я не мог не подняться, потому что обо мне уже сняли сюжеты и показали их по телевидению: ветеран АТО покоряет гору. Брат смеялся надо мной: хотели подняться в темноте со свечкой, а идем днем с прожекторами. Меня очень радовало, что после меня на гору начали подниматься и другие бойцы с различными ампутациями. Значит, не зря я это сделал. Люди после тяжелых раненый начали испытывать себя.
— Стоя на горе, о чем думали?
— У меня было опустошение: а что же теперь делать?
— И родилась идея прыгнуть с парашютом…
— На это меня вдохновил 50-летний Александр, боец морской пехоты. Он сам из Мариуполя. У него тоже нет обеих ног. Он потерял их на войне прошлым летом. Проведывая его в госпитале, я рассказывал ему о себе, и думал — а чем же его вдохновить? А я давно хотел прыгнуть с парашютом. И решил: пришло время. Если бы не Саша, думаю, не прыгнул бы до сих пор. Позвонил в аэроклуб, объяснил, что у меня нет ног, а там даже не удивились: не проблема, к нам частенько приезжают парализованные, инвалиды, чтобы прыгнуть с парашютом.
На аэродром я отправился со знакомым, который вызвался меня отвезти туда, и сослуживцем – старшиной Дмитрием из «десны-на карте», который как раз находился в Киеве. Жена не знала о моем прыжке, она как раз удачно уехала на несколько дней на дачу. Сослуживцу я предложил быть свидетелем прыжка, после чего он должен был перевести меня в десантники и подарить тельняшку. Моя как раз износилась, нужно было обновить. И я знал, что Дима мне ее подарит.
Протезы я снял в самолете. Во время приземления нужно высоко ноги поднять. А я левую с протезом не смог бы поднять так, как нужно. Поэтому решили снять протезы. Сели возле двери. Инструктор встал, поднял меня, и мы сразу прыгнули.
Как прошел полет? Весело, прикольно, приземлятся не хотелось. Саша увидел мой прыжок по фотографиям в фейсбуке.
— Как вы попали на марафон морской пехоты в Вашингтоне?
— Меня зарегистрировала президент фонда «Реабилитация украинских солдат» Ирина Ващук, украинка по происхождению, которая проживает в США и занимается помощью нашим украинским раненным военным. Она сначала занималась исключительно бойцами, у которых травмы позвоночника, но вскоре начала брать ребят и на протезирование в США. Когда я полетел в Америку в первый раз, у меня еще стояли учебные протезы. Но я очень хотел ходит лучше. Когда я приехал, Ира мне предложила: не хочешь в марафоне принять участие? «Так команды набраны», — ответил я. «Я тебя сама зарегистрирую, ничего страшного. Как частное лицо выступишь», — объяснила она. Так я попал на марафон.
Первый раз прошел всего лишь километр. В моих учебных протезах просто начали раскручиваться болты. Кроме того, я еще и на костыли опирался – без них не мог обходится. Затем меня отправили в Детройт – там сделали протезы, на которых я сейчас и хожу. Через час я полетел на коррекцию – и меня снова зарегистрировали участником марафона. И вот уже на этих протезах, на которых хожу и сейчас, без костылей, я прошел свою десятку. Бежать на моих протезах нельзя. Главное, что я преодолел дистанцию. Это важно.
Мой девиз – чем больше двигаюсь, тем лучше для меня. Три раза в неделю я хожу в спортзал. Один из залов известной сети находится в трехстах метрах от моего дома. Даже дорогу не надо переходить. Жаль только, эти залы не дают скидок ветеранам. Впрочем, и другие залы в моем районе тоже не сотрудничают с нами. Наш районный союз встречался с управляющими, беседовал, но сотрудничества не получилось… Кроме того, у них консультант жесткие правила и на уступки они не идут, даже в вопросе принести с собой стульчик для моего удобства…
— Насколько вы свыклись со своим новым состоянием?
— Без ног можно жить! Жить и практически ни в чем себе не отказывать. Но для этого нужно постоянно над собой работать. Если сам этого не будешь делать, сам не захочешь, ни родные, ни психологи тебе не помогут. Когда дома Вадик или жена, я могу провалятся целый день на диване. Мне все принесут – и воду, и котлетку. Но на второй день совесть начинает грызть – пора вставать. Кроме того, если я день не походил – на второй уже тяжелее делать шаги. Мышцам постоянно нужна работа. Не так давно вот перенагрузок у меня разошелся рубец на правой культе, пришлось лечь на операцию. Правда, я максимально оттягивал этот момент, так не хотел в госпиталь, поэтому почти месяц ходил с дыркой – туда уже палец можно было засунут. Меня прооперировали. И я три недели провел в инвалидной коляске. Даже не мог предположить, что придется заново учится ходит! Четыре дня заново учился все делать, как будто и не ходил на протезах.
— Обувь на протезах меняете?
— Только кроссовки ношу. Они подходят к джинсам или спортивным штанам, которые составляют основу моего гардероба. Мне и в госты разрешили так ходит. Скажу больше — на любую свадьбу могу пойти в шортах. И никто слова не скажет.
Виолетта Киртока, «Цензор.НЕТ»
Источник: https://censor.net.ua/r3121557 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ