«Я в церковь не хожу, не хочу, разве что для годится», — говорит мне по телефону Валентина Ізидорівна, мама Володи Кияна, военного, которого не стало в зоне АТО третьего сентября 2015 года. Второй раз о Боге мы поговорим уже у нее дома, в городе Ковель.
«Как я молилась той Пресвятой Богородицы, чтобы с Вовой ничего не произошло — и теперь, пусть меня не понимают, но я разочаровалась»
Пока мы будем вспоминать о ее сына, артиллериста, помощника командира батальона 80 бригады, Валентина Ізидорівна угостит меня обедом. Борщиком, как она говорит, который очень любил ее Вова.
В СЕНТЯБРЕ 14 ГОДА, В БОЯХ ПОД МЕТАЛЛИСТОМ, ВОЛОДЯ ВЫВЕЛ СВОИХ РЕБЯТ ИЗ «ЛАП» ВРАГА.
«Добрый….такой сын у меня добрый был! Я до сих пор чувствую, что Вова просто где-то уехал и еще вернется домой.
В первом браке У меня 4 года не было детей, то есть сын был долгожданным. Его папа перестал жить с нами, когда Вове было 9 месяцев, и я старалась быть очень хорошей мамой и заменить ему папу. Ни разу даже не ударила Вову и не повысила голос. Володя имел в меня все, несмотря на то, что доход был небольшим. Я сначала была медсестрой в санчасти, подрабатывала на скорой, а потом пошла служить в армию санинструктором.
Мои родители очень любили Вову. И воспитывали его в большинстве я и мой папа. Но отца нет с нами уже пять лет. Он тоже был военным, а вообще смерти Вовы он бы не пережил.
У меня еще от второго брака есть младшая дочь Инна. Они с сыном дружили, Вова ее оберегал. Муж афганец, но квартиру получил поздно, когда дети уже были взрослые. И я хотела продать ее, а деньги поделить на двоих, а Вова сказал, что, мама, оставь все ребенку, — так он назвал сестру, — а я себе заработаю, я же парень. Сейчас я не вижу слез у Инны, когда речь идет о Вове, но я вижу большую грусть в ее глазах. Еще у меня есть внучка Аня – Иннина дочка, а внук Даня (сын Владимира, на момент гибели папы Данные было три месяца) – это мой маленький Вова, хотя характерами они пока не очень похожи.
Володя был очень умным мальчиком. Я не видела, чтобы он сидел над уроками, он все запоминал в школе. Математика Вове давалась хорошо и его никто не заставлял хорошо учиться. Он сам тянулся. Однако Вова много болел в детстве, у него было плоскостопие и перенес инфекционный арахноидит – голова болела часто (Воспаление паутинной оболочки головного или спинного мозга). Много раз имел проблемы с ушками, вылечила я их ему, только когда служили с мужем в Германии, но в результате Вова на одно ухо плохо слышал. Поэтому, когда поступал в военный вуз, не прошел медкомиссию. И очень просил, что, мама, сделай что-то. Он с детства хотел быть военным. Я его маленьким брала на стрельбы, и когда оставались патроны, позволяла ему потренироваться — Вова научился стрелять. Он гордился мной. Ему было приятно, что я хорошо стреляю, лучше всего среди женщин підтягуюсь, бегаю. Но я видела, какая у нас армия изнутри и не очень хотела, чтобы Володя туда попал. Я мечтала, чтобы он поступал в гражданский вуз. Был каким-то айтишником, потому что ему это нравилось. Но армия взяла верх. И пришлось приложить усилий, подлечить некоторые болезни, чтобы его таки взяли – в конце концов Вова в 99 году поступил в Сумской институт артиллерии, закончил его в 2003 году с красным дипломом. Кроме этого он окончил школу боевого гопака.
Вову приняли служить в львовскую 80 бригаду. Через некоторое время он поехал в Ирак. Я и тогда, конечно, переживала за него, но сын говорил, что, мама, если быть внимательным и делать все по уставу, то опасность минимальная. Он был очень правильный у меня, не любил несправедливость, ему даже за службу в Ираке американцы вручили награды. Он подружился там с ребятами из других стран, переписывался с другом из Британии. А когда вернулся домой, его должны были поставить командиром батареи, но вдруг поставили другого. Вова мне об этом не сказал. Я думаю, что ему было это обидно и дошло до того, что он уволился. Ушел в свой бизнес, снимал квартиру во Львове и все у него прекрасно получалось, если бы не началась война.
Как только стало ясно, что происходит на востоке, Вова хотел вернуться в армию, но его документы где-то потеряли. Сын распсиховался и ушел в «Шторм» (Добровольческий батальон патрульной службы полиции особого назначения, созданный в мае 2014 года в структуре ГУ МВД Украины в Одесской области). Был там командиром взвода. Мне он не говорил, где и что делает на самом деле, рассказывал, что клубнику ест на море. Но потом я узнала, что они были под Луганском, и ребята, с которыми служил в батальоне рассказывали, что у него была очень сильная военная «чуйка», например, когда говорил, что надо бежать, потому что сейчас будет – туда действительно прилетало. А еще знаю, что у них там был такой случай, когда Вове пришлось ползти кукурузой 11 километров.
Опыт с этого бату ему очень пригодился в 80-ке, когда он туда перешел.
В сентябре 14 года, в боях под Металлистом (Луганская область), Володя вывел своих ребят из «лап» врага. Правда, как уже после смерти сына мне рассказали его солдаты, награду за это получил не Вова, а его командир. Я о тех боях под Металлистом узнала из телевизора, и тогда мы всей семьей чуть в обморок не упали. Уже потом он рассказал, как выскочил из горящего БТРа, а по нем и его бойцах совсем с небольшого расстояния враг стрелял из гранатомета. С одной стороны, Вова не очень старался делиться тем, что пережил, чтобы мне не было больно, но с другой, ему хотелось, чтобы я знала, что он все делает так, как должен делать настоящий военный.
Еще ребята рассказывали, что однажды он сжег российскую технику и засняв это на видео. Я помню тот момент, но об этом Вова мне тогда очень поверхностно рассказал, что, мама, я такое сделал, ты себе не представляешь. Помню, вдр был очень доволен.
Володя был бесстрашен и очень твердый в своих убеждениях. Однажды я сказала ему, что бросьте вы тот Донбасс. А он мне: «Как ты, моя мама, можешь такое говорить? Наша земля от Сяна до Дона».
Его бойцы рассказывали, что он никогда не унижал подчиненных и не отдавал проблемных ребят, а перевиховув их. Был момент, когда Вова на себе вытаскивал мертвого солдата… И я не понимаю, как на такую замечательную моего ребенка у кого-то поднялась рука? Потому что я уверена, что его убили наши военные.
«Я ПРОСИЛА, ЧТОБЫ МНЕ ОТДАЛИ ВОВИНУ ФОРМУ, ПУСТЬ ДАЖЕ В КРОВИ – ВЫДЕРЖУ, НО МНЕ ТАК ЕЕ И НЕ ОТДАЛИ»
Официально Владимир Киян погиб во время разведки с бойцами 92 бригады, вблизи города Счастье, натолкнувшись на «растяжку» с миной. Но через некоторое время после гибели Володи появилась неофициальная версия, по которой артиллериста были убиты.
Третьего числа Владимир собирался поехать проверить место гибели своего друга, волонтера Андрея Галущенка, который погиб 2 сентября и, как рассказывает мама, сообщил об этом многих друзей в переписке. Бойцов 92 бригады тоже. Почему он оказался совсем в другом месте с разведкой 92-ки,– остается загадкой.
«Вова переписывался с Андреем – и я считаю, он просто влез не в свое дело. Когда он узнал, что у Андрея есть информация о контрабанде, у него сработало такое правило: «почему ребята гибнут, а кто-то на этом наживается?». И Андрей, и Вова были очень честные, сын был уверен, что Эндрю расстреляли свои же — и не мог смириться с гибелью друга, не разобравшись. Уже после гибели выяснилось, что зачем-то кто-то стер все с телефона Вовы. Но у него был дубликат переписки и мы прочитали много чего такого, что кто-то не хотел, чтобы мы видели.
Еще я не понимаю, почему его тело никому не показывали. Один из бойцов подразделения «Золотые ворота» рассказал мне, что в тот день у него была запланирована встреча с моим сыном, но когда он приехал, Вова был уже мертвым. Он попросил, дайте я попрощаюсь с товарищем, но ему отказали. Насколько мне известно, тело просто прятали от глаз других военных.
Я просила чтобы мне отдали Вовину форму, пусть даже в крови – выдержу, но мне так ее и не отдали. Почему? В машине, в которой его перевозили с места гибели, должны были бы остаться следы крови, тем более, что бойцы из 92-й, что вроде были с ним, говорили, что оказывали ему помощь на сидушках, но никаких следов крови в машине нет. Когда тело Вовы наконец можно было видеть, он был вообще без одежды. Судя по описанию патологоанатома, раны на теле были такие, что никто бы не выжил.
Я не верю ни одному из тех, кто вроде был тогда с моим сыном. А они решили тулить неправду не тому человеку — я служила в армии, и знаю, что если группа пошла в разведку, то всю операцию должно быть зафиксировано. Просто в тот период мне было очень тяжело анализировать что-либо.
А потом появилась вторая версия, что Вова – самоубийца и вроде это произошло из-за девушки. Но, во-первых, самоубийство на мини – это странно, а во-вторых, я очень хорошо знаю своего сына, он бы никогда так не поступил, разве что если бы пришлось сдаваться в плен. Тем более он за несколько дней до того говорил, что, мама, я скоро приеду и сделаем тебе операцию на сердце. Дело в том, что когда сын ушел на войну, у меня начались проблемы с сердцем, я стала задыхаться и мне сказали, что нужно ставить стент. Это еще одна из причин, почему в тот период, когда он погиб я не имела физически сил, чтобы разобраться в этом. Но сейчас Вова словно помогает мне с того света — я до сих пор не сделала операцию, периодически підліковуюсь.
До февраля 16 года я думала, что следствие уверенно движется вперед. Следователь соглашался, что в этом деле слишком много нестыковок. Потом даже назначили эксгумацию, но после него все заглохло.
МАМА, СМЕРТЬ – ЭТО ЖЕ НЕ СТРАШНО
Вову хоронили 5 числа. Я хотела, чтобы он провел ночь в квартире моих родителей, где сейчас живет его бабушка. Когда он родился, мы там жили, и сын очень любил бывать у моей мамы. Там осталась его комната, игрушки…Но когда я увидела ту массу людей, которые приехали на похороны, я их пожалела, потому что им пришлось бы всем искать, где ночевать. Поэтому его занесли на 4 этаж всего на часик…. Когда Вова был в гробу, мне так хотелось взять его и крепко обнять, а теперь мне хочется обнимать его портреты.
Жихарка моя милая….я называла в детстве его Жихаркою. Он очень любил эту русскую сказку. В полтора года уже мог ее пересказать. Вова рано научился читать. Он очень любил животных. У нас хоть и тесно было, но всегда мы имели какое-то зверька. Мой сын был всесторонне развит и был патриотом, хотя не любил громких патриотических лозунгов, но у него на странице в соцсети было написано так: «Имею честь сражаться за Украину».
Я все эти три года старалась отвлечь себя чем угодно, и так интенсивно, чтобы не думать ни о чем: работой, в лес ходить по грибы. Помню, через несколько недель после Вовиної смерти я тоже пошла в лес, чтобы хоть как-то забыться, но в голове звучало одно «Мой Вова погиб». А как-то взяла с собой веревку, но подумала о детях – и ничего с собой не сделала. Пришла домой и снова задыхаюсь, подумала, что вот, наконец, все само собой произойдет, но вдруг услышала сына, что мама, а как же Оля, Даня, Инна?? Не знаю, что это такое было…но сейчас глупых мыслей о самоубийстве у меня нет, однако депрессивные приступы бывают.
Под конец нашей беседы Валентина Ізидорівна показала мне Вовин рюкзак полностью забит его вещами. Я начала фотографировать, а она плакать, достав оттуда тельняшку, полотенце и целуя их так, словно самого сына.
«Я не могу их постирать. Пахнут Вовой. Полотенце его, спальник. Несколько Инночка себе взяла нюхать, положила в пакет. Собирали этот рюкзак уже без Вовы. А я даже его форму новенькую никому не смогла отдать.
Я хожу на могилу через день, два, кладу цветы, но я там почему-то не чувствую Вовы. Нет у меня с ним там контакта. И сама думаю, что мама, ты пришла к ребенку – поплачь. Но там не могу. А здесь , дома, иногда так сильно прорывает…
Мы с Володей о смерти не раз говорили, представляете себе? Он и про плен говорил, что лучше себя взорвать, а не это унижение, и в каком-то интервью говорил, что готов отдать жизнь за Украину. Сейчас это так тяжело вспоминать, потому что бывало так с иронией скажет мне, что, мама, смерть – это же не страшно.
Текст и фото: Вика Ясинская, «Цензор.НЕТ»
Читайте: «Темин танк остался один — и на него выскочил российский танк. Сын закричал: «Прощайте, пацаны, на меня идут Т-72-ые»», — интервью с мамой командира танкового взвода Артема Абрамовича
Читайте также:«Я просила прощения, что не кричу, не рву на себе волосы, и думала: «Боже, неужели смерть — лучшая судьба для моего сына?»» – воспоминания мамы погибшего сержанта Тараса Дороша.
и «Я не могла представить, что моего ребенка сожгли. Но эго хлопцы мне сказали, что сыну не больно было – это случилось мгновенно», — воспоминания мамы погибшего под Иловайском добровольца Евгения Харченко
Источник: https://censor.net.ua/r3084165 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ