28 октября ленту впервые показали зрителям в Нью-Йорке в рамках «Дней украинского кино» . В мае этого года фильм украинского режиссера вызвал огромный скандал в России.
С 6 по 12 мая в трех российских городах – Москве, Санкт-Петербурге и Екатеринбурге – проходил фестиваль документального кино «Артдокфест-2017». На нем планировалось показать фильм «War for Peace». Ленту отобрал авторитетный во всем мире документалист Виталий Манский, который в этом году за ленту «Свидетели путина» получил престижную премию в Карловых Варах. Наверное, он сам не ожидал, что просто заявленный фильм, который никто не видел, кроме членов отборочной комиссии, может привести к такому резонансу, более того – политическим скандалам и манипуляциям в Российской Федерации.
«War for Peace» – это час съемок на войне, 120 часов уникального материала, пять потерянных под огнем камер. И все ради того, чтобы рассказать правду о российско-украинской войне прежде всего западном зрителю. Все кадры в фильме – это реальные события, военные операции, медицинские эвакуации под вражеским огнем. Это человеческие судьбы и по-настоящему ужасные моменты. Многих участников фильма уже нет в живых…
Евгений Титаренко, уроженец Одессы, перед войной работал в Крыму, создал там свою киношколу. И вынужден был оставить все, когда там появились «зеленые вежливые человечки». Он стал волонтером медицинского батальона «Госпитальеры», благодаря чему ему и удалось снять множество уникальных кадров. Часть из них вошли в панорамную ленту о войне на Донбассе, которую можно увидеть в музее АТО в Днепре. Это уникальный проект, транслирующийся одновременно на четыре стены. Зритель оказывается внутри документальных кадров, которые подробно рассказывают о войне, создается невероятно мощный эффект присутствия на блокпосту, внутри машины, которую обыскивают боевики, в аэропорту, куда прилетают вертолеты с ранеными. Причем на все четыре стены могут транслироваться разные изображения, которые, как пазлы, дополняют друг друга, усиливая восприятие.
Этот видеоаттракцион в формате 360 градусов в прошлом году был выдвинут на Шевченковскую премию. Причем отметить его предлагали Герой Украины, Народная артистка Украины, член комитета Национальной премии Ада Роговцева и режиссер фильма «Киборги», актер, директор Крымского дома Ахтем Сеитаблаев. Но проект, авторами которого стали режиссер Евгений Титаренко, продюсер Наталия Хазан, а также Дмитрий Иванов, Андрей Курляк и Константин Кнюпа, не вписался … в номинации. Перед экспертами стоял выбор — подавать этот информационный поток в номинации «Киноискусство» или «Визуальное искусство». Хотя он выходит из этих рамок или не вполне им соответствует по своей подаче и влиянию на зрителя. Авторам удалось изобрести и подчинить сложную техническую идею в подаче материала. «Все меняется, и премия также должна соответствовать новым требованиям, — говорит известный украинский писатель, член комитета Шевченковской премии Сергей Жадан, который также был поражен этим чотиристінним фильмом. – Нужно внести новую номинацию и тогда рассматривать то, что появляется в стране, что создает новую реальность с помощью современных методов трансляции».
«ПРЕДСТАВИТЕЛИ РОССИЙСКОЙ ГЕНПРОКУРАТУРЕ ПРИХОДИЛИ К МАНСКОМУ, ПРОСИЛИ ПОКАЗАТЬ МОЙ ФИЛЬМ, ЧТОБЫ ПРОВЕРИТЬ ЕГО НА ЭКСТРЕМИЗМ»
— Неужели вы готовы были ехать в Россию на показ своего фильма? – спрашиваю Евгения.
— Нет, конечно, — моментально отвечает режиссер Евгений Титаренко, который на фронте носил позывной Режиссер. — Как только все это началось, и пропагандистская машина закрутилась, со мной пытались связаться разные каналы: «Россия 24», «Первый», «Россия-1». Но я не выходил с ними на связь. Дал интервью только каналам «Дождь» и «Радио Свобода». В твиттере новость о нашем фильме переплюнула даже уренгойского мальчика, который выступал в Бундестаге и говорил, что надо примирит две стороны и что немецкие солдаты тоже были людьми… Я сразу знал, что не поеду в Россию, даже если фильм там покажут. Но зачем останавливать хайп? Мне в тот период реально угрожали, Манскому угрожали. Почему же я должен облегчать им задачу и говорит, что не поеду? Надо играть до конца. Конечно, приеду, — говорил я.
Виталий Манский сам не ожидал такого поворота. Это был не единственный украинский фильм, который анонсировали на этом фестивале. Тематика войны тоже была представлена. Кроме нашего фильма, была еще лента россиянки. Она снимала его, находясь в батальоне «Айдар». У нее полтора часа чистого лайва – на блокпосту арестовывают местного жителя… И весь его допрос отснят. Как это происходит, что он отвечает. Этот фильм все-таки показали, хотя на фестиваль приходили какие-то чуваки из так называемого ДНР, обвешанные медалями, пытались срывать показ. По поводу запрета нашего фильма выступила даже вице-спикер Госдумы. Давление было настолько сильным, что на каком-то этапе Манский решил перенести место показа нашего фильма. Стало небезопасно. Праворадикальные организации обещали поджечь зал… Сначала я следил за этим и куражился, как ребенок, затем стало неприятно. Неадекватная реакция…
Мой фильм — это документальное кино. В нем нет голоса за кадром, который обычно использует пропаганда. То есть никто ничего не объясняет, не расставляются нужные акценты, не советуют, куда посмотреть, на что обратить внимание. Не передергиваются факты и не подменивается реальность фейками. Именно так работает все федеральное русское телевидение. Но ведь зритель не тупой. Он сам может сделать выводы, если ему показать правду.
— Вам, Евгений, даже была посвящена целая программа на «Первом канале». Это успех…
— Да, собрали в студии кучу сумасшедших. Были даже эксперты с украинской стороны, которые должны были защищать ленту. В то дни мне начали писать разные люди. Обратился какой-то чувак: «Дай посмотреть фильм. Я буду завтра на канале «Россия-1″ экспертом, тебя буду защищать. Я с хорошими побуждениями обращаюсь». Забавно, что фильм на территории России никто не видел, за исключением Манского и комиссии эго фестиваля, но все тут же начали его осуждать. И в большинстве случаев говорили: я смотрел этот фильм, его нельзя показывать. Но я же знаю, что его никто не видел. Более того, представители генпрокуратуре приходили к Манскому, просили фильм, чтобы проверить его на экстремизм. Виталий Всеволодович ответил: «Поезд ушел. Что вы хотите проверять? У меня нет доступа к ленте».
— Недавно фильм увидели на фестивале в Нью-Йорке, где еще его будут демонстрировать?
— Острым тема, не закрытый для меня гештальт. У меня фамилия не Лозница. Он снял фильм «Донбасс», даже трейлер которого великолепен. Моя фамилия Титаренко, меня в европейских кругах никто не знает. Любой европейский фестиваль класса А отбирает двести картин и показывает их. Чисто гипотетически, если в короткометражке снялся Дени де Вито, есть вероятность, что он лично приедет на фестиваль и проведет мастер-класс. Это для фестиваля бонус. Конечно же, эта лента заинтересует комиссию в первую очередь. На какой-то фильм попросили обратить внимание друзья друзей. Это, конечно, коррупция, но не финансовая, а в плане знакомств. Как попасть в этот круг? В мире существует около пятнадцати фестивалей. Мы разослали заявки на все, залили фильм для просмотра. И я могу в любой момент посмотреть, кто открывал этот файл, из какой страны, как долго смотрел. Так вот. Кто-то вообще не смотрит, кто-то открыл ссылку и тут же ее закрыл… А ведь участие в фестивале стоит денег – и 100, и 50, и 25 долларов. Мы отправили заявок на несколько тысяч долларов. В итоге я понял, что меня никто не знает, и так это не работает. Ленту даже не смотрят…
Мы добавили ссылки на публикации в разной прессе о том, что происходило в России в связи с нашей лентой, об этом писали даже иностранные издания. Но не работает и это, не привлекает внимания. Хорошо, украинские продюсеры, знающие о нашем фильме, пытаются эго показывать на закрытых показах, связанных с нашей страной. Так и произошло в Нью-Йорке.
«ЕСЛИ СТОЯЛ ВЫБОР – ПОМОГАТЬ РАНЕНОМУ ИЛИ СНИМАТЬ, Я ПОМОГАЛ»
— Как появилась идея снимать все, что вы видели на войне?
— В сентябре 2014 года я впервые поехал к бойцам с волонтерами. Тогда даже не понимал, куда едем, сколько там пробуду, что из этого получится, но я хотел снять кино. Сначала побывал в Луганской области: Счастье, Старобельск, Луганская ТЭЦ. Все было в новинку, дико, ведь раньше никогда не участвовал ни в чем подобном. Везде я общался с людьми, снимал интервью, слушал их версию того, что происходит. После этой короткой поездки я поехал на войну с журналистами, мы снимали материалы для канала «ZIK». Я находился в карете скорой помощи, когда ее обстреляли, и снял, как пули попадают в машину. Затем я познакомился с госпитальерами, с Яной Зинкевич, которая организовала эту добровольческую медицинскую службу. Две машины как раз ехали на эвакуацию раненых из Донецкого аэропорта. Я отправился с ними и все снял… Когда я был в Луганской области, там было более-менее спокойно, а в Песках шла реальная война. Когда мы возвратились на базу, Яна дала мне шеврон. Так я стал членом команды. С этого, считаю, все и началось.
— Вы только снимали или что-то еще делали?
— Я был и водителем, и пресс-секретарем, и капельницу держал… Если ты попал в какую-то ситуацию, если ты не безучастен, а по-другому там нельзя, то помогаешь, чем можешь. Это и переноска раненых, и помощь медикам. Все навыки, которые у тебя есть, применяешь. Если стоял выбор – помогать раненому или снимать, я помогал. Вешал на шею включенный на запись фотоаппарат, и работал. Если что-то попадало в кадр, хорошо. Но мой выбор был таким.
— В 2014 году к тем, кто снимал, относились с подозрением. Журналистов не очень любили…
— Поэтому я всегда объяснял, что я не журналист, а документалист. И что фильм в лучшем случае выйдет в конце 2014 года, в декабре, или начале следующего года. Когда ты находишься с людьми в связке, очень быстро окружающие делают вывод о человеке. Когда ты держишь слово, не сливаешь информацию, люди начинают тебе доверять. А с журналистами часто были проколы. Не раз я видел такую сцену. Корреспондент говорит: братан, не переживай, я тебя не покажу, все нормально. А из вечерних новостей жена, дочь, бабушка, мать узнают, что их близкий человек находится на войне. Если тебя обманули один раз или ты знаешь человека, которого так обманывали, соответственно и реагируешь. Кроме того, приезжают журналисты с надписью «Пресса» на бронежилете шестого класса, минут 15-20 покрутятся – и уехали в свой отель в семидесяти километрах от линии огня. Это одно дело. А когда ты постоянно находишься рядом, в тех же условиях, никуда не уезжаешь, к тебя формируется совсем другое отношение.
— Когда вы поняли, что снятое вами – бесценно?
— Фильм было очень сложно монтировать. Я знаю многих, кто есть в кадре, большинство из них теперь мои друзья. Я выбирал самые яркие моменты. У меня нет говорящих голов, снята реальная жизнь. Главная мысль ленты – как моментальное решение человека производит к конкретным результатам, к изменению ситуации.
— Сколько вы пробыли с госпитальерами?
— С октября 2014 по сентябрь 2015 года.
«ВСЕМ ИНОСТРАНЦАМ, КОТОРЫЕ ПРИЕЗЖАЮТ В МУЗЕЙ АТО В ДНЕПРЕ, ДОНОСИМ, ЧТО УКРАИНА И ЕСТЬ ТА ПЕРЕДОВАЯ, КОТОРАЯ ДЕРЖИТ ВРАГА»
— Почему фильм носит английское название?
— Мы сразу решили, что делаем фильм для европейского зрителя. Человек, живущий в Украине, думающий и желающий разобраться, что происходит, без проблем это сделает. С европейцами по-другому. Вот что мы знаем про Сирию, вникаем ли в это, есть у нас на это время? У нас куча своих забот. Так же и европейцы. Им не до нас. После показа фильма «Донбасс» Лозницы во Франции ему говорили: мы и не знаем, что у вас идет война.
Я монтировал фильм с надеждой, что, посмотрев его, люди в Европе поймут: происходящее у нас похоже на 30-40 годы, когда Гитлер приходил к власти в Германии. Идеология, на которой российская федерация строит свое правление и куда движется, сопоставима с нацистской Германией, с временами, когда национал-социалисты пришли к власти. Европейцы уже не помнят, что их страну могут оккупировать за две недели. Может быть, это банально звучит, но всем иностранцам, которые приезжают в музей АТО в Днепре, доносим, что Украина и есть та передовая, которая держит врага. И если мы этого не будем делать, он пойдет дальше. Мы это уже понимаем, но поляку, французу это нужно разжевать. Поэтому я и выбрал фестивальный путь для своего фильма. Если лента участвует в фестивалях, это ей придает вес. Показать по телевизору — не проблема. Но есть ли в этом смысл. Кроме того, если мы покажем фильм по телевизору, ни один фестиваль после этого эго не возьмет.
— Ваш фильм оттитрован по-английски?
— Конечно. Этим занимался Джулиан Эванс, американский писатель, мой друг. Я с ним познакомился, когда возил его по линии фронта в 2015 году. Был у него переводчиком, организатором встреч, интервью. Он проникся всем, что увидел, без денег сделал перевод фильма и сказал: «Это лучшее, над чем я работал в своей жизни». Для меня это очень важно. До этого Джулиан был на войне, которую вели племена, они забрасывали друг друга копьями на берегу Амазонки. А здесь мы и под артиллерийские обстрелы попадали, и нашу машину обстреливали прицельно, и на его глазах вывозили трехсотых… Он тогда писал для «Гардиан», сделал большой репортаж. Повлиял ли он на ситуацию? Дал ли толчок к пониманию ситуации в мире? Нет, но постоянно добавляя информацию по чайной ложке, мы и добьемся результата. Если каждый будет делать то, что в его силах, мы победим. Не кто-то за нас должен решить наши вопросы, только мы сами!
— Накануне войны вы работали в Крыму…
— Там у меня была своя кинокомпания, киношкола. Бизнес-план был следующий: многие киногруппы ездят снимать в Крым, и они привозят с собой даже актеров, вплоть до эпизодников, потому что в Крыму ничего не было. Ялтинская киностудия занималась только тем, что сдавала в аренду свет, ветродуи, объективы. Максимум, чем она могла похвастаться, — массовка. Я собрал команду — кто-то был из Луганска, кто-то из Москвы, из Донецка, из Киева, создал киношколу и начал менять ситуацию.
Сам я родом из Одессы. Но меня волею судьбы занесло в Крым, откуда родом мой дед. Я сменил обстановку, все шло вроде ничего. Мы даже начали снимать пилот сериала с нашими актерами, и в этот момент как раз начался движняк…
— Вы всегда хотели стать режиссером?
— Изначально я поступил на диктора-телеведущего. В Одессе наш факультет закрыли, потому что нас было очень мало. Преподаватель выбрал несколько человек на свой курс в Киеве и предложил перевестись. Уже в столице он мне сказал: «Диктор — это хорошо, но режиссер — более широкая специальность». И я его послушал. Надо иногда прислушиваться к советам людей. Я перевелся на режиссерский факультет, и мне стало интересно.
В Ялте мне удалось организовать свой кинодом. Занятия проходили на ялтинской киностудии, и на набережной было помещение. Но этого было мало. Я искал репетиционный зал, зал со сценой, где можно было бы ставит и показывать наши постановки. Нам надо было расширяться. Труппа ужа стала достаточно большой. В санаториях, как правило, был дом культуры со сценой. Вот я, в поисках сцены, и начал общаться с директорами. В это время на полуостров как раз заехал русский спецназ. Я не понимал, кто это такие. Но в памяти четко отпечаталось: я возле проходной санатория, выходят чуваки, здоровые такие, с мертвыми глазами… Прессинг уже начался. Ты подъезжаешь куда-то, а кто-то фотографирует тебя, твою машину, номера. Пошел тотальный контроль. Кроме того, я не скрывал свою позицию. Но оказалось, что люди, с которыми я общался, находятся по другую сторону баррикад. До этого мы никогда не говорили о таких вещах. Разве что поверхностно: «Русские сюда бабки везут, а хохлы что? Даже борщ свой прут сюда в кастрюлях. Будет все отлично. Оставайся с нами». Своим сотрудникам я сразу сказал: все вы взрослые люди, решайте сами, как поступать… В итоге кто-то уехал в Москву, кто-то в Киев, кто-то остался в Крыму. Мы не поддерживаем отношения. Это прошлая жизнь, время грез и фантазий. Я видел, как можно поднять украинский кинематограф, находясь в Крыму. Но это юность, иллюзии, многого я тогда не понимал.
Я выехал из Крыма на следующий день после референдума. В день выборов был в Партените. Веселые дедушки-бабушки танцевали счастливые. У коллеги родители в Симферополе жили. Так они рассказывали страшные истории про украинцев. Спрашиваешь их: вы видели это своими глазами? Нет, мне рассказала соседка. Люди так легко велись на дичь и ересь. Им было этого достаточно.
«ПАНОРАМНЫЙ ФИЛЬМ ИЗ ДОКУМЕНТАЛЬНОЙ ХРОНИКИ»
— Почему с войны вы вернулись не в Одессу или в Киев, а в Днепр?
— 2 мая я был в Одессе. Что-то мне тогда подсказало: никуда не надо ехать. Я чинил свой мотоцикл. А 3 мая пришел на Куликово поле, снимал. Там снова собрались люди, защищавшие русский мир. Мимо них проходили адекватные пенсионеры, которые говорили, что все это херня. Я догнал одного такого дедушку, поддержал его. Представляю, каково ему было: ты пытаешься обратиться к толпе, тебя в спину плюют, а тебе 80 лет и голова еще нормально варит. Поэтому догнал его…
В Днепре до войны я не был. Все мое понимание сводилось к тому, что мы сюда привозим раненых. Но мне нравилось, что чем ближе к линии соприкосновения, тем люди более живые и понимают, что происходит. В Киеве многим все равно. А в Днепре — ежедневно скорые, военная техника. Три часа на машино, и ты находишься там, где работает тяжелая артиллерия. Здесь даже если голову засунешь в песок, все равно будешь чувствовать, что что-то происходит.
— Как вы попали в музей АТО в Днепре?
— В 2015 году я приехал в Днепр и через общих знакомых познакомился с Наташей Хазан. Показала ей то куски своего фильма, которые уже были смонтированы. С этого момента мы начали сотрудничество. Как только началась тема с музеем АТО, Наташа предложила мне выступить в качестве режиссера того ролика, который будет там показываться. Идея создания панорамного кинотеатра принадлежит советнику губернатора Андрею Курляку. На нашей первой встрече он меня спросил, смогу ли я такое сделать, и я ответил, что смогу. Хотя мы не понимали, как это все будет, помещение только ремонтировалось. Всего лишь за две недели до открытия мы смогли впервые запустит смонтированный ролик.
Я сразу понимал, что над этим может работать только тот, кто видел войну сам, иначе получим фантазию на тему. В данном случае это было недопустимо. Я отсмотрел сотни часов материала. Использовал часть своих кадров — медицинская эвакуация, сцена со скорой. Что-то для связки мы подсняли. В этом ролике много маркеров войны, у каждого срабатывает свой. К каждому человеку есть свой ключик. Для кого-то это старики и дети, для кого-то животные. Фильм делался так, чтобы каждый раз можно было увидеть что-то новое. За один заход нельзя объять все. В 25-ти минутах заложено более четырех часов информации.
Чтобы засветить весь периметр зал, одновременно работают десять проекторов. У нас вертолет взлетает с одной точки и пролетает по всем экранам. Когда впервые запустили фильм, поняли, что темпоритм должен быть совсем другим, не как в линейном фильме, другой принцип монтажа нужно использовать. Все должно быть чуть медленнее. Почти год после открытия экспозиции доказывали ролик до ума. Когда все сделали, начали искать информацию, кто и где делал что-либо подобное: панорамный фильм из документальной хроники. Оказалось, никто! Для этого либо специально снимался ролик, либо все построено на графике.
Над нашим панорамным фильмом работала не большая группа людей. Мне нравится именно такой формат. Со мной работает мой побратим, с которым мы познакомились в медицинском батальоне. Теперь он мой второй оператор, помогает в монтаже. Основное место его работы — режиссер монтажа на телеканале СТБ.
Так же мне очень комфортно работать с композитором Иваном Оглоблиным. Он написал музыку для «War for Peace». И для музея он тоже кое-что сделал. В нашей команде каждый знает, за что он отвечает. Это как на войне. Тебя не надо 150 человек, достаточно троих-четверых, которые эффективно выполняют свою работу, в таком случае КПД команды значительно выше.
— Чье мнение после просмотра ролика в музее для вас лично было наиболее важным?
— Моей бабушки. У нее недавно был юбилей — исполнилось 80 лет. Она приехала в Днепр с моим младшим братом, посмотрела панорамный фильм, обняла меня. Это самое ценное.
Моя интуиция подсказывает, что все должно происходить так, как происходит, не нужно торопится. Все произойдет в свое время. Фильм все равно увидят. Когда говорю об этом, вспоминаю одну ситуацию, которая произошла со мной на войне. Мы очень быстро ехали с выключенными фарами по дороге, которая простреливалась. Внезапно я взял фотоаппарат, и стал снимать. Не могу объяснить, почему. Вроде ничего не происходило. И в этот момент из темноты появился танк и переехал нашу машину. Он тоже ехал без фар. Наш водитель чуть не остался без ног. И камера зафиксировала реакцию людей. Кто может сказать, что происходит с человеком за секунду до смерти? Считайте, это было социальное исследование.
— И что же происходило?
— Лично я отреагировал просто. Сказал: «О, танк!» Жизнь перед моими глазами не пронеслась. В такой момент понимаешь, что если ты в салоне сидишь пассажиром, от тебя ничего не зависит, но как глупо все могло закончиться. У меня много такого материала, который показывает, что все могло пойти по-другому, выйди мы на минуту раньше или на секунду позже, или приняли бы другое решение. На этом все и построено в моем фильме – ты не знаешь, что будет через пять секунд, а все может кардинально измениться. Надеюсь, этот фильм будет показан в Украине на закрытом показе, и вы это сами поймете.
Виолетта Киртока, «Цензор.НЕТ»
Источник: https://censor.net.ua/r3097063 РЕЗОНАНСНЫЕ НОВОСТИ